Доктор Самты Клаус

Еще немного о любви, еловых шишках и нечаянном спасении, которое всегда приходит с неожиданной стороны, но всегда кстати.

Когда закованного в гипс по самые уши, беспомощного Лэма Бенсона внесли внутрь лабораторного барака и потом дальше, в подвальную подсобку, там еще ничегошеньки не было готово. Совершенно. Доктор Бряк едва успела смахнуть со стола на пол последнюю засохшую тушку последнего подопытного кролика.

Кстати на лабораторный стол ПД так и не положили, чему он был несказанно рад. Просто потому, что он бы не поместился там ни за какие коврижки. А другого стола, больших, человеческих размеров, в подсобке не имелось.

— Ничего, оперировать будем в экстремальных условиях, то есть, на полу, — после короткого, но весьма нервного размышления порешил Самты. — Оно и гигиеничней. Пол можно потом отмыть.

Радость ПД всю как рукой сняло. Он попытался возразить, но колючая еловая шишка не дала диктатору этого сделать. Он только громко замычал, но его поняли и так.

— Пациент, не волнуйтесь! Все будет хорошо! Во всяком случае, хуже не будет! — успокоил диктатора Самты (вернее, это он так думал!) — Вот и доктор Бряк мне поможет!

— Помогу, еще как помогу! — елейным голоском ответила Пегги и добавила: — Как лицо незаинтересованное. Потому что, дорогой Лэм, я выхожу замуж. За того детину, с толстым и длинным посохом, который сейчас радостно пляшет среди помета на крылечке. Между прочим, дорогой Лэм, ты больше не дорогой! И еще между прочим, у тебя никогда не было такого толстого и длинного посоха, как у моего дорогого Джина!

И без того бледная и жалкая физиономия ПД сделалась куда более бледной и жалкой, так что ее вообще сложно стало отличить от окружающего гипса. И вовсе не потому, что Лэму не понравилось сравнение с чужим длинным и толстым посохом или он обиделся. Плевать он хотел! Подумаешь! Тоже мне! На его посох раньше никто не жаловался, и это были дамы совсем иного сорта, чем очкастые мымры в косичках! И вообще! Взять хотя бы знойную губернаторшу! Как она смотрела! Не на посох, правда. Но трусы с моделью атома Резерфорда-Бора явно произвели на нее впечатление. И пусть эта Бряк не воображает о себе! Но, стоп… А то еще чего доброго подумают, что он и впрямь расстроился из-за этого дурацкого посоха. На самом деле ПД обеспокоился тем, что ассистировать доктору Клаусу станет «только что осчастливленная женщина», которую он, Лэм, по ее утверждению, «прежде заставлял страдать!». Чем это могло окончиться, сообразите сами. А когда сообразите, вам тоже станет не по себе, и захочется кричать даже с еловой шишкой во рту.

Но тут снова вмешался Самты и снова невольно задел больное и обидное место ПД, потому что сказал:

— Это вы про остолопа Блока, что ли? Подумаешь, посох из кокосовой пальмы! Вы еще не видели мою железную суковатую палку из нержавеющей и негнущейся стали! — и Самты хвастливо продемонстрировал окружающим свое сокровище. Некоторым лицам мужского пола стало по-настоящему завидно, а некоторым лицам женского — трепетно.

Однако мешкать далее было нельзя, к тому же пациент истошно стонал на полу.

— Скальпель сюда! — приказал Самты и присел на корточки возле ПД. Правда, тут же пощупал гипс, одумался и приказал заново: — Нет, скальпелем поначалу не обойдешься. Кувалду сюда!

— Вообще-то у меня нет кувалды. Есть только электродрель, — сообщила ему доктор-пока-еще-Бряк, и нехорошо ухмыльнулась.

Тут вмешались верные Нестареющий Дик и Невменяемый Том, все еще державшие ПД за ноги и за руки, хотя в том уже не было нужды:

— У кузнеца Вакулы Дормидонтовича есть! Вот такенная кувалда! — и Нестареющий Дик показал, какая именно. При этом он уронил ноги ПД. Гипс треснул.

— Точно, есть! Вот такенная и даже больше! — показал в свою очередь Невменяемый Том и уронил руки ПД. Гипс треснул еще раз.

— Так несите и поскорее! — велел им Самты, в сердцах стукнув по остаткам гипса железной суковатой палкой. Гипс раскололся совершенно.

Собственно, в кувалде уже не было нужды. Но оба верных телохранителя дисциплинированно побежали выполнять приказание. Зато теперь у ПД появилась возможность двигать руками и ногами, а также вытащить изо рта колючую еловую шишку. Что он и сделал без промедления. Затем решительно встал с пола и заявил всем присутствующим. (Сноска. Вообще-то Лэм Бенсон с рождения рос человеком интеллигентным, и ругаться не любил. Во всяком случае, без крайней нужды. Но сами понимаете, иногда обычным «вы были неправы» не обойдешься. Особенно учитывая все предыдущие гипсы, шишки и намеки на чужие посохи. А также кувалды, электродрели и скальпели для патологоанатомов-шарлатанов. Конец сноски.) В общем, Пожизненный Диктатор Таинственного острова Лэм Сэмуельевич Бенсон заявил следующее:

— А пошли вы все на…!!!!

Доходчиво и коротко.

Первым всполошился доктор Клаус, который на глазах терял пациента. И, кажется, обретал неприятности. За его спиной робко сжалась мисс Авас, которая была меньше всех причем, но больше других опасалась за обожаемого доктора. Оба тихо пятились к двери. Пегги Бряк ойкнула, пожалела о своих словах, вспомнила о своих делах, и быстренько выскочила на крыльцо в надежде на Джина Икаруса и его посох, хотя и знала, что это не поможет. Уж если Лэм начинал злиться, то редко когда останавливался на полдороге. Короче, все вышло, как и предлагал ПД. То есть, по возможности все пошли на…!!!

Лэм тоже пошел за всеми следом. А что ему было делать одному в подвальной подсобке с дохлыми кроликами? К тому же он чуть ли не впервые в жизни был решительно настроен показать кое-кому, где раки зимуют и где растут колючие еловые шишки. В общем, ПД тоже вышел на крылечко.

Почему ПД не успел показать, где растут шишки и зимуют раки, и что помешало ему это сделать.

Выйдя на крылечко, Лэм уже совсем собрался решительно показать, кто тут все еще главный, и что будет с теми, кто об этом забыл, как вдруг…

Но вот, опять. Куда ни сунься, обязательно наткнешься на какое-нибудь «а вдруг». И ничего не поделаешь. Историю-то надо продолжать. Чтобы читатель не посулил в сердцах автору черта, и чтобы выпускающий редактор не расстроился. Итак, поехали дальше.

Как вдруг в поселке поднялся переполох. Вовсе не из-за покушения на слабое здоровье ПД, которое (имеется в виду здоровье) по правде говоря, было слону впору. (Сноска. Если кто думает, что безутешные подданные стояли под окнами коровника и с тревогой ждали, чем кончится сверхсрочная операция доктора Клауса, то он очень ошибается. Меньшинству населения, как обычно, не было ни до чего дела, кроме как до самих себя. А большинство вообще ни о чем не догадывалось. Известно, здоровье вождей — информация секретная. Конец сноски).

Переполох в поселке поднялся, потому что в нем, в поселке, появились новые действующие лица. И появились они так:

Впереди бежал, размахивая канистрой с банановой водкой, мясник Оксфорд Кембриевич Пфуй и истошно орал:

— Мудыч! Где ты, Мудыч! Посмотри, что я принес! Сил моих больше нет! От самого пляжа берег! Аж посинел весь! — мясник и впрямь имел синюшный вид, который бывает у хронических запойных пьяниц, только что оправившихся от белой горячки.

За ним семенил рекламный Чак с пейсами, который выкрикивал следующее:

— Друзья мои, вот я и вернулся! Где вы, шляетесь, когда я вернулся? Разве вы не видите, что я вернулся не один!

За Чаком и его пейсами действительно вышагивала дородная дама с младенцем на руках, недовольно фыркала, и довольно громко возмущалась:

— Мало того, что я дала согласие стать какой-то там Кац-Бруевич, так этот тощий шлемазл еще меня и надул! Не вижу я никакой пятизвездочной гостиницы! Одни стеклянные бараки и старые коровники! И где, скажите на милость, тут взять такси?

Последним в этой процессии шел скромный, русоволосый дядька, сильно косой на оба глаза и обмотанный проводами с ног до головы, словно переусердствовавший подрывник-смертник. Это был Иван Макарыч Жуков из деревни Дедушкино, служивший у ПД радистом на дальней станции связи, и по совместительству, когда позволяло зрение, еще и стрелком. В поселке его называли Встанькой. Это из-за того, что Иван Макарыч был чрезвычайно щепетилен в вопросах сельской чести, и когда хотел дать кому-либо в морду, то никогда не бил ни сидячего, ни лежачего. Напротив, всегда говорил: