Страница 8 из 12
– Примитивно? Это верно, Земляков. Некогда мне серьезные психологические опыты ставить. Но я и так тебя разгадаю. У меня, видишь ли, некоторый опыт имеется. А вот у тебя с фантазией не очень. Этот дядька живой, Земляков. Он бывший архитектор. У него в соседней комнате дети. А сам он ждет утренний кофе, читает свежую газету. Тут ты с винтовкой, он вскидывает взгляд поверх очков, ужасается…
– Товарищ старший сержант, вы же меня не в киллеры готовите?
– Киллер – это человек нехороший. Криминальный и вообще неприятный. А мы законные. Мы вправе. Мы на службе. Нащупывай разницу.
– Так точно.
– Тогда готовь вот эту дуру. Карабин «98к», то есть курц, короткий. Изваян в твоей любимой Германии. Калибр 7,92. Совмести выступы обоймы с пазами ствольной коробки. Аккуратнее, при движении затвора рамка вылетит…
– Готово, – Женька удобнее перехватил ореховое ложе карабина.
– Замри, – шепотом приказала сержантша. – Видишь, он смотрит. Вспугнешь. Это о нем:
Женьке стало не по себе.
– Огонь! – вдруг рявкнула Екатерина, оборвав сама себя.
Слишком дернул спуск – пуля явно ушла не туда. Торопливо дернул затвор. Выстрел, выстрел, выстрел…
– Будем считать – уничтожен дяденька, – пробормотала сержантша. – Оружие на предохранитель, гильзы собрать.
Женька поползал, собирая гильзы. Екатерина сидела на стойке, молча наблюдала. Когда новобранец выпрямился, сказала, глядя исподлобья:
– Он там валяется. Мозги из затылка вышибло, паркет забрызгало. Как ощущения?
– Не очень, – признался Женька. – Пробирает.
– Нормально. Должно пробирать. Только пусть совесть тебя не мучит. Пока ты здесь корячился, он бы тебя три раза ухлопал. Резкий был мужчина.
– Значит, его уже того? Уничтожили?
– А ты думал? Давненько уже. Вздернули в соответствии с приговором. Что скажешь? Ростки пацифизма не проклюнулись?
– Так это вроде не война. Там, наверное, по-другому.
– Да, там подобных действий многовато. Сливаются. Да и паркета для мозгов нет. Тебя, Земляков, на войне вот это скорее всего убьет, – сержантша взяла с края стойки кусок металла.
Женька подержал кусочек иззубренного светло-ржавого железа:
– Осколок?
– Так точно. Осколок мины калибра 81 мм. Такая вот безобразная фигня людей губит. Никакой эстетики, понимаешь?
Острый металл, казалось, норовил порезать пальцы. Женька осторожно положил его на стойку:
– С войны?
– Да. Из Севастополя сувенир. Ощутил грубость действительности? Тогда переходим к устройствам более утонченным. Пистолет «ТТ» – «Тульский Токарев», калибр 7,62. Магазин на 8 патронов. Оружие сугубо личное, интимное. Револьвер Нагана, модификация 1930 года. Опять 7,62 мм. Тебе этот ствол понравится – ползать собирать гильзы не нужно.
Странное мероприятие устроила сержантша. Женька представлял учебные стрельбы как-то по-иному.
Вечером приехал какой-то усталый толстый дядька, с ходу заговорил по-немецки. Хорошо говорил, чуть бравируя рейнскими идиомами. Заставил чуть ли не на коленке сделать два перевода – отрывок из какого-то сентиментального письма и корявое требование о дополнительном подвозе бандажей с пятизначным артикулом. Женька справился – тексты были не из самых сложных, терминов мало. Потом немного поговорили о погоде, о морозах. Майор Варшавин присутствовал, слушал с интересом.
– Вполне, – сказал дядька, бегло посмотрев распечатку перевода. – Ноутбуки у вас хорошие, да и парень ничего. Слухи о смерти высшего образования несколько преувеличены. Даже венский акцент парню недурно поставили. Слушай, Сан Саныч, если он вам не подойдет, оформим перевод человека в наше ведомство. У нас перспектива.
– Договорились, – майор кивнул Женьке, – Земляков, свободен. Можешь готовиться к торжественному событию.
Как готовиться, Женька не знал. На всякий случай сверхтщательно подшил воротничок. Тут в «келью» явились майор с сержантшей.
– Земляков, а ты, оказывается, чуть ли не натуральный австрияк, – майор ободряюще улыбнулся. – Только что ты сидишь? Наглаживайся, галстук готовь, с фуражки пылинки сдувай. Присяга, она раз в жизни бывает.
– Виноват, товарищ майор, я вот только подшиться могу, – встревоженно сказал Женька.
– А где парадная форма? – майор взглянул на сержантшу. – Катрин, я не понял?
– Да кто ее получал, эту форму дурацкую? – оскорбленно поинтересовалась Екатерина. – Я что, уже окончательно обязанности зама по воспитательной работе с ротными старшинскими функциями совмещаю? У меня, товарищ майор, между прочим, сегодня свидание назначено.
– Ладно-ладно, единственного подчиненного толком обиходить не можешь. Иди отдыхай, мученица. Чтобы завтра сама в парадной форме была.
– Слушаюсь, товарищ начальник отдела.
Екатерина, повернувшись через левое плечо, дерзко крутанула задом, туго обтянутым джинсами.
Майор посмотрел ей вслед, вздохнул:
– М-да, не готова товарищ Мезина к старшинским обязанностям. Ладно, утюг у нас найдется, отгладим тебе камуфляж с утра. Отдыхай, Земляков.
Оказалось, что торжественность дня утреннюю экзекуцию не отменяет. Женька вымотался, может, оттого и сама церемония не произвела особого впечатления. Стоя навытяжку с автоматом на груди, прочел текст из красной папки. Золотые буквы на мелованной бумаге порядком выцвели, пару раз запнулся. Офицеры слушали внимательно. Сержантшу Женька в первый раз видел в военной форме. Юбка Екатерине шла, а вот бантик на вороте блузы выглядел нелепо. Наставница и сама морщилась: то ли форму недолюбливала, то ли парадный вид подопечного новобранца не внушал восторга. Женька и сам чувствовал, что наглаженный камуфляж неуклюже топорщится, а кепи на нос сползает. Впрочем, церемония уже кончилась. Знамя целовать не пришлось – в Отделе своего символа не имелось, а из управления притаскивать боевую святыню ради единственного припозднившегося новобранца-уклониста никто не собирался.
– Земляков, ты меня категорически позоришь, – сказала Екатерина, забирая автомат. – Глаза бы мои на тебя не смотрели.
– Так точно. А почему?
– Иди в келью. Сейчас приду, и займемся тем, с чего начинать было нужно.
Явилась сержантша уже в гражданском виде, без умилительного бантика, зато с коробкой, набитой нитками и иголками.
– Раздевайся, Земляков.
– Не понял, товарищ старший сержант.
– Что тут непонятного? К интиму буду склонять.
Женька неуверенно улыбнулся.
Сержантша хмыкнула:
– Не веришь? Правильно делаешь. Я к педофилии не тяготею. Будем подгонять форму. На моду нам наплевать, но создается впечатление, что ты подгузники в штанах таскаешь. Разоблачайся. Да что ты ерзаешь? Ты из душа и не в таком виде выпадаешь.
Шила Екатерина быстро, не очень ровно, зато крепко. Женька, как ни старался, ковырялся с иголкой по-детски.
– Научишься, – утешила сержантша. – Вечером я сапоги принесу. Будешь разнашивать, вместо этих модерновых берцов-дерьмодавов. Если кто из комендантских прицепится – сошлешься на товарища майора. А теперь вот что скажи – как настроение?
– Насчет службы? – осторожно уточнил Женька.
– Нет, насчет видов ЦСКА на Лигу чемпионов. Ты мне не виляй. Ты не слишком тупой. За это я перед начальством поручилась. И давай-ка дипломатию отставим.
– Готов служить, товарищ старший сержант. Предпочтительно в отделе «К».
– Предпочтительно, значит? Обоснуй.
– По специальности. Работа интересная. Индивидуальная. Уклон специфический.
– Какой-какой?
– Ну, исторический. Реконструкторский. Я неправильно понимаю?
– Весьма упрощаешь, – Екатерина смотрела поверх куртки, на которой перешивала шеврон. – У нас весьма практический подход. Буквальный. Мы сейчас в полной тишине иголкой поработаем, а ты поразмыслишь. Ты теперь военнослужащий, со всеми вытекающими правами и обязанностями. За невыполнение приказа тебе суд грозит, в зону легко загремишь или в дисбат. А в Отделе порядок проще. Через два часа, если ты мой приказ не выполнишь, я заимею законное право тебя на месте пристрелить. По законам военного времени. Прочувствуй разницу. Ты переводчик неплохой. Найдется тебе теплое место в Москве. А у нас должности неуютные. Я тебя чистосердечно предупреждаю.
7
Симонов К. Если дорог тебе твой дом. 1942 г.