Страница 5 из 47
— У меня был свой скот, своя рыба — я своих солдат кормил до отвала, даже полкам давал. Тол бросил в воду на Дону, на Волге — рыбы уйма. Что еще? Водки было очень много. Пошли в бой 500 человек, а вернулись человек 300. На 200 человек по 200 граммов гвардейских, вы представляете? К командиру дивизии как-то большая комиссия приезжала, он меня предупредил, я все сделал. Я ему две канистры по 20 литров с помощником по технической части отправил, рыбы хорошей — сомов, окуней, сазанов, судаков — наловил. Приехала комиссия, ну чем он их там угостит из своего пайка с комиссаром? Самим им с гулькин нос доставалось. Комиссия работала, он их рыбой завалил, кормил по-царски.
— Получается, что собственное хозяйство держать — это была необходимость на войне?
— Конечно! Снабжение снабжением, но ведь оно бывало с большими перерывами. А когда у меня были свои овечки в тылу, километров за 10–15, коровки, десяток своих лошадей, двое дрожек, седла. Когда надо на дрожках — мы на дрожках. Когда надо по оврагам проскочить — мы с комиссаром садимся верхом, и с нами ординарец. Ординарец коней забирает, уводит, потом приезжает за нами.
Как хозяйство это появилось? При эвакуации гнали скот, потом бросали. А я дал команду человек 5–6 набрать, пусть собирают коней, коров, овечек. Мой комиссар, потом заместитель по политической части, относился превосходно к этому. Потом уже, когда на Дону бои были, командир дивизии позвонил, хочет меня повидать.
— Сейчас буду.
— Ты на мотоцикле?
— Нет, на мотоцикле я не могу проскочить, я на лошадях. Алеша, поедем! — С замом по политчасти поехали. Командир дивизии походил-походил, прекрасный человек был.
— Слушай, Василий Николаевич. До меня дошли слухи, что ты лошадей и коров завел.
— Это на службу, на боевые действия влияет?
— Нет.
— Так в чем дело? Вам надо молока? Пожалуйста, скажите, и вам буду присылать.
— Конечно, не возражаю.
Мяса надо ведь в полки? Ну, сколько там? По 2–3 овечки в день, ладно, пускай одну телку. У меня там 50–60 коров было, 150 овец было. Два человека за ними всеми ходят. А что? В степи за 8 километров они ходят, там их никто не трогает. Немцы скот не трогали, им это до лампочки было. Как только я убыл по ранению, все! У них ни коров, ни овец, ни мяса, ни дополнительного пайка. Надо иметь не задницу, а голову!
Я кормил ребят. Я знал, что требую от них много, но за свою жизнь ни одного не наказал. Ни одного! А было за что. Вызываю, спрашиваю, откуда родом, о причине проступка. Напоминаю про дисциплину, трибунал и штрафную роту. Что я буду с тобой делать?
Был у меня заместитель по технической части, ему трибунал штрафной батальон чуть не дал. В станице Распопинской взвод бойцов драпанул, и он с ними. Нет бы остановить, а он не сумел… Чуть высоту не сдали! Трибунал его осудил. Я выступил на трибунале, потому что как командир взвода он в огонь и воду лез. Я попросил его оставить в батальоне, чтобы искупил вину кровью. Буквально три дня прошло, его ранило в плечо, причем по касательной — легкое ранение, кость не задело. Я представление сделал, его трибунал освободил. Я его взял к себе и, мало того, через день назначил помощником по хозяйственной части. Из старшего лейтенанта он стал капитаном, и до последнего он приезжал сюда и жене моей говорил: «Танечка! Я не знаю, я бы твоего мужа на руках носил! Он мне жизнь спас!»
— В июне 41-го года вы с саперами работали на строительстве Сокальского укрепрайона. Насколько он был готов к этому времени?
— Вы знаете, задача стояла первую линию подготовить к сентябрю. То, что в тылу, — там тыловые инженерные войска работали. А на первой линии дивизионные и полковые саперы работали под моим руководством. У нас были чертежи, планы, нам привозили песок, цемент, арматуру. И мы много сделали, но не успели по той причине, что война раньше началась. Практически процентов на 80 все было сделано. Наша дивизия, допустим, должна была сделать 50 дотов. Они были сделаны, но не укомплектованы вооружением. На старой границе сняли, пока везли монтировать — война началась.
— Я правильно понял, что в оборонительных боях эти сооружения вам вообще не пригодились?
— Нет, конечно. Только малая пехотная лопата — рыли окопы и ходы сообщения. Потому что первые 5 дней то нас гоняли, то мы гоняли. Перед Отечественной войной я был полковым инженером, так как командного состава было мало, а знающего дело — еще меньше. Хорошо, что в училище нас инженерному делу учили, а у меня и тетради, и чертежи сохранились. Я с дивизионным инженером разговариваю, он говорит, что он сам не инженер, пехотинец, ему приказали инженерную службу возглавлять. Я в штаб армии проскакиваю, говорю, так и так. Мне отвечают — хорошо, делайте по этим чертежам, делайте хоть так. И вот нам приходилось делать оборону. А что делать? Другого выхода не было. Официально моя должность была — инженер полка.
— Вы упоминали, что в первых боях саперы стали подбрасывать мины под немецкие танки. Вы были готовы к таким действиям?
— Мы по 10–12 атак в день эти первые 5 дней отбивали. Нам просто некогда было делать все по правилам, зарывать мины в землю. Внаброс минировали — танк идет, а я лежу. Подполз, если из танка меня не заметили — я подбросил мину под гусеницу. Вот такая война… Ребята шли на это, а что делать? Если я, командир, ползу и бросаюсь под танк, как боец за мной не полезет? Он обязан. И я, и комиссар мой, никогда назад не смотрели. Я только ординарцу говорил, чтобы смотрел — немец бы со стороны не подполз, потому что мне смотреть по сторонам некогда. Вот ведь какая вещь. Я даже сейчас продолжаю войну осмысливать. Кто первые дни войны не застал, тот не поймет самой ее сути.
— Почему?
— Настолько быстро менялась оперативная обстановка. Немцы наступают: рукава закатаны, идут, как в фильме про Чапаева, цепями. Нам надо эти цепи остановить; мы обязаны и мины подбрасывать, и гранаты кидать. Немцы пленные говорили, что удивлены поведением красноармейцев — ни черта, ни дьявола не боятся. В самом деле… Часто задают вопрос про страх. Нет тут уже никакого страха, какой страх! Твоя цель — убить немца, хоть одного, да убить, все на одного меньше будет. Не случайно дивизионная газета писала, что сын просит папу убить хоть одного немца. Это я сейчас пересказываю, а там большая была статья. И правильно. И мы себе ставили задачу — я одного убью, Иванов одного, комиссар одного — уже на 5–10 немцев меньше.
— Ваши саперы участвовали в штыковых атаках вместе с пехотой?
— Конечно, не случайно я вам про пулеметчика Петю Нетриноса рассказывал. Школа штыкового боя у нас считалась одной из лучших в мире.
— На войне вы увидели этому подтверждение?
— Конечно, и немцы пленные говорили, что не любят штыковых боев. Чтобы они их принимали, было большой редкостью. Они были хитрые, мы тоже были хитрые. Война есть война, способов ведения войны множество. Немцы говорили, что русские ведут войну не по правилам. Я буду войну по уставу вести — то ли мне стрелять в немца, то ли не стрелять?! Правило одно — война должна быть победная, все способы достижения победы хороши.
— Опишите первый прорыв из окружения. Каковы были ваши задачи как саперов?
— На пятый день командира дивизии ранило, командиров полков поубивало — один Новиков, командир 406-го полка, остался. Наша задача была собрать остатки дивизии в боеспособную группу. Всех раненых, какие были, разместили в голове колонны, на повозках. Машин у нас не было.
Пополнение к нам пришло на вторые-третьи сутки войны из Западной Украины. Они нам свинью подложили: посдавались в плен. Многие западные украинцы были воспитаны в польских традициях, а некоторые даже служили у немцев. Насколько часто такие случаи были — я не скажу, но были. Но как только немцы нас полностью окружили — ни одного случая сдачи в плен не было, видимо, кто хотел — уже сдались раньше. Мы при выходе от границы до города Овруч шли около 60 дней, нанесли урон немцам 50 тысяч человек — по нашим неполным данным. Это не только наша дивизия, но и другие полки 5-й и 6-й армий там выходили — кто справа, кто слева.