Страница 20 из 24
Дом отпустил ее, выпустил на волю. Расстелил ей под ноги вереск, прошелестел слова прощания в тростнике у воды и мягко подтолкнул в спину влажной ладонью ветра. Ее земля признала клятвы женщины исполненными — вот что главное, а расторжение союза с Фрэнгеном — это уже всего лишь формальность. Теперь она и впрямь не принадлежит никому из тех, кому принадлежала прежде. Так непривычно. Так странно.
— Я словно корабль, сорвавшийся с якорей. Ни зги окрест, и я далеко от знакомых берегов, — прошептала Грэйн волнам. — Где теперь горит мой огонь?
Сон той ночью послала ей не Локка, нет — Огненная Луна молчала, так же как молчала все эти четыре пятилетия. Она слышала свою посвященную, но, верно, не считала нужным с ней говорить. И сейчас тоже. Засыпая, Грэйн чуяла взгляд Локки — внимательный и выжидающий, но этот сон ролфийке принесла Морайг. Словно серебристую рыбешку, держа за хвост. Подразнила отблесками на чешуе — и выпустила в темные воды сна Грэйн видения, в котором она была не волчицей, а… кораблем. Белокрылой дочерью Серебряной Луны, «Верностью Морайг» о сорока шести пушках и с оскаленной волчьей мордой на штевне. Огненный зрачок далекого маяка подмигнул в темноте — а может, это Локка заглянула в сон своей посвященной и прищурилась, довольная. А потом пришел ветер, и Грэйн-корабль знала — будет бой, и сердце ее запело от счастья, и ветер вторил ее радостному кличу, слышному лишь богиням…
Она проснулась в темноте и долго лежала, улыбаясь пляске лунных бликов на потолке. Все обрело смысл. Она — не ничья, она просто свободна. Настолько, насколько вольна гончая сука, спущенная со сворки. Грэйн тихонько, почти беззвучно рассмеялась.
«Ну наконец-то!— насмешливо фыркнула в ответ Локка. — Я заждалась тебя, Верная».
Разноцветные осколки страхов, сомнений и замыслов вспыхнули и сложились в стройный и логичный план. Ролфийка вылезла из постели. Путешествие первым классом — роскошь, вполне доступная теперь, когда она снова как бы в строю, снова Гончая — что означает отдельную каюту, а это великое благо для той, кто отчаянно нуждается в покое и одиночестве. Право, эрне Кэдвен было о чем серьезно поразмыслить. Но вместо тщательного обдумывания участия в рискованной игре братца Удэйна женщине в голову лезли такие мысли, что у Грэйн даже уши вспыхнули, будто сигнальные огни. Или вернее будет сказать — вползли? Толстые черные змеи, а может — косы, которые терпеливо дожидались своего часа лет этак двадцать, пока она не смела, не позволяла себе вспоминать. Ну вот, дождались. Приползли, оплели, с-сволочи… И что теперь?
Грэйн с насмешливой досадой укусила себя за палец, но бесстыжая и откровенно глупая ухмылка никак не желала убираться с губ.
«Твои шуточки, Огненная?»
«Вот еще!— Локка хихикнула, как девчонка. — Не пеняй на меня и не дури, глупая Гончая, не то не пошлю тебе снов! Для мыслей о войне у тебя еще будет время; думай теперь о другом, пока можешь».
Вилдайр Эмрис и Аластар Эск
Вечера на острове Тэлэйт — это что-то невообразимое. Вилдайр Эмрис затруднился бы ответить, что именно так влечет его на этот берег и в этот дом — не считая его хозяйки, конечно! И уж тем более не признал бы никогда, что приложил множество усилий, дабы превратить вечерние посиделки с газетой у камина поместья Лалджета в этакую вариацию на тему отдыха в Зале-с-Очагом в замке Эйлвенд после ужина, когда влажный ветер завывает в трубах, а огонь в камине ластится к рукам, словно живая знойно-рыжая лисичка.
Здесь, на Шанте, ветер не ломился в окна, будто пьяный рыбак — домой, а вкрадчиво скребся и шептал невнятные обещания, а пламя шипело над сосновыми поленьями что-то оч-чень шурианское. Но кресло, сработанное местными умельцами, пришлось вполне под стать княжескому седалищу, а черный эль у домоправительницы, чистокровной шуриа и в каком-то-там колене родственницы семейству Ияри, выходил лишь немногим хуже, чем в пивоварнях Ролэнта. Здесь, в Лалджете, вообще не было совсем чужих хозяйке людей. Какие-то четвероюродные кузены, троюродные бабки и тетки, словом — полный дом родичей. Вилдайр иногда с усмешкой думал, что на этой Шанте все друг другу родственники, и даже Джэйфф Элир не сможет с чистым сердцем поручиться за то, что не приходится Джойане Ияри семиюродным прадедушкой.
В общем, вечера на острове Тэлэйт Священному Князю нравились. И в немалой степени еще и потому, что за вечером неизбежно наступала ночь. Княгини со смешками именовали эти визиты их супруга и повелителя на Шанту «полевыми работами», и в этой почти казарменной остроте от шутки было не так уж и мало. Служение богине плодородия и снискание ее милостей требовали от ролфийского князя усердия и стараний. Но право же, эти труды Вилдайра отнюдь не тяготили!
Однако этим вечером «поле» останется, так сказать, невспаханным. Ибо очередной Джойанин шурианский родственник уже докладывал, появивишись в гостиной без стука и поклона, что с визитом явился князь Эск. И Вилдайр Эмрис, хмыкнув, отложил газету:
— Просите, э-э… почтенный.
Диллайн не вошел — влетел, с бесшумной внезапной плавностью движений, отсвечивая золотыми глазами, как и все их желтоглазое племя. По-птичьи резко дернул подбородком в вежливом поклоне. Ролфи кивнул в ответ, отметив про себя: «А что-то осунулся ты, венценосный собрат. Подурнел-с… Тяжеловата оказалась княжья корона?»
И вот ведь незадача — как ни старайся удержать себя от злорадства, но хоть в мыслях, а проскользнет! Но мысли — это все-таки не слова. И как ни рвалось с Вилдайровых губ тоскливое: «Улетай восвояси, сделай милость! Ну не люблю я тебя!» — вслух он вымолвил нечто более вежливое:
— Хотел бы я сказать, что рад вас здесь видеть, Эск, но это будет лицемерием. Тем не менее добро пожаловать. Эля с дороги?
Как любил говаривать отец Аластара, откровенность — это наряд, который носит богатый и уверенный, а нищий вынужден таскать на себе лохмотья лицемерия. Кто приехал попрошайничать у сильного, тому не пристало огрызаться.
— Не откажусь, — буркнул Эск.
Но от злого взгляда не удержался, как ни пытался. Кто создан выпускать когти или скалить зубы, тому тяжко дается наука смирения.
— Тогда пересядем поближе к очагу, — предложил Священный Князь, широким движением ладони указав гостю кресло напротив. Хотя… хороший вопрос, и кто же из них двоих тут гость? — Вечерами здесь довольно промозгло, и даже отопление и двойные рамы не всегда спасают от сквозняков.
Камин уютно ворчал сосновыми поленьями, на маленьком столике меж двух кресел дымился ароматным паром обливной кувшин с горячим элем, а сбоку сиротливо притулилось блюдце с горкой ломтиков вяленого мяса. И Вилдайру Эмрису нестерпимо хотелось надраться, словно последнему матросу в день швартовки у родного пирса. Любопытно, а чего хочется Эску? По невозмутимому лицу диллайн не прочитаешь и тени истинных эмоций. Хотя нет. Вот, залупал глазами, закрутил головой… у-у, желтоглазый…
Вилдайр сам наполнил серебряную кружку гостя. Во-первых, почему бы не отдать должное древним законам гостеприимства, дескать, раздели со мной тепло очага и хмель этого питья, гость, ибо я не желаю тебе зла… И ведь действительно не желал Священный Князь правителю Файриста ничего дурного и не лукавил ничуть, разве что случая немного поязвить не упустил. Но так ведь они же не друзья, а всего лишь союзники. И соперники. И поэтому — во-вторых — нелишне напомнить Эску, кто на Шанте и в Лалджете настоящий хозяин. Не гость должен наполнять кубки, это — священное право владетеля.
Эск нюанс оценил — кто бы сомневался! — и заметил желчно:
— А что же наша дорогая хозяйка не хочет присоединиться?
Злость диллайн, обильно приправленная затаенной тоской и ревностью, горчила, словно лучший октябрьский эль. Вилдайр аж веки полуприкрыл, смакуя эту смесь с неторопливостью настоящего гурмана. Но отвечать все равно пришлось:
— Увы, — ролфи мельком показал зубы в ухмылке. — Священной Невесте нездоровится. Приступ мигрени, я полагаю. Весьма неприятная хворь.