Сапёр, который ошибся

Пулемётчик просёк наш манёвр, и перенёс огонь на нас. Пули прошли между нами, где — то на уровне живота, но никого не задели. Только сзади нас, ойкнул и упал лейтенант Аракелян. Потом он отполз за какой-то валун. Тогда мы подумали, что он просто подскользнулся. Лейтенант был ранен в руку, но не хотел никого звать на помощь, чтобы лишний раз не подвергать опасности. Он сам отполз туда, где медик перевязывал раненых пехотинцев.

Мы уже стояли и посмеивались над тем как шугались под обстрелом.

Иногда с опаской выглядывали, и смотрели, как пехотинцы лежат за валунами в залитом лунным светом ущелье. Наконец-то выяснилось, что это позиции церандоя. Связались с ними, и они прекратили огонь.

Засада была сорвана.

Пришлось возвращаться на дорогу. Шли медленнее, потому что с нами были раненые.

БТРов пришло почему-то меньше, а мест с учётом раненых требовалось больше.

Набились битком, так что и ухватиться было не за что. На очередной колдобине сорвался и упал с брони разведчик, отделавшись ушибом и ссадинами.

К сожалению, это не единственный раз, когда мы попадали под братский огонь, и как говориться чужой может промахнуться, ну а свой в своего всяко попадёт.

Сад

1984 год. Июнь. Панджшер.

Однажды разведрота шла по ущелью, и досматривала дувалы расположенные на его склонах. В этом месте афганцы селились не в кишлаках, а отдельно друг от друга. Все дувалы были пустыми. Жители оставили свои дома, и ушли из района боевых действий.

Время приближалось к полудню, и пора было сделать привал. Денёк выдался чудесный — светило яркое солнце, а с гор дул слегка освежающий ветерок. Подойдя к отдельно стоящему дувалу, со всей осторожностью открыли дверь, и… нас сразу же накрыло волной ароматных фруктовых запахов. За высоким забором был большой фруктовый сад. Яркое афганское солнце с трудом пробивалось сквозь пышные кроны не высоких деревьев, создавая тенистые полянки на сочной мягкой траве. Все сразу поняли, что привал будет здесь.

По-хозяйски бросились в дом и стали искать всё необходимое для пикника. Нашли большой казан, противень и муку. В саду развели костёр и стали разогревать сухпай и печь блинчики на всех. Праздник организовался сам собой. Сад был очень уютным, и мы чувствовали себя гостями в этой чудесной восточной сказке.

Сад распахнул нам свои объятья, и всем нравилась его неподкупная щедрость, с которой он дарил тепло и уют. Будь то гость или смертельный враг, или самый родной и близкий человек, который посадил его и ухаживал за ним все эти годы. Как солнце, которое изливает свой свет на злых и добрых.

Место нравилось абсолютно всем, и когда обед был готов, то разведчики расположились под кронами деревьев в теньке, на мягкой сочной траве. Настроение было приподнятое, шутили, вспоминали дом и благодарили хозяев, сожалея, что согнали их с насиженных мест.

На десерт захотелось вкусненького. В углу сада росли две черешни, с крупными, переспелыми ягодами. Несмотря на высокогорье, и здесь созревало два урожая. Вот и черешня созрела в июне. Ягоды были высоко, и разведчики полезли вверх по тонкому стволу. Стройная черешня с трудом удерживала двух-трёх слонов, и раскачивалась в разные стороны, когда они лакомились ягодами и тянулись к дальним веткам.

Зрелище конечно комичное, но разведчикам было 18–19 лет, и по сути, конечно же они были дети, хотя и делали грязную мужскую работу. Но когда выпадала возможность, то с радостью беззаботно веселились. Вряд ли кто думал в этот момент об опасности и охране, все предавались отдыху и веселью.

Но впереди была сложная задача — досмотр ущелья, и праздник пришлось быстро свернуть. С трудом все возвращались в реальную действительность и покидали это царство тепла и уюта, это душное облако фруктовых ароматов.

Разведрота пошла торопливой цепочкой дальше по маршруту, а этот сад навсегда остался в моей памяти.

Выход к своим

Панджшер. Июнь 1984 год.

Полк выходил из района боевых действий, туда, где высоко в горах была вертолётная площадка, с которой вертушки забирали пехоту.

Разведрота шла скорым шагом. Сзади маленький таджик-переводчик Шура Сафаров подгонял ослика с вещами командира разведроты и начальника разведки полка. Ослик шёл неохотно, и поэтому мы оторвались от Шуры Сафарова. Когда дошли до вертолётной площадки, то заняли круговую оборону и поджидали отставших. Время шло, а Шуры всё не было видно.

Вертушки забирали одну роту за другой.

Командиры встревожились, и послали разведгруппу на поиски Шуры.

Достаточно далеко мы отошли от вертолётной площадки, и увидели Шуру Сафарова сидящего на корточках, и смотрящего вниз. Когда подошли поближе, то увидели ослика лежащего на дне глубокого ущелья и вещи наших командиров.

Шура сказал, что ослик сорвался, а он боялся оставить вещи без присмотра.

Ущелье было глубоким, около 40 метров и очень обрывистым. Верёвки у нас не было, и мы цепляясь за скалы, полезли вниз.

Отвязали вещи и вместе с ними полезли наверх. Вещи были не тяжёлые, но видно офицерам было приятно, что их тащит ослик.

Скорым шагом добежали до вертолётной площадки, и узнали печальную новость, что вертушек больше не будет. Разведрота и рота пехотинцев будут выходить своим ходом.

Пехота решила вернуться и выйти вдоль реки по ущелью. Проход был удобный, но опасный, потому что была большая вероятность нарваться на мины. Командиры разведчики выбрали путь по скалам. Тяжело. Опасно, но меньше вероятность попасть на минные поля. Дело было к 15–00 и надо торопиться, потому что путь предстоял долгий, тяжёлый и опасный.

Идти приходилось быстрым шагом, иногда переходя на бег. Через три часа гонок «сдох» приданный сапёр, он с трудом вставал после короткого привала и вскоре стал жаловаться, на то, что ему нестерпимо тяжело, и он очень устал.

Он был дембелем — весенником, и в нормальной армии был бы уже давно дома, но в Афганистане дембеля уходили в августе. Его вещмешок отдали мне, а так же поручили подгонять его.

Слева от нас, вдалеке за скалами, в районе реки, прогремел взрыв, через некоторое время другой. По полковой связи мы узнали, что пехота зашла на минные поля. Сапёру оторвало стопы, пробовали уйти вбок и обойти мины, но опять подрыв. Отошли с ранеными и остались на ночлег.

Я знал этих сапёров, потому что прожил с ними пол года в одной палатке, до того как попал в разведроту. Один из них был Коля — башкир, совершенно безобидный парень моего призыва, а другой — говнистый дембель по кличке «Полковник». Кличку он придумал себе сам, и требовал, чтобы все остальные обращались к нему: «Товарищ, Полковник!». Колю, он всегда подставлял, и заставлял идти первым, чтобы в случае чего он наступил на мину.

Но Бог правду видит.

Коля мину перешагнул, а «Полковник» на неё наступил.

Между тем дедок действительно выбился из сил, и уже тащить автомат ему было невмоготу. Деды передали его автомат другому разведчику, и порекомендовали мне быть с ним пожёстче, и тут же показали как. Они орали на него, и влепили несколько увесистых пощёчин, а так же пару бодрых пинков, давая понять, что никто его жалеть и убеждать не будет.

Командиры взвинтили темп, и дедок уже шатался из последних сил, стараясь куда-нибудь сесть, но я чётко следил за этим моментом и вовремя наносил удар с носка по пятой точке.

Если ему удавалось сесть, то хватал его за воротник гимнастёрки и рывком поднимал на ноги и тащил по тропе. Он скулил, ныл и плакал, а самое тяжёлое было впереди.

Уже солнце перевалило через хребет, когда мы вышли к каскаду водопадов спускающихся в узкую долину, разрезанную горной рекой. Высота скал над долиной была очень большой, причём несколько участков были совершенно отвесными. В последних лучах заходящего солнца эта картина выглядела впечатляюще и угрожающе.

Стремительно потемнело.