Страница 23 из 24
— Клево! — сказал он. — В самую точку! Ты там, конечно, очень многому научишься. А когда это?
— На следующей неделе. Мы вчетвером уезжаем рано утром во вторник, а вернемся в четверг поздно вечером. Все заседания будут в отеле “Уоррик”, и там же Дон заказал нам номера. Я уже двенадцать лет в отелях не останавливалась, а то и больше. Мне даже немножко не по себе.
А если не по себе, то плачут? Может, и так, подумал Бобби, если ты взрослый.., и уж тем более взрослая.
— Я хочу, чтобы ты узнал у Эс-Джея, можно ли тебе будет переночевать у них во вторник и в среду. Я знаю, миссис Салливан…
Бобби помотал головой;
— Ничего не получится.
— Это почему же? — Лиз бросила на него яростный взгляд. — Миссис Салливан всегда тебя прежде приглашала. Или ты что-нибудь такое натворил?
— Да нет, мам. Просто Эс-Джей выиграл неделю в лагере “Винни”. — От этих “инни” губы у него раздвинулись, будто в улыбке, но он постарался ее согнать. Мама все еще смотрела на него с яростью.., а может, с паникой? С паникой или чем-то еще?
— Что еще за лагерь “Винни”? О чем ты говоришь? Бобби объяснил, как Эс-Джей выиграл бесплатную неделю в лагере “Виннивинния”, а миссис Салливен поедет навестить родителей в Висконсине — планы, которые теперь сбудутся:
Большой Серый Пес и все остальное, — Вот черт! Всегдашнее мое везение. — Она почти никогда не ругалась, говорила, что чертыхание и то, что она называла “грязными словечками”, это язык некультурных людей. А теперь она сжала кулак, стукнула по ручке качелей. — Черт! Черт! Черт!
Минуту-другую она сидела, раздумывая. Бобби тоже думал. На улице он дружил еще только с Кэрол, но сомневался, что его мама позвонит Аните Гербер, чтобы спросить, нельзя ли ему будет переночевать у них. Кэрол ведь девочка, и почему-то это было важно, когда речь шла о том, чтобы переночевать у нее дома. Кто-нибудь, с кем дружит его мама? Но ведь у нее нет настоящих.., кроме Дона Бидермена (и, может, тех двоих, которые тоже едут на семинар в Провидено). Много знакомых, чтобы здороваться, когда они возвращаются из супермаркета или идут в пятницу на вечерний киносеанс, но никого, кому она могла бы позвонить и попросить приютить на две ночи ее одиннадцатилетнего сына. И никаких родственников.., то есть насколько было известно Бобби.
Будто люди, которые идут по сближающимся дорогам, Бобби и его мать, постепенно сошлись в одной точке: Бобби опередил ее на пару секунд.
— А Тед? — спросил он и чуть было не зажал себе рот рукой — она даже уже приподнялась немножко.
Его мать смотрела, как его рука легла назад на колено, с той же ядовитой полуулыбкой, которая появлялась у нее на губах, когда она сыпала присловьями вроде: “До того, как умереть, успеешь глотнуть грязи” и “Два человека смотрели сквозь прутья тюремной решетки: один видел грязь, а другой — звезды”, и, конечно, ее любимое: “Жизнь несправедлива”.
— Думаешь, я не знаю, что ты называешь его Тедом, когда вы вдвоем? — спросила она. — Не иначе ты вообразил, что я глотаю дурящие таблетки, Бобби-бой. — Она откинулась на спинку и поглядела в сторону улицы. Мимо медленно проплывал “крайслер нью-йоркер” — смешной, с бамперами, будто юбочки, и весь сверкающий хромом. Бобби вгляделся. За рулем сидел седой старик в голубом пиджаке. Бобби подумал, что он, наверное, в норме. Старый, но не низкий.
— Может, что-то и выйдет, — наконец сказала Лиз, Она сказала это задумчиво, больше себе, чем сыну. — Пойдем поговорим с Бротигеном и поглядим.
Поднимаясь следом за ней на третий этаж, Бобби прикидывал как давно она научилась правильно произносить фамилию Теда. Неделю назад? Месяц?
"Умела с самого начала, дубина, — подумал он. — С самого начала”.
Бобби думал, что Тед останется в своей комнате на третьем этаже, а он у себя на первом. Будут держать двери открытыми и в случае чего звать друг друга.
— Не думаю, что Килголленсы или Протеки обрадуются, когда ты в три часа ночи завопишь мистеру Бротигену, что тебе померещился кошмар, — сказала Лиз ехидно. Килголленсы и Протеки жили в квартирках на втором этаже. Лиз и Бобби не поддерживали никаких отношений ни с теми, ни с другими.
— Не будет у меня никаких кошмаров, — сказал Бобби, глубоко оскорбленный, что с ним говорят, будто с маленьким. — То есть чтобы орать.
— Помалкивай, — сказала его мама ехидно. Они сидели за кухонным столом Теда, и оба взрослых курили, а перед Бобби стоял стакан с шипучкой.
— Не очень удачная мысль, — сказал ему Тед. — Ты отличный паренек, Бобби, ответственный, рассудительный, но одиннадцатилетний мальчик, по-моему, все-таки еще слишком мал, чтобы жить самостоятельно.
Бобби легче было услышать, что он еще слишком мал, от своего друга, чем от матери. Ну, и он должен был согласиться, что было бы жутко проснуться посреди ночи и пойти в ванную, помня, что он в квартире совсем один. Конечно, он выдержал бы, это он знал точно, но жутко было бы.
— А как насчет дивана? — спросил он. — Его ведь можно разложить в кровать, верно? — Они диван никогда не раскладывали, но Бобби твердо помнил, что она как-то раз сказала ему, что диван можно разложить в кровать. Он не ошибся, и это решило проблему. Наверное, она не хотела, чтобы Бобби спал в ее кровати (а “Бреттиген” — и подавно), и она действительно не хотела, чтобы Бобби спал здесь в душной комнатушке на третьем этаже — в этом он был уверен. Он решил, что она так лихорадочно искала выхода из затруднения, что проглядела самый простой.
И было решено, что на следующей неделе Тед во вторник и в среду переночует на разложенном диване в гостиной Гарфилдов. Бобби про себя ликовал: у него будет целых два самостоятельных дня — даже три, если присчитать четверг, а ночью, когда может стать жутко, рядом будет Тед. Не приходящая нянька, а взрослый друг. Конечно, не совсем неделя в лагере “Винни”, как у Салл-Джона, но все-таки похоже. “Лагерь Брод-стрит”, — подумал Бобби и чуть не засмеялся вслух.
— Мы весело проведем время, — сказал Тед. — Я состряпаю свое коронное блюдо: фасоль с сосисками. — Он наклонился и взъерошил ежик Бобби.
— Ну, если фасоль с сосисками, так, может, лучше захватить к нам вниз и это? — сказала его мама и пальцами с сигаретой указала на вентилятор Теда.
Тед с Бобби засмеялись. Лиз Гарфилд улыбнулась своей ядовитой полуулыбкой, докурила сигарету и погасила ее в пепельнице Теда. И тут Бобби снова заметил припухлость ее век.
Когда Бобби с мамой спускался по лестнице, он вспомнил объявление в парке — пропавший вельш-корги, который принесет вам МЯЧИК, если вы скажете: “ДАВАЙ, ФИЛ!” Он должен рассказать Теду про это объявление. Он должен рассказать Телу про все. Но если он расскажет и Тед уедет из сто сорок девятого, кто останется с ним на будущую неделю? Что будет с "Лагерем Брод-стрит”, с двумя приятелями, ужинающими знаменитой фасолью с сосисками Теда (может быть, даже перед теликом, чего мама обычно не позволяла), а потом ложащимися спать так поздно, как им захочется?
Бобби дал себе обещание: он все расскажет Теду в следующую пятницу, когда его мама вернется со своего семинара или конференции, или что там еще.
Это решение удивительно очистило совесть Бобби, и когда он два дня спустя увидел перевернутую карточку “ПРОДАЕТСЯ” на доске объявлений в “Любой бакалее” — про стиральную машину с сушкой, — он позабыл про эту карточку почти сразу же.
Тем не менее неделя эта была тревожной для Бобби Гарфилда, очень тревожной. Он увидел еще два объявления о пропаже четвероногих друзей — одно в центре города, а другое на Эшер-авеню в полумиле за “Эшеровским Ампиром”. (Квартала, в котором он жил, было теперь уже мало, и в своих ежедневных обходах он забирался все дальше и дальше.) А у Теда все чаще начали случаться эти жуткие провалы в никуда, и длились они дольше. Иногда он что-то говорил — и не всегда по-английски, А когда он говорил по-английски, то иногда какую-то бессмыслицу. По большей части Бобби считал Теда чуть ли не самым разумным, понимающим, совсем своим из всех, кого он знал. Но когда он проваливался, было жутко. Ну, хотя бы его мама не знала. Вряд ли она, думал Бобби, сочла бы таким уж клевым оставить его на попечение человека, который иногда отключается и начинает нести чепуху по-английски или бормотать на неизвестном языке.