Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 44 из 87

Так вот, вернемся к иерархам. Я отказался возглавить Совет, поскольку никогда не стремился к светской власти и по-прежнему признаю лишь власть Бога. При условии, что он продолжает учиться тому, как ею пользоваться, а не сжигает целые города с виноватыми и невинными. С другой стороны, я все же понимаю объективную необходимость Совета в отсутствие непосредственного общения с Всевышним…

— Как? А где же он?! Я ведь все жду, когда его увижу!

— Да, на Земле все считают, что Рай — царство Божье и что Бог единолично здесь правит. Но правда заключается в том, что никто из находящихся здесь никогда не видел Бога. Кто-то, как я или Михаил, слышали и даже разговаривали с ним. Некоторые, вроде Египтянина, утверждают, что Бог регулярно является к ним, и они выслушивают его инструкции для передачи всем остальным. Как будто Богу нужны посредники, чтобы сказать что-нибудь своим детям! Есть и другие пророки, конкурирующие с ним за привилегию прямой связи с высшим существом. Но когда Египтянин и прочие пророки выдают свое слово за слово Божье, они не могут знать одного секрета, потому что он известен только тем, с кем Бог действительно общался…

Аналитик и Мари переглянулись в ожидании откровения, но Учитель на время замолчал, а когда начал опять говорить, то про секрет уже ничего не добавил.

— Сейчас в состав Совета иерархов входят Египтянин, Основоположник и Миссионер, — продолжил он. — Основоположник — один из моих первых учеников. Когда я первый раз встретил его, он был юношей и рыбачил со своим отцом в Галилее. Что-то такое было в парне! Почти всегда был твердым, как камень. Почти всегда… Но не думал я, что именно он положит начало Церкви, которая переживет империи и эпохи, используя память обо мне — простом плотнике. Миссионер же всегда был фанатиком. Сначала преследовал христиан, а потом, как иногда случается у ярых приверженцев, стал перевертышем. Уж не знаю, что ему тогда почудилось на сирийской дороге, но уверяю, не я говорил с ним…

— Учитель, расскажите о Египтянине, — вмешалась до этого молчавшая Мари. Когда Учитель посмотрел на нее, стало понятно, что за две тысячи лет он так и не научился скрывать свои мысли и чувства. Даже Аналитику, при всей его дремучей наивности в сердечных вопросах, стало ясно, что Мари была для великого плотника не просто еще одной ученицей. «Жизнь становится все интересней и интересней, — подумалось ему, — и чего, скажите, пожалуйста, мне теперь делать?»

— Египтянин на самом деле, может быть, и не был египтянином. Кстати, умер он или был убит, тоже сейчас никто точно не знает. Никто не знает, и был ли он в действительности египтянином или потомком гиксосов — азиатских завоевателей Египта. Известно только, что он постиг все ступени знаний у египетских жрецов и уже тогда был властным и амбициозным чародеем. Он жил во времена великого религиозного эксперимента фараона Эхнатона, безуспешно попытавшегося ввести единого Бога-Солнце. Вскоре после смерти фараона-революционера его имя почти стерли из истории, его города были заброшены, а старые боги вернулись в свои храмы. Судя по всему, Египтянин многое потерял во время реставрации. А потому и замахнулся на невиданный проект: не будучи сам евреем, он решил создать избранную нацию и дать ей единого Бога. Хотя даже говорить на их языке тогда еще не умел и использовал брата в качестве переводчика. Египтянин занимает особое место в иерархии. Он — самый хитрый и жестокий, мастер интриг и неожиданных ходов. Он же отвечает за Рай избранного народа — пещеры, где их праведники спят вечным сном.

— То есть эти пещеры прямо под нами?

— Да, это — искусственные гроты, получившиеся от многовековых разработок мрамора. Ведь материк Рая — это огромная мраморная скала вроде, земного Афона, которая за тысячи лет стала практически наполовину полой. В ведении Египтянина — целый подземный мир, куда он даже ангелов не очень пускает. Только наиболее приближенных.

Когда я еще был жив и начинал проповедовать новое Учение, он сильно обеспокоился и даже спустился на Землю для переговоров. Мол, что же ты, плотник, о себе возомнил и почему учишь нарушать мой Закон? Я ему объяснил, что, при всем почтении, учить буду тому, что мне кажется более верным. С тех пор мы, мягко говоря, не являемся друзьями. Здесь он меня пускал в свои подземные владения лишь один раз: когда я навещал своих сестер, оставшихся в старозаветной вере вместе с мужьями и потому попавших к нему. Да, вот еще… С давних времен у него есть никем не оспариваемая привилегия: он может путешествовать в Ад, якобы выполняя поручения Господа. Остается только догадываться, что он там делает на самом деле… Но вернемся к вашей защите…

— Михаил сказал мне сегодня утром, что Египтянин пытается повернуть дело таким образом, чтобы виноватым оказался я, а не Красавчик. Скорее всего свидетели со стороны обвинения скажут, что кульпитка и посланница дьявола Мари попыталась изнасиловать бедного старика-страстотерпца, а я старался помочь в этом богопротивном деле, нанеся ему и его почтенным родственникам тяжкие увечья… Что нам делать?

— Во-первых, можно попытаться потребовать сменить судью. При всей мутности нашего правосудия даже ишаку иорданскому будет понятно, что Египтянин был бы заинтересованным лицом, предубежденным против вас и Мари. Но я боюсь, что, поскольку я уже стал защитником и сам претендовать на роль судьи не могу, альтернативный судья может оказаться еще хуже, если от этой роли откажутся Основоположник и Миссионер. А мне кажется, что именно так они и сделают. Они не захотят нарушать тысячелетний баланс отношений между членами Совета. А если бы один из них и согласился, я не уверен, что он смог бы быть объективным: когда-то я был для них дороже отца, но даже любовь к отцу с течением времени остывает, тем более если в отце разочаровываешься… После того как выяснилось, что я всего лишь пророк и не стремлюсь к власти, они считают меня идеалистом-неудачником. Но я отвлекся! Так вот, можно, конечно, просто признать свою вину…





— Сделка со следствием?

— Вроде того. Только в отличие от земной ситуации с прокурором здесь последствия непредсказуемы. В лучшем случае можно рассчитывать на квалификацию «преступления» как нарушения общественного порядка и злостного хулиганства и наказание по принципу «око за око»: то есть просто вырежут глаз и сломают челюсть.

— Так… а в худшем случае?

— Отлучение… Побивание камнями или сожжение… Вычеркивание из Книги…

— И это за защиту женщины от насильника? За сломанную челюсть? Какое же это Царство Справедливости?! Куда же Бог смотрит?!

— Не надо только трогать Бога! — неожиданно жестко ответил кроткий Учитель. — Уверяю вас, Аналитик, он заслуживает любви и веры!

— Да что вы заладили: «вера» да «вера»! Являлся бы побольше своим творениям! И самому веселее бы было, и нам бы легче пришлось! Сказал бы пророку Илье: пусть бы тот не громы с молниями без толку метал куда попало да дома жег, а сделал что-нибудь простое и полезное. Написал бы по небу облаками «Не убий!». Глядишь, и последней великой войны бы не было, у меня был бы дед, а у моего отца — отец!

Тут Аналитик перехватил встревоженный взгляд серых глаз Мари и понял, что язык опять сослужил ему плохую службу. Что, впрочем, случилось далеко не в первый раз. Ситуацию несколько разрядил уже знакомый пес, сумевший вырваться из объятий послеобеденной неги и явить себя собеседникам во всей своей нечесаной красе. Пес внимательно осмотрел всех сидевших за столом и фамильярно уткнул морду в колени хозяину. Учитель печально улыбнулся и уже спокойно сказал:

— Собака для нас здесь — нечистое животное. Так сказал когда-то Египтянин, больше любивший кошек. Нелегко было отстоять Центуриона. Пожалуй, пока он — единственный собачий обитатель Рая.

Так вот. Я, конечно, просто плотник. Или просто еврей, распятый с непредсказуемыми историческими последствиями. Но все же попробуйте не ожесточать своего сердца против Создателя. Не думаю, что вы могли бы сказать что-то похожее о своей матери и не пожалеть потом о собственной горячности. И не забывайте: вера во всемогущество и доброту кого-то делает этого кого-то заведомо лучше и сильнее. Помните: я на вашей стороне. Я также уверен, что и он тоже на вашей стороне и что когда-то еще скажет свое слово в этой истории. Я просто не знаю когда. Ведь ему надо успевать во много мест…