Возвращение Ктулху

Я вдруг осознал, что Алия чрезвычайно вежлива. Все ее поступки продиктованы исключительно одним: стремлением соблюдать человеческие традиции. И даже внешний облик Алии полностью соответствует нашим ожиданиям. Она все продумала. И очень старается.

Это растрогало меня, и я посмотрел на нее совершенно другими глазами.

— Расскажите мне о ваших рыбах, — попросил я.

Она повернулась к своим аквариумам и взглянула на них так, словно видела впервые.

— Я люблю рыб, — сказала она спокойно.

— Почему? — настаивал я, хоть и прекрасно отдавал себе отчет в том, насколько глупо это звучит.

Почему человек любит то или иное? Просто любит. Любовь иррациональна. Даже дружба, по большому счету, лишена рациональности.

— Почему? — переспросила Алия. — Рыбы красивы. Рыбы естественны. Я испытываю потребность в том, чтобы видеть их. Обычно это состояние называется любовью. Притяжение. Постоянное, необходимое для жизни притяжение.

— В таком случае, и я люблю вас! — вырвалось у меня.

Ее лицо даже не дрогнуло. Ни улыбки, ни румянца, ни смущения.

— Притяжение, — повторила она.

— Я чувствую, что захочу увидеть вас снова, — продолжал я. — Что, уйдя отсюда, буду непрестанно думать о вас. Представлять вас в разных видах.

— Например? — спросила она.

— Например… — Я глянул на аквариумы. — Например, обнаженную и заросшую тиной. С зелеными прядями, свисающими с сосков. Например, в платье из чешуи. Например, голую и мокрую. Например, мертвую в гробу. Только не в убогом шелковом гробике вроде тех, что приняты у нас, а в настоящем саркофаге, в каменном или металлическом. Чтобы все кругом сверкало и было очень холодным.

Моя фантазия разрасталась, а она слушала с интересом и наконец сказала:

— Но нет ничего проще!

Я сбился и замолчал.

— Это все очень легко устроить, — прибавила Алия. — Почему же вы этого не видите?

— Чего я не вижу? — переспросил я.

— Все это возможно без труда, — пояснила она. — Вы должны заплести дреды. Я сделаю.

— Какая связь между моей прической и моими желаниями? — не выдержал я. — Объясните же!

— Мое желание, — ответила она.

— Вы хотите заплести мне дреды?

— Это необходимо.

— Я хочу вас, а вы хотите сделать мне другую прическу?

— Да.

— Абсурд!

Она явно не поняла этого слова.

Я совсем уж было собрался растолковать ей кое-что, как вдруг все изменилось. В коридоре зашлепали чьи-то шаги. Алия медленно повернулась в ту сторону. Я встал и вышел из комнаты. Мне хотелось посмотреть квартиру, а заодно и разобраться, кто еще, кроме Алии, в ней обитает.

Она даже не пошевелилась, чтобы мне помешать. Я прошел по коридору мимо четырех закрытых дверей. В ванной кто-то плескался, поэтому я не стал туда ломиться. Вместо этого я подошел к одной из дверей и распахнул ее. Это оказалась кладовка. На полках стояли банки с заспиртованными морскими гадами. Обычные экспонаты, какие можно видеть в любом зоологическом музее. Среди них стояли, и с точно таким же будничным видом, банки с закатанными грибами, огурцами и домашним лечо.

Я поскорее закрыл кладовку. Щупальца дохлых кальмаров никогда не вызывали у меня приступов некрофилического любопытства, как у многих моих одноклассников. (Помнишь наши походы во всякие музеи? Биологичка почему-то считала, что вид насаженных на булавку бабочек возбуждает в детях стремление изучать живую природу!)

Я почувствовал на себе взгляд и обернулся. Алия стояла на пороге гостиной и пристально наблюдала за мной. Однако она ничего не говорила и не делала ни одного движения, чтобы остановить меня или как-то направить. Почему-то именно полное ее равнодушие меня страшно разозлило, и я начал распахивать двери одну за другой. За всеми оказывались комнаты, очень сырые и грязные, с отслоившимися обоями, с прогнившими диванами, разрушенными стульями и горами мокрого тряпья по углам. И везде навстречу мне медленно поворачивались бледно-зеленые одутловатые лица, имевшие очень мало общего с человеческими — и все же сохранявшие в себе явственно человеческие черты.

Некоторые вставали и делали пару шагов мне навстречу, но затем останавливались и, шатаясь, возвращались обратно в комнату.

Наконец мне надоело их рассматривать, я захлопнул все двери и вернулся в гостиную. Алия как ни в чем не бывало усадила меня опять на стул.

— Еще чаю? — спросила она.

Я похвалил ее за стремление соблюсти формальности, отказался от чая и спросил:

— Кто они все?

— О ком вы говорите?

— О тех существах, которые прячутся в вашей квартире.

— В моей квартире никто не прячется.

— Но они… здесь обитают, — уточнил я.

— Это не называется обитанием, — возразила Алия. — Они заключены. Они — заключенные.

Меня вдруг осенило:

— А те, что разгуливают по улицам, — они, выходит, на свободе?

— Вы их видели? — Она явно обрадовалась.

— Разумеется, видел… Трудно не заметить то, что у тебя под носом, — сказал я и тотчас оценил всю степень собственной глупости. Тысячи людей ходят по улицам Петербурга и не замечают не то что призрачных жителей параллельного мира, но и самых обыденных вещей из своего собственного мира, из своего персонального кусочка вселенной.

— И как они выглядели? — жадно спросила Алия. — Они счастливы?

— Я их не спрашивал.

— Я и не предполагаю, что вы о чем-то их спрашивали… Я хочу знать, что вы видели.

— Я видел уродцев в диких нарядах, — огрызнулся я. — Это основное, что открылось моему потрясенному взору. Не смею утверждать, будто вполне понял, насколько они довольны своей внешностью, своим образом жизни и своей участью вообще.

— Человек вполне в состоянии оценить, счастлив ли тот, кого он наблюдает, — отозвалась, ничуть не обидевшись на мой резкий тон, Алия. — Вот об этом я вас и спрашиваю. Я не прошу о том, чего вы не можете дать. Я знаю границы ваших возможностей.

Проклятье, я даже не знал, стоит ли мне по-настоящему обидеться на нее за подобное заявление! Границы моих возможностей она знает, ну надо же! Да родная мать этих границ не измеряла, не говоря уж обо мне самом, а какая-то девица, которая видит меня впервые… М-да. Я прикусил язык и промолчал.

А потом сказал то, что она хотела услышать:

— Они были свободны, все эти странные существа. Абсолютно свободны и ничем не обременены. Приблизительно как медуза в теплом водоеме. Лениво шлялись взад-вперед, и им явно нечем было заняться. Ничем полезным, я хочу сказать. Ни один из них не выглядел озабоченным или встревоженным. Многие широко зевали. Вас устраивает такое описание?

— О да! — обрадовалась Алия. — Теперь я точно знаю, что мой народ вполне счастлив… — Она благодарно сжала мне руку. — Вы даже представить себе не можете, как косноязычны и невнятны другие! Многие даже не видели их. А Милованов, тот вообще мне часто врет.

Что-то подтолкнуло меня спросить:

— Вы ненавидите Милованова?

Она задумалась.

— Любовь, ненависть. Эмоции действия. Практически нехарактерны, если вы понимаете. Эмоции состояния — счастье, несчастье. Вот это было бы правильно, — сказала наконец Алия.

В этот самый миг я ей и сдался. Я сказал:

— Пожалуй, в дредах нет ничего ужасного. Они даже могут быть прекрасны.

Она устремила на меня недоверчивый взгляд — очевидно, общение с моими предшественниками научило ее тому, что люди в состоянии иронизировать. То есть подразумевать прямо противоположное тому, что произносят.

Но я поспешил успокоить ее:

— Я имею в виду ровно то, что сказал. Вы выставили непременным условием нашего следующего свидания дреды — так я согласен. Я не хочу потерять вас.

К моему удивлению, теперь она повела себя неуступчиво:

— Я в вас не уверена.

— Это всего лишь прическа. От нее всегда можно избавиться. Если мы оба увидим, что дреды мне все-таки не идут, их всегда можно обстричь. Или расплести.

— Я не уверена не в дредах, а в вас, в вас лично, — уточнила она. — В «нас», как это называется. В том, что вы мне подходите.