Я буду любить тебя...

Мэри Джонстон

Я буду любить тебя…

Глава I

В которой я бросаю кости

Закончив дневные труды, я сел на ступеньке крыльца моего дома, чтобы выкурить трубку и немного отдохнуть в вечерней прохладе. Тишина могилы, и та не превзойдет безмолвия этого края — Виргинии, когда солнце только что зашло, под деревьями сгущается тьма, и на небе одна за другой медленно загораются звезды. Певшие весь день пичужки затихли, а рогатые совы, гигантские лягушки и странные, издающие зловещие крики птицы, которых мы, англичане, называем козодоями (если только это и вправду птицы, а не погибшие души, как утверждают иные), еще молчат. Позже в лесу завоют волки и зарычат пумы, но сейчас оттуда не доносится ни единого звука. Ветер стих, а с ним и не умолкавший весь день шелест листьев. Едва слышный плеск воды в прибрежном тростнике похож на дыхание человека, задремавшего за ночной молитвой над покойником.

Я смотрел, как догорают на воде последние отблески заката и широкая гладь реки становится мертвенно-сизой. Только что, и много вечеров до того, она была алой, точно в русле текла кровь.

Неделею раньше в ночи пронесся огромный метеор, бородатый и кроваво-красный, оставив в небе долго не угасавший огненный след. Луна в ту ночь тоже была кроваво-красной, и на ее диске виднелась тень, на удивление походившая на нож для снятия скальпов. Посему назавтра, в воскресенье, добрый мастер[1] Стокхэм, пастор нашей церкви в Уэйноке, призвал нас в своей проповеди быть начеку и помолился о том, чтобы среди индейских подданных короля Англии Иакова I[2] не поднял голову мятеж. В церковном дворе, куда мы вышли после службы, самые боязливые принялись толковать о дурных знамениях и поминать давние истории о том, как краснокожие изводили нас во время Великого голода[3]. Более смелые подняли их на смех, однако женщины расплакались и съежились от страха, а я, хоть и смеялся, но вспомнил нашего первого предводителя, Джона Смита[4], который никогда не доверял дикарям, и особенно их нынешнему императору Опечанканоу. Смит не уставал повторять, что краснокожие бодрствуют, когда мы спим, что коварству они могли бы поучить иезуита, а их умению выждать удобный случай позавидовала бы кошка, притаившаяся возле мышиной норы. Я подумал о том, что теперь мы с этими язычниками на короткой ноге; о том, что нынче они бесцеремонно толкутся среди нас, выведывая наши слабости и постепенно утрачивая тот благотворный страх, который вселил в их души доблестный капитан Смит; о том, сколь многих из них ленивые поселенцы нанимают к себе охотниками, чтобы, не охотясь, иметь на столе оленину; о том, как, открыто нарушая закон, мы даем им ножи и оружие в обмен на меха и речной жемчуг, в то время как их император постоянно убаюкивает нас льстивыми посланиями, о том, что на губах у них улыбка, а в глазах — вражда.

Когда на склоне того дня, с которого началась эта история, я ехал домой, из-за упавшего поперек дороги дерева поднялся голый меднокожий индейский охотник и предложил доставлять мне мясо с месяца кукурузы по месяц оленей в обмен на мушкет. Приязни между дикарями и мною не было никакой, так что вместо ответа мне довольно было назвать индейцу свое имя. Затем, миновав его, застывшего словно темное каменное изваяние в густой тени леса, я пришпорил коня (его прислал мне в прошлом году мой кузен Перси) и вскоре подъехал к своему дому, бедному и непритязательному, но стоящему на приветливом зеленом склоне и окруженному полями маиса и табака. Поужинав, я велел привести к себе двух индейских мальчишек, купленных мною у их племени на Михайлов день, и за незначительную оплошность крепко отодрал их обоих, памятуя излюбленную поговорку командира, под чьим началом я когда-то воевал: «Бей первым, чтоб не пришлось отбиваться».

В тот июньский день 1621 года, сидя на пороге с длинной трубкой в зубах и глядя на серую реку внизу, я был настолько поглощен своими мыслями, что не заметил, как на расчищенное пространство перед палисадом[5] выехал из леса всадник. И лишь когда до меня донесся его голос, я понял, что за частоколом дожидается мой добрый друг Джон Ролф[6] и хочет со мной поговорить.

Я спустился к воротам, снял запор, пожал Ролфу руку и ввел его лошадь во двор.

— Вот это осторожность! — заметил он со смехом и, спешившись добавил: — Ну скажи, кто, кроме тебя, запирает теперь после захода солнца свои ворота?

— Это вместо вечернего выстрела из пушки[7], — ответил я, привязывая его лошадь.

Он обнял меня за плечи, и мы, поднявшись по пологому травянистому склону, подошли к дому. Потом я принес Ролфу трубку, и мы сели рядом на ступеньке крыльца.

— О чем ты грезишь? — спросил он, когда над нами повисло большое облако табачного дыма. — Я уже дважды тебя окликал.

— Я тосковал по временам и порядкам сэра Томаса Дэйла[8].

Ролф рассмеялся и коснулся моего колена рукой, белой и гладкой, как у женщины, украшенной кольцом с зеленым камнем, которое он носил на указательном пальце.

— О Рэйф, ты воплощенный Марс! — воскликнул он. — Воин до кончиков ногтей. Хотел бы я знать, что ты станешь делать, когда попадешь в рай? Начнешь там заварушку? Или попросишь выписать тебе каперское свидетельство[9], дабы сразиться с князем тьмы?

— В рай я пока еще не попал, — ответил я сухо. — А до тех пор мне хотелось бы сразиться с другим противником — с твоей индейской родней.

Он засмеялся, потом вздохнул, подпер ладонью подбородок и, тихонько постукивая ногой по земле, погрузился в раздумья.

— Как бы я хотел, чтобы твоя принцесса была жива[10]! — сказал я, нарушив молчание.

— И я бы этого хотел, — тихо отозвался он, — всей душой… — Сцепив руки на затылке, он откинул голову назад и обратил лицо к вечерней звезде. — Смелая, умная, нежная… Поверь, Рэйф, если бы я не надеялся встретить ее снова вон за той звездой, я не смог бы сейчас улыбаться и говорить с тобою так спокойно.

— Для меня это звучит странно, — сказал я, вновь набивая трубку. — Любовь к товарищам по оружию, любовь к командиру, конечно, если он того стоит, любовь к лошади или собаке — это я понимаю. Но любовь к жене? Взвалить на себя обузу только потому, что у нее гладкая бело-розовая или смуглая оболочка и изящная форма? Даже подумать тошно!

Ролф рассмеялся снова.

— А ведь я приехал как раз для того, чтоб уговорить тебя жениться!

— Благодарю за труды, — отвечал я, выпуская колечки дыма.

— Когда я выезжал сегодня из ворот Джеймстауна, — продолжал он, — я был — клянусь честью! — единственным, кому пришла охота покинуть городские пределы. Все прочие, я имею в виду людей неженатых, толпой валили внутрь.

По пути сюда мне на каждой миле попадались холостяки, все как один разодетые в пух и прах и со всех ног спешащие в город. А сколько на реке лодок! В иные дни их не увидишь столько и на Темзе.

— На реке сегодня и впрямь было оживленнее, чем обычно, — согласился я, — но я был занят в поле и не обратил на то особого внимания. Итак, что за путеводная звезда вдруг зажглась над Джеймстауном?

— Та звезда, что влечет нас всех и приводит одних к погибели, а других — к неизъяснимому блаженству. Женщины!

— Хм! Стало быть, девушки уже здесь?

Ролф кивнул:

— Да. В гавань прибыл прекрасный корабль с прекрасным грузом.

— Videlicet[11] что-то около сотни служанок и молочниц, за честность которых поручился лорд Уорик.

1

Господин. В современном английском языке вместо master (мастер) употребляется mister (мистер, господин). (Здесь и далее — прим. перев.)

2

Иаков I (1566–1625) — английский король с 1603 г., шотландский король с 1567 г. Из династии Стюартов, сын Марии Стюарт. Сторонник абсолютизма. Имел немало фаворитов мужчин, самым известным из которых был герцог Бэкингем.

3

За семь месяцев после высадки в Виргинии 73 колониста из 105 умерли от голода и болезней.

4

Смит, Джон (1592–1631). Военный, исследователь. Основатель колонии Виргиния (Вирджиния) (1607) и ее первый летописец, один из основателей Джеймстауна (1607), первого постоянного английского поселения в Северной Америке. В мае 1607 г. среди первых 105 поселенцев высадился в Америке. В декабре 1607 г. был захвачен в плен индейцами-алконкинами. От смерти его спасла тринадцатилетняя дочь вождя Паухатана (Покахонтас). Осенью 1608 г. Смит был избран председателем колониального совета Виргинии; на этом посту он буквально спас колонистов от голода, договорившись с индейцами о покупке кукурузы. В 1614 г. обследовал и нанес на карты побережье, которому дал название Новая Англия.

5

Палисад — в старинных укреплениях — препятствие из заостренных кверху толстых бревен в виде частокола.

6

Ролф, Джон (1585–1622). Английский поселенец из Джеймстауна. В 1614 г. женился на дочери индейского вождя Покахонтас (1519–1617). Его методы выращивания табака способствовали процветанию хозяйства Виргинии. По одной из версий, Ролф был убит во время нападения индейцев из конфедерации племен паухатан на поселение колонистов.

7

Военно-морской обычай. При спуске флага вечером на кораблях английского военно-морского флота производился пушечный выстрел.

8

Дэйл, сэр Томас — в 1611 и 1616 г. — исполняющий обязанности губернатора Виргинии. Его правление характеризовалось исключительной строгостью порядков. Во время его правления был разработан первый Свод законов Виргинии, законов весьма суровых, написанный по большей части им самим. Большой заслугой Дэйла были его экономические реформы. В 1613 г. он отменил общинное землепользование, оказавшееся неэффективным, и отвел по 3 акра (12 000 м2) первым поселенцам и участки поменьше тем, кто приехал позже. Производство продовольствия тут же увеличилось, а в следующем, 1614 г. Джон Ролф сумел вырастить на своем участке гибридный табак, который обеспечил колонии безбедное существование.

9

Каперство — нападение вооруженных частных судов воюющего государства, т. е. получивших т. н. каперские свидетельства, на торговые суда враждебной страны или суда нейтральных государств, перевозящих для нее грузы.

10

Имеется в виду Покахонтас (1595–1617), дочь Паухатана, вождя одноименной конфедерации индейских племен. Спасла жизнь основателю Виргинии капитану Джону Смиту. Была в плену у англичан (1612), обращена ими в христианство и наречена Ребеккой, в 1614 г. вышла замуж за поселенца Джона Ролфа. В 1609 г. ее отцу Паухатану англичане вручили корону как королю, после чего Покахонтас (во крещении леди Ребекку) стали называть принцессой. В 1616 г. она вместе с мужем поехала в Англию, где была с почестями представлена королю и королеве. В честь нее в Лондоне были устроены празднества. В 1617 г., готовясь к возвращению в Америку, заболела оспой и умерла. От ее сына, Томаса Ролфа, ведут свое происхождение многие известные виргинские семьи.

11

А именно, то есть, сиречь (лат.).