Ветлужцы

— Где я? — Якун, превозмогая боль, сел на полатях, тянущихся вдоль стены на несколько десятков шагов. — Че было-то?

— Че-че… Сказал бы я тебе! Что, совсем ничего не помнишь?

— Бр-р-р-ра… — потряс головой Якун, после чего согнулся в рвотном спазме, наклоняясь под полати. — Смутно помню, как Захария отнесли к лекарю… О! Потравить хотел его лекаришка. Никак меня опоил чем? Где мы?

— Успокойся, все по-доброму нынче. Солнышко светит, дружинные наши погреться вылезли из избы, дозоры у ушкуев стоят. Кто-то торговлишку справляет, кто-то в состязаниях забавляется.

— Да ты что, Федька! Порежут ведь всех… Даром мы сюда такую рать гнали?

— Окстись, Якунюшка! Долбанули тебя по голове, хм… вот ты и не помнишь ничего.

— А кто долбанул?! — Якун поднялся, шатаясь, с полатей, нащупал висевшие ножны и стал судорожными движениями вытаскивать меч, который чуть вышел и застрял, не поддаваясь резким рывкам. — Они, паскуды, и напали! Поднимай дружинных! Всех вырежу… Мы с Онуфрием на одной улице жили, я его с малых лет знал. А-а-а-а… — Купец рванул посильнее, и ножны соскочили, освободив лезвие.

— Зря ты веревочку порвал, — спокойно произнес Федор, устало усаживаясь на нары. — Не пустят тебя на пажить теперь. Воевода местный у всех, кто на торг захочет выйти, оружие перевязал и воском запечатал. Вроде и не мешает, но лишний раз подумаешь, прежде чем меч из ножен тащить. Кроме того, Кузьма запретил тебе выходить. Во-первых, отлежаться после его удара надо, во-вторых…

— Так это он? Продался, душегуб?!

— Ты тут мечом не размахивай перед моим носом! Смотри-ка, правдолюбец выискался! А кто нас всех заложил перед этими, как их там… ветлужцами, а? Кто сказал причину, по которой мы тут все оказались?!

— Ты что, Федька! Белены объелся? Как это я мог?

— Как-как! А вот так! Взбеленился у них так же, как сей миг кобенишься, и выложил все как на духу! Думаешь, зачем тебя Кузьма по загривку приложил? Да чтобы не выболтал еще чего! Но и того, что было, хватило… Как потом перед ивановскими оправдываться будешь?

— Ик… — Якун побледнел и молча подошел к Федору, присаживаясь рядом. — Вот попал я… По миру ведь пустят за долги мои.

— А ты помалкивай больше и оружия не тягай! Все одно ничего не получится. Кузьма троих посылал, дабы разведали, что творится в округе. Двоих тут же привели, а третий совсем пропал… У них на опушке с луками да самострелами почти два десятка воев расположились, не скрываясь, лодья выше по течению с ратниками стоит, да черемисы около веси посменно ходят. Если тех добавить, кто на торгу стрелы кидает в болтающееся на веревке поленце, так лишь чуть-чуть меньше, чем нас, будет…

— Зачем?

— А?

— Зачем кидают-то?

— Да ни за чем, а за что! Сковородка железная тому будет, кто точнее в мордочку нарисованную попадет. И наши туда же пристроились. Тьфу…

— Чего плюешься, Федька? Весь сапог мне измызгал!

— Да… В доспехах ветлужцы почти все. В тулы глянул — там стрелы каленые, не чета черемисам. А ты… поднимай ратников! Всех порежу! Мне Кузьма строго наказал: коли ты опять взъяришься — поленцем тебя приголубить. И вдарил бы, Якуша, вдарил…

— Хм-м… — Купец аккуратно ощупал себе затылок, морщась от прикосновений.

— Да и не соберешь ты рать. Не до этого воям нашим.

— Что так?

— Да ты сам сходи… без меча. Соскучились вои по горячему после такого ливня, а тут каких только разносолов им девки не предлагают. Повытаскивали из своих загашников серебришко да трясут около молодок, а те… ох, горячи! Так что пока не отгуляют, на бой ратный не соберешь ты их.

— А сукно наше как, расходится?

— Могло быть и получше, но… Да неплохо, в общем, пошлин не берут. Никаких, Якун, — ни с покупки, ни с продажи. Даже за береговыми никто не подошел! Меха знатные дают: белок почти нет, но бобрами и соболями не одну бочку забьем. Утварь железную предлагают. Я с утреца клинья к одной статной черемиске подбил, так обещала она мне половину ушкуя таким добром забить, и отдать притом недорого. Мол, своим соплеменникам на Вятку везла, да почему бы с таким пригожим молодцем не расторговаться? Князю на стол ту посуду не поставишь, но хозяйке готовить на таких котлах и сковородах лепо будет…

— А еще есть?

— Есть, да не про твою честь… Да ты сходи, Якун, на торг, сам все пощупай руками.

— А откель у них такая посуда, спрашивал?

— Ну… Набрали все в рот воды и молчат. Однако девица та по секрету поведала мне, что ходили их купцы за три моря, да оттуда такую утварь и привезли.

— Брешет…

— Да брехать-то, может, и брешет от неведения своего, однако она мне еще пряности предлагала. Значит, с полудня привезли сие богатство.

Снаружи раздался громкий окрик, тяжелые шаги простучали по половицам, и над собеседниками навис тяжелой темной громадиной Кузьма, играя желваками на скулах.

— Знал, сволота? — Его кулаки ощутимо сжались. — Знал про делишки Онуфрия с ивановскими?

— Да ты что, Кузьма! — начал привставать Якун. — Про что ты?

— Ты один из нас с ним общался и знать мог про то.

— Про что? Ведать не ведаю ничего, кроме его похода в Булгар, Кузьма. Хочешь, побожусь? — Якун вынул большой серебряный крест из-под нательной рубахи и, поцеловав его, истово перекрестился.

— Выдь отседова, Федька! Иди прочь, говорю, ежели не хочешь, чтобы тебе уши отрезали по приезде в Новгород… То-то же. Вот что, Якун… — Кузьма тяжело опустился на полати и потер ладонями лицо. — Говорил я с новгородцем тем. Девок муромских да мордовских Онуфрий мыслил с татями тамошними в Булгар свозить. И не его умом то дело замышлено, сам понимаешь… Если наследил он там, то вовек не отмоемся за свои расспросы перед князем местным. Да и листья уже желтеть начали, так что при малейшей задержке зимовать там придется. Дело свое мы сделали, весть донесем про то, как Онуфрий дни свои кончил. А отомстить за него — не судьба, да и не хочется мне, Якун, безвинных людей губить и ратников своих при этом класть. А положим многих, если свару затеем… Пусть ивановские сами разбираются. И про девок муромских им ни гу-гу. Понял? А то порешат нас с тобой — и пикнуть не успеешь! Или ушлют на гиблое дело. Так что ты как хочешь, а я распродаюсь и ухожу. Не грозит Захарию тут беда, да и за лечение я серебра отсыплю. А за порядком на ушкуе смотреть — того же Федьки хватит. Тем более что девица одна товар мне с выгодой предложила. Успеть бы его в Новгород привезти да по посадам до зимы пройтись.

— Ах-ха-ха… — Якун начал захлебываться смехом. — Статная да пригожая такая че-че… черемиска? Прости… ты меня, Христа ради, столько на меня навалилось, не выдержал я…

— Так что с той черемиской неладно?

— Беги быстрее, пока Федька у нее обещанный тебе товар не перенял. Ох-ха-ха…

Глава 2

Ветлужский торг

Шум и сутолока царили недалеко от тына Переяславки в полном своем великолепии. Продолжительный ливень унялся еще вчера, оставив на склонах холмов грязные подтеки, слегка влажную землю и утреннюю прохладу, заставляя высыпавший на торг люд ежиться и кутаться в теплые одежды. Неяркое осеннее солнце подсушивало луговую землю и скакало зайчиками по пажити, отражаясь от многочисленных доспехов, растекшихся волной вдоль склона холма. Именно там, прямо на чуть пожухлой траве, расположились торговцы, выставив на всеобщее обозрение свои товары и привлекая окрестный люд протяжными громкими возгласами. Большая их часть, несмотря на радостные улыбки, с которыми они зазывали к себе покупателей, была недоверчиво обряжена в брони, и лишь тонкие конопляные веревочки, перевязывающие крест-накрест оголовья мечей и ножны, хранили хрупкое равновесие на торгу.

Ближе к ушкуям заняли места те новгородцы, которым поручили заниматься продажей сукна. Они сложили на предварительно собранных жердяных настилах несколько рулонов сукна и развесили рядом разнообразные отрезы материи для всеобщего обозрения. Около этих невысоких помостов постоянно толкались бабы, щупая серую заморскую ткань и бросая восхищенные взгляды на вывешенные рядом лоскутки парчи алого и синего цветов. Последние были выставлены не столько ради продажи, сколько ради показа, что приезжие купцы не лыком шиты и товар у них есть на любого покупателя, платил бы только запрашиваемую цену.