Страница 4 из 9
Наступила осень. Курсанты закончили летную подготовку на учебно-тренировочном самолете и ждали комиссию по приему экзаменов по технике пилотирования. Начальство должно было прилететь из Балашова. А его долго не было. Геннадий нервничал: осень – пора неустойчивая, со дня на день пойдут дожди, и тогда жди у моря погоды. Хотя близко моря и не было, но это не спасало от ненастья. А он уже настроился на отпуск, написал письма домой и Тоне: «Ждите, скоро приеду».
Наконец-то в октябре, закончив летную программу на учебно-тренировочном самолете, курсанты получили отпуск. Геннадий взял билет до Салтыковки, это в двух часах езды от Ртищева, и к полудню был на станции. А до Гривок, где обосновалась его возлюбленная, еще двадцать два километра. Никакие автобусы в то время не ходили. В письме Тоня обещала прислать за ним школьную лошадь, стоит только позвонить из Салтыковки. Что Геннадий и сделал. Тоня велела ждать на почте: туда каждый день выезжает Петр Кузьмич, почтальон, у которого она квартировала.
Геннадий дождался, и вечером был в Гривках.
Петр Кузьмич, занятный, словоохотливый мужичок лет шестидесяти, всю дорогу рассказывал о селе, о школе, расспрашивал о службе курсанта, о полетах. Геннадий сказал, что не раз кружил над их селом, и спросил, не видел ли он. Старик ответил, что, может, и видел, да самолеты мало его интересуют.
Еще на станции Геннадий купил бутылку водки, вино и кое-какую закуску. Вечером устроили небольшое застолье. Кузьмич добавил самогонки – выпить он был не дурак, – и, изрядно захмелев, блеснул еще одним талантом – под гитару спел несколько песенок. Особенно Геннадию понравилась: «Хоть бы ты, Пантелей, постыдился людей. Не пора ль за работу приняться. Промотал хомуты, промотал лошадей, видно, по миру хочешь скитаться…»
Голос у Кузьмича был довольно густой, сильный, а простецкие, сугубо мужицкие черты лица и манера держаться обиженным создавали впечатлительный образ Пантелея, обманутого и нелюбимого мужа.
За столом было пятеро: жена Кузьмича, полноватая, тихая и добрая женщина, Тонина подруга Тамара, завуч, года на два постарше Тони, симпатичная брюнетка, проживающая с ней в одной комнатенке, Кузьмич и Геннадий с Тоней. Все оказались простыми, без претензий людьми и быстро нашли общий язык, почувствовали себя свободно и раскованно. Пели, шутили и, несмотря на хмель в голове, выпытывали друг у друга сокровенное. Тоню все хвалили, у Геннадия расспрашивали, кто родители, как служится и что ждет впереди. Тамара старалась выпытать у него планы в отношении Тони. Геннадий отвечал уклончиво: далеко вперед не заглядывает, надо еще закончить училище. И что дальнейшее зависит от них обоих. Так на самом деле он и считал: Тоня – милая, доверчивая девушка, но будет ли верной женой, заботливой матерью…
Застолье затянулось за полночь. Первым к кровати потянулся Кузьмич. Жена пошла готовить постель, девушки убрали со стола; Тоня постелила Геннадию на кухне, где стояла кровать сына хозяев, который работал в геологоразведке и отсутствовал.
Геннадий, разумеется, не спал, ждал Тоню. Когда все утихло, она юркнула к нему под одеяло. Обняла и стала жарко целовать.
– Как отнесется Тамара к твоему визиту? – спросил он.
– Нормально, – ответила Тоня. – У нее тоже есть парень, работает в геологоразведке. Хотя он деревенский, но довольно интересный, начитанный. Мы хотели познакомить тебя с ним, но накануне его положили в больницу с аппендицитом…
На рассвете Тоня ушла в свою комнату. А утром Кузьмич отвез Геннадия в Салтыковку.
Жаль было расставаться с возлюбленной, но и оставаться у нее не имелось оснований: он еще не муж, финансов – кот наплакал, а Тониной учительской получки едва хватает самой на питание. Да и по родным он соскучился – два года не виделись… То, что после окончания училища он женится на Тоне, считал делом решенным.
НЕЖДАННАЯ ВВОДНАЯ
Три дня отдыхали летчики, если это можно назвать отдыхом: не ездили на аэродром, не готовились к разбору полетов, не составляли плановую таблицу предстоящих полетов. Просто приходили на службу, завтракали в летной столовой, обедали, просматривали свои летные книжки, дописывали недописанное в командировке, вели беседы со своими приятелями на далекие от служебных темы. В конце рабочего дня расходились по домам, частным квартирам, снятым у местных жителей.
Третий день прошел так же, как и прежние, хотя летчиков уже начал волновать вопрос о дальнейшей судьбе эскадрильи. Командир и его заместители только пожимали плечами: ждем, пока тихо.
И вот, когда личный состав эскадрильи настроился уже на покидание «военной коробочки», дежурный вдруг объявил: «Всем собраться в клубе!»
Широкоскулое, с бледноватыми веснушками на щеках, лицо командира эскадрильи было напряженно и озабоченно. Когда все расселись в зале на скамейках, Синицын вышел на сцену и, прочистив горло громким кашлем, заговорил глухо и надрывно:
– Итак, дорогие товарищи, мы еще до возвращения на свой аэродром знали, что скоро придется распрощаться со своими боевыми машинами. Да, они устарели и утратили те боевые качества, которые требуются в современном бою. Но они верно нам послужили, и, как бы там ни было, жаль с ними расставаться. А надо. Не буду томить вас загадками; сообщаю, что пришел приказ подготовить наши «ласточки» к перегону на завод, где их создавали и где будут реставрировать. Задача: с завтрашнего утра приступить к подготовке наших «сушек» к дальнему перелету.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – вздохнул сидевший рядом с Геннадием старший лейтенант Соболев.
– А дальше-то что? – задал вопрос самый пожилой летчик в эскадрилье Сергей Касаткин. Ему перевалило за тридцать восемь, и он давно ждал приказа на увольнение. Но Синицын его ценил – летчик он был божьей милостью, в Чечне не одну бандитскую группу обнаружил в горах и уничтожил. Комэск всякий раз отстаивал летчика перед ретивыми кадровиками.
– Дальше – загадывать не будем, – ответил довольно буднично подполковник. – Надо полагать, сразу нам никто новые самолеты не даст, а сколько придется ждать, поживем увидим.
Нерадостная перспектива. Но приказы вышестоящих командиров и начальников не обсуждают.
ПО ДАЛЬНЕМУ МАРШРУТУ
Эскадрилья состояла из трех отрядов, по три самолета в каждом, плюс самолет командира эскадрильи. Итого 10 машин. 22 человека летного состава. Плюс – инженерно-технический состав. Но он не в счет, оставался на своем аэродроме.
Работа на аэродроме кипела от темна до темна, хотя осенние дни, довольно короткие, не давали особенно развернуться. На некоторых самолетах техникам приходилось трудиться и ночью. Через два дня инженер эскадрильи доложил командиру, что самолеты к перелету готовы.
Маршрут предстоял длинный, с тремя посадками на промежуточных аэродромах. А поскольку, знал командир, с топливом ныне проблемы, решил перелет осуществлять тремя группами, поотрядно. Первый отряд поведет сам, а замыкать перелет предстояло капитану Голубкову.
Геннадий был доволен: первые многое прояснят и с заправкой самолетов отрегулируют. Ему предстояло поднять отряд на третий день после взлета группы подполковника Синицына. Но осень есть осень. На третий день на аэродром надвинулся мощный циклон, полил дождь. И с промежуточного аэродрома близ Самары позвонил Синицын и распорядился ждать особых указаний: его группа еще не вылетает, нет топлива и неизвестно, когда будет.
Летчики толпились на командно-диспетчерском пункте и костерили почем зря вышестоящих командиров и начальников. Докатились, нет топлива на боевые самолеты! А если завтра война? Ничему не научили фашисты…
Не оставался равнодушным и Геннадий, хотя успокаивал себя тем, что с такими накладками летчики встречаются не впервые. Порою и в Чечне было не лучше: банды появлялись в горах, и с вылетом на их уничтожение шли непонятные переговоры, уточнения, согласования… А как перевернули все с ног на голову с его последним боевым вылетом! Похлеще, чем с Будановым. Будто он десятилетний мальчик, решил в войнушку поиграть. Ведь не раз докладывали Синицыну, что из той хатенки на окраине Бурнушки боевики стреляют по пролетающим самолетам; подбили «Су-24» Соболева, и Николаю несдобровать бы, если бы он не включил противоракетную систему. На повторный заход пошел лишь после того, когда «игла» была уничтожена тепловой противоракетой. И что Геннадию оставалось делать? Ждать, пока боевик еще кого-то подстережет? Вот и врезал по этой хатенке. А что туда притащили чьи-то трупы, так разве это проблема? Специально для иностранных журналистов. А Синицын… «Не плюй против ветра», – его давний девиз. В Самаре тоже, наверное, не очень-то проявляет требовательность… «Ну и хрен с ним, пусть сидит на чужом аэродроме, нам на своем лучше».