Страница 41 из 73
У немцев сплошных траншей не было и линию фронта они держали небольшими опорными пунктами. Около дороги на опушке леса мы видели патрули. За неделю с небольшим до снегопада мы знали, где держали немцы свои посты. А когда выпал снег, когда всё кругом замело и завалило, трудно было сказать, где сидели наши, и где теперь сидели они. Смотреть на белый снег резало глаза. Немцы не стреляли, мы тоже помалкивали.
Речка повсюду покрылась льдом и была засыпана снегом, на её берегах нависли причудливые сугробы. И только на перекатах остались промоины, там бежала быстрая и прозрачная вода.
Как-то выйдя на берег посмотреть, где солдаты черпают воду, я вспомнил, что у Пушкина о Тьме было сказано, — "И ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит…". А Некрасов так кажется сказал, — "Кто живёт без печали и гнева, тот не любит отчизны своей".
Однажды ночью ударил мороз. Нам успели выдать только зимние шапки и телогрейки. На голых руках рукавиц не было, ватные штаны обещали подвезти.
Командир полка Карамушко сидел у окна в натопленной избе и смотрел на замёрзшее стекло. Оно покрылось радугой причудливых кристаллов. Ему доложили, что на участке пятой стрелковой роты задержали двух мальцов, они хотели перейти линию фронта.
— А говорили, что в роте все спят на ходу!
— Где пацаны?
— В роте! Товарищ командир полка.
— Пошлите за ними наших людей!
— Слушаюсь! — сказал дежурный офицер, — Будет исполнено!
А в это время я беседовал с мальчишками. Им было лет по тринадцать не больше.
— Мы шли всё время лесом, — рассказывал один, — Днём сидели в лесу, а ночью пробирались к линии фронта. Два раза видели немцев. Один раз на дороге, они шли за повозкой. А другой раз на той стороне леса. Там у них пушки стоят.
— А почему вы решили идти через линию фронта? — спросил я, — Вас кто-нибудь направил сюда?
— Мы сами!
— А пошли зачем?
— Захотели к своим пробраться!
— У вас в деревне родители или кто из родных?
— У него бабка в деревне. А у меня никого.
— Откуда ты взялся, нужно тебя спросить?
— Мы жили в Калинине. Мать на лето отвезла меня в деревню. Он мой друг. Мы жили в Калинине в одном переулке. Он поехал к бабушке, вот и я с ним. Мать за мной осенью не приехала, вот мы и остались у его бабушки. Вот мы и решили податься к своим.
— Куда?
— Бабы говорили, линия фронта близко. Наши стоят на Тьме. Вот мы и решили уйти из деревни.
Я велел старшине послать двух солдат, — Пусть ребят отведут в батальон.
Ребят отправили, и солдаты вскоре вернулись, — У нас их по дороге забрали. Из полка нарочные подоспели.
Дня через два мальчишки опять появились в роте. Их привели полковые разведчики. К нам в траншею явился Максимов.
— Нужно без шума переправить их обратно на ту сторону! — сказал он, — Ты сам поведёшь!
Я взял с собой старшину, Захаркина и мальчишек, перешёл по льду речку и забравшись на заснеженный берег, решил подождать. Мы легли в снег, нужно было немного дать им отдышаться.
— Ну и где же вы были? — спросил я вполголоса.
— Из штаба полка нас на санях парой лошадей отвезли в дивизию. Там с нами говорили офицеры. Потом водили к какому-то старику. Он велел нам вернуться обратно к бабке и собирать сведения о передвижении немецких войск. Нам дали пароль! К нам связного пришлют, — заявили они гордо.
— Вам же велели об этом никому не говорить! — сказал я.
— Вы-то ведь свой! Может мы опять сюда к вам вернёмся. Вам поручено переправить нас.
— А не боитесь назад возвращаться?
— Нет! Мы дорогу знаем!
— Ну хорошо!
Я подождал середины ночи, поднялся на обрыв, довёл их до опушки леса, и они ползком подались вперёд.
Мы пролежали со старшиной и Захаркиным в снегу до утра, слушая не стрельнут ли немцы. Я отвечал за них. Нужно было сделать всё тихо. Мы уползли назад перед самым рассветом. Можно было сказать, что переправа через линию фронта нам удалась. Старший лейтенант Максимов звонил мне, когда я вернулся, я ему подробно обо всём рассказал.
Через насколько дней меня вызвали к комбату.
— Иди в полковые тылы и получи валенки и теплые рукавицы. Полушубки, телогрейки и стеганные штаны ещё не привезли, после получишь.
Штабные, тыловики и ком. состав полка были одеты полностью и во всё новое. Нам офицерам рот выдали то, что после них осталось.
— А как же солдаты? — спросил я.
— А что солдаты? Солдаты ватники под шинель имеют, шапки на них надеты, рукавицы завтра старшина получит, а на счёт валенок придётся дня два подождать. Валенки для всех солдат на подвозе.
Ещё через день в роту пришло пополнение. С маршевой ротой прибыли молодые солдаты. Командиром взвода прислали младшего лейтенанта Черняева[72]. Не помню, откуда он сам. Но кажется из Омска. Мы были в роте вместе около месяца и сведения о нём исчезли из памяти быстро и навсегда. Но внешность его я запомнил. Парень он был молодой, широкоплечий, по характеру спокойный и даже не в меру молчаливый. Лицо у него было простое, обветренное и чуть-чуть скуластое, глаза обыкновенные, серые.
Ладони рук больше и мозолистые. Кем он был до войны? [Вроде] в деревне работал. На фронте, что ни месяц, — каждый день перемены, прошла неделя, — целые события. День на день никогда не похож.
Прибыл он к нам в роту прямо из училища. Несколько месяцев позанимался военным делом и уже младший лейтенант. Прибыл он к нам в ноябре, а в декабре его уже не стало. При особых обстоятельствах он пропал без вести вместе со своим взводом.
На фронте он был всего ничего, всего один месяц. И за этот короткий срок войны сумел получить от Березина судимость. Судимость правда условная[73], но она морально раздавила человека.
11 декабря сорок первого года под огнём немецких зенитных батарей легло в землю сразу два полка нашей пехоты. В донесениях и книжечках под диктовку Д. И. Шершина указали, что в районе Марьино и Щербинино шли ожесточенные бои. А боев просто не было. Под батареи зениток сунули людей, и считай только убитых на поле оставили без двух, трех сотен тысячу[74]. И всё это свершилось за пару часов. Черняев не мог выйти из-под этого огня. Я был этому очевидец и свидетель. Из нашего полка, "вояк" вышло только два человека. Но вернёмся на Тьму.
Взвод младшего лейтенанта Черняева был выдвинут несколько вперёд и правей. Он стоял у самой кромки льда в густых заснеженных кустах. Черняева со взводом поместили туда по указанию штаба.
Я понимал, что штаб полка по приказу свыше обязан был разработать в деталях и организовать систему обороны. В общем, расчёт был простой! Если роту в траншее накроет немецкая артиллерия, то в кустах на снегу останется нетронутый взвод. Я конечно возражал, тактика штабных мне была не совсем понятна. Но в моем согласии никто не нуждался. А я возражал потому, что взвод Черняева поставили в такое место, где нельзя было углубиться в землю и на полштыка лопаты. Солдатам Черняева негде было укрыться. Они сидели в открытом снегу.
Берег в том месте был низкий и топкий. Плоский мыс, образованный наносом песка, не промёрз и на поверхность земли везде выступала вода.
Можно подумать, что мы могли принести мешки с песком и соорудить что-то вроде редута. Но должен вас огорчить. Рогожа и мешковина была тогда на строгом учёте. Мешки выдавали только под тару тыловикам.
Солдаты Черняева насыпали вокруг себя полуметровый сугроб, набросали на снег под ноги лапника и получилась лежанка под открытым небом.
Во взводе Сенина солдатам было теплее. У них над головой была корка промерзшей земли. Солдаты подкопали в переднем скате траншеи норы и заползали туда на четвереньках.
Землянку в роте вначале нам строить запретили, а потом её строить ни кто не захотел. Мы ждали, что нас перебросят в другое место. |А может и не забыли? Мне не хотелось по этому вопросу идти и обращаться ни к комбату, ни в штаб полка.|
72
Черняев — для рядового и мл. ком. состава 119 сд (Iф) найти записи в "ОБД Мемориал" не удаётся.
73
Судимость "условная", — осужденных военным трибуналом с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны (на основании ст. 28-2 уголовного кодекса РСФСР, 1926 года).
74
По сведениям "ОБД момериал": захоронение в Морьино — 423, Щербинино — 3273. Среди известных по 119 сд (Iф) только одно ФИО.