Стреляющие горы

— Нет и еще раз нет! Одно могу пообещать: о нашей встрече я никому не доложу. Я честно поведу борьбу с тобой и твоим амиром. Тебе лучше всего покинуть наш город, иначе ты, в конце концов, окажешься за решеткой.

— Ты, упрямец, намерен идти против воли Аллаха? Но ты не сможешь этого сделать!

— Странно. О какой воле ты говоришь? Если ты, Абдурашид, раб Великого, то я не раб. Я волен в своих поступках и своих решениях.

— Нет! — резко прервал Керима Абдурашид. — Отныне ты будешь действовать по воле горного амира, имя которого Хасан. Иначе…

— Мне уже много угрожали и не один раз покушались на меня. Аллах ограждал меня, ибо мои поступки праведны.

— Тебя никто пальцем не тронет. Никто не тронет пальцем и твоих родителей. Твоя дочь тоже не подвергнется обиде. Но она, приехав в аул на каникулы, пока останется там. Ее жизнь и жизнь твоих родителей в твоих руках. Думай.

— Твой горный амир Хасан переступает и Коран, и Шариат.

— По воле Аллаха. Джихад, дорогой Керим, джихад. Я повторяю: благополучие и жизнь твоих родителей и дочери в твоих руках. Как и твоя собственная, и твоей жены. На раздумье тебе — сутки. Условия такие: меня устроишь в свою контору. Ну, допустим, шофером. Чтобы не было подозрений, когда мы станем общаться. Ты находишь друзей джихада, о каждом из которых я буду знать, — чтобы не случилось предательства. Подполье не должно, как говорят русские, дать осечки в нужное время. Завтра в ночь я отправлюсь к горному амиру. Я должен буду передать ему твое слово.

Последовало долгое молчание. Наконец, Керим ответил:

— Видимо, ты прав, Абдурашид: Аллах предопределил мой путь. Не нужно ждать завтрашнего дня. Передай: я согласен.

Недалеко от входа в региональное погрануправление столпились женщины. Подъехавший генерал Протасов почувствовал на себе их молчаливые взгляды. Сразу же за дверью генерала встретил дежурный офицер, доложил:

— Обстановка на границе стабильная. Чрезвычайных происшествий не случилось. Признаков нарушения границы ни на одной заставе не обнаружено.

— А что за толпа перед управлением?

— Не знаю. Я высылал к собравшимся моего помощника, но он не смог ничего выяснить.

— Странно. Держите под контролем. О любых изменениях докладывайте мне немедленно.

— Есть.

Генерал прошел в свой кабинет, позвонил:

— Зайди.

Сделал второй звонок и так же коротко распорядился.

Вошли два полковника — его заместители, поздоровались и заняли привычные места за приставным столиком.

— Управились кадры со списками убитых и раненых? С адресами их родителей?

— Никак нет, — ответил один из замов. — С минуту на минуту ждем данные из отряда.

— Плохо! Через пятнадцать минут списки должны лежать у меня на столе. Ясно?

— Так точно!

— Исполняйте!

Когда один из заместителей торопливым шагом покинул кабинет, генерал обратился с упреком к тому, кто остался:

— А куда вы смотрели? У нашего парадного подъезда, как я понимаю, митинг собирается. С какими словами я выйду к женщинам? Или тебя самого послать к ним? — разнервничавшись, генерал перешел на «ты». — Что скажешь им? Что с гостиницей для родителей погибших в бою солдат? Как будем отправлять тела героев? О чем договорились с авиаторами?

— Я говорил с финансистами. Денег нет ни на гостиницы, ни, тем более, на авиабилеты. Дал задание начальнику КЭЧ подготовить приемлемое помещение для родителей, чтобы принять всех, кто сможет прилететь.

— Верный ход, но он — на всякий случай. Поезжай в гостиницу, поговори о возможности бесплатного размещения тех, кто потерял детей. Люди же там. Поймут. Дальше — переговоры с авиаперевозчиками. Неужели они обеднеют, бесплатно взяв на борт родителей солдат?

— Займусь этим, как только будут готовы списки, и свяжусь с родителями.

— Правильно мыслишь, но только с опозданием. Почему в таких вопросах подталкивать приходится? Сутки прошли, а вы не телитесь. Перед кем мы оправдываемся отговоркой, что нет денег? Здесь не деньги, а душа нужна. А у нас уже в привычку вошло: чуть что — нет денег.

Раздался стук в дверь, и вошел дежурный офицер.

— Подъезжают автобусы, один за другим. Несколько щеголей, приехавших на иномарках, распоряжаются среди собравшихся. Выстраивают женщин и раздают им плакаты.

— Их содержание?

— «Верните нам наших мальчиков!», «Не расстреливайте сами себя!» В стороне от них стоит, молча, другая группа женщин. Плачут.

— Спасибо.

Подождав, пока дежурный офицер выйдет из кабинета, Протасов продолжил нелегкий разговор с полковником.

— Пусть пар выпустят. Я выйду к ним, когда будет готов список. Но ведь надо же, на автобусах людей привозят! Это наверняка так называемые правозащитники, общественные организации и всевозможные лиги, существующие за счет зарубежных денег. Надо признать, что они, не в пример нам, оперативно работают. Находят любой предлог, чтобы будоражить людей с явной целью настроить их против Вооруженных Сил и даже пограничных войск.

— Отчасти им это удается.

— Отчасти, — хмыкнул генерал. — Прямо скажем: во многом преуспевают. А почему? Потому что мы у властей наших — пасынки, а к тому же — и сами мы не разворотливые, проигрываем в пропагандистской работе.

— Трудно выиграть, если почти все телеканалы так и норовят облить грязью и армию, и пограничные войска, и милицию. Да и радио тоже старается не отстать. А Интернет? Он просто напичкан фальшивыми агитками.

— Есть и другие причины, по которым мы проигрываемем информационную войну. Вот, посмотри!

Протасов протянул полковнику газету и указал на абзац, обведенный красным карандашом.

— Это уже третье сообщение о состоявшемся бое. На этот раз с комментариями пресс-службы МВД. Обрати внимание: цифры потерь, как с нашей стороны, так и со стороны боевиков, совсем не соответствуют тем, что дали мы и армейцы. Расхождения у нас в подаче информации. Каждое ведомство, выпячивая себя, невольно принижает заслуги своих соратников. Или же преувеличивает неудачи других ведомств. Вот противник и ловит нас на таких противоречиях. А правда, как известно, одна. И рассказывать о ней должен один источник. Не хватает нам единого для всех силовых структур информационного центра, который был бы наделен полномочиями выдавать в СМИ объективную информацию и по операциям, и по всем другим действиям. Проверенные и согласованные сведения, которые не опровергнешь.

— Неплохо бы было.

— Будет. Не перевелись же у нас в высших эшелонах власти люди с государственным мышлением. Они еще скажут свое твердое слово. Обязательно скажут.

Вошел полковник со списком. Генерал вышел из-за стола.

— Я выйду к людям, постараюсь с ними во всем разобраться. А вы вместе с кадровиками объедините усилия, чтобы выполнить всё, о чем мы с вами здесь договорились. Вернусь — доложите.

Брожение в толпе еще не успело выплеснуться наружу. Женщины возбужденно о чем-то переговаривались, а между ними сновали несколько моложавых мужчин. Обращал на себя внимание их безукоризненный внешний вид, напоминавший манекенов в дорогих магазинах: темные костюмы, белые рубашки и одного цвета галстуки. Стоило генералу выйти на крыльцо, как один из щеголей истошно закричал:

— Наши дети — не пушечное мясо!

Прорвало и женщин, которые начали скандировать:

— Мир! Мир! Мир!

Сквозь шум прорывались визгливые выкрики:

— Верните нам наших мальчиков!

— Не убивайте самих себя!

Генерал терпеливо выжидал, пока толпа угомонится. Когда крики умолкли, заговорил.

— Я постараюсь ответить на все ваши вопросы, но при одном условии: вы выслушаете то, что я буду говорить.

Из толпы донеслись заверения, что его будут слушать. Генерал подошел поближе к группе женщин, теснившихся поодаль от основной толпы.

— Как я понимаю, вы матери тех, кто служит на наших заставах. Я низко кланяюсь вам за то, что вы воспитали настоящих мужчин. Они достойно несут службу, охраняя священные рубежи России. Я разделяю вашу тревогу за судьбы ваших детей и сообщаю о потерях в недавнем жестоком бою. Погибших — пятеро: Зайцев, Крючков, Самшутдинов, Безуглов, Абдулатипов. Есть ли среди вас родители этих героев?