Заколдованный участок

– Неправда! – поправил Мурзин. – Мы всегда не хотим, но всегда ходим!

Общий смех был подтверждением его правоты. Один Дуганов, бывший общественный деятель, не рассмеялся. Он даже встал и крикнул во всю мощь своих слабых сил:

– В данном вопросе я руководство поддерживаю! Бросать родные места не надо! Надо дождаться своей участи в законном порядке! Если и будут нас сносить, обязаны дать компенсацию! И новое жилье!

Поднялся шум.

– Ага! Жди! – закричал Николай Иванович Микишин. – Распятовку вон сносили – дали по три копейки и переселили в Заречье на пески, там не растет ничего! А они даже радовались сначала, дурачье!

– Им чего не радоваться: деревня сроду драная была, нищая! – одновременно закричал старик Ваучер. – А у нас людям есть чего терять, между прочим!

Этот старик лет десять назад уехал вместе со своим обидным прозвищем к богатому племяннику в город и вот вернулся, чтобы попытаться продать свой дом; его появление тоже было воспринято анисовцами как дурной знак.

Лев Ильич довольно долго объяснял, почему сносить не должны и не будут. Уважаемые акционеры и господа совместные собственники молчали. Лев Ильич говорил горячо и азартно, но ему мешал один из господ акционеров, вышедший к сцене, торчавший перед столом и протягивавший какую-то бумажку.

– Чего тебе? – прервал сам себя Лев Ильич.

– Заявление о выходе.

– Здорово были! Я им тут все объяснил, а он выходить собрался!

– Имею право.

– Да хоть объясни, почему?

– А я с советского времени ученый, – объяснил господин акционер, – если начальство начинает агитировать, что все идет хорошо, значит, хана, пора сматываться!

– Ладно, потом! – отреагировал Лев Ильич. – Сядь пока.

– А заявление?

– Рассмотрю. Может, ты его еще назад заберешь!.. Прошу внимания! – закричал Лев Ильич залу. – Мы тут подумали и решили пригласить специалиста. В целях оздоровления и в качестве бесплатной социальной инициативы с нашей стороны. Чтобы вы видели, что мы идем навстречу тому, чтобы... ну, как сказать... Чтобы вы все были здоровы, и если у кого что болит, тот может настроиться, чтобы лечиться... Ну, и вообще, настрой на труд, на здоровый образ жизни, чтобы, так сказать...

Слегка запутавшись, он хотел освежиться, взял графин, склонил над стаканом. Но оттуда вместо воды вылетела жирная муха и поплыла над залом, довольно гудя, будто побывала на навозной куче. Послышался тихий смех. Лев Ильич проигнорировал.

– Специалиста этого вы помните, – сказал он обнадеживающим голосом, – приезжал к нам, лечил. Многим, кстати, полегчало. Психотерапевт, большой мастер своего дела – Александр Юрьевич Нестеров!

Александр Юрьевич Нестеров за кулисами торговался с Андреем Ильичем, чувствуя себя при этом не очень хорошо. Его со вчерашнего дня немного как бы душевно подташнивало. Впрочем, подташнивало и всю предыдущую неделю, а если честно, и все последние несколько лет.

Его блистательные достижения были в прошлом. Увлекся по молодости психотерапией, биоэнергетикой, парапсихологией, начал практиковать массовые сеансы – успешно во всех смыслах, в том числе материальном. Но потом как-то разочаровался, усомнился, решил заняться классической психотерапией в индивидуальном порядке. Оборудовал небольшую частную клинику на первом этаже жилого дома, влез в долги и все не мог отдать. А кредиторы оказались строгими людьми, взяли за горло и даже хотели использовать таланты Нестерова для воздействия на людей в криминальных целях. Помог Прохоров, дал взаймы требуемую сумму, Нестеров, расплатившись, бросил свой сомнительный психотерапевтический бизнес и устроился в поликлинику по смежной специальности – невропатологом. Но некоторых своих прежних пациентов не оставил, в том числе, естественно, и Прохорова, хотя к работе в последнее время чувствовал все большее отвращение и, если бы не долг, ушел бы куда-нибудь в строители или ремонтники, чтобы работать руками и забыть хоть на время о голове.

Вот и сейчас он смотрел на Андрея Ильича, и у него туманилось и в глазах, и в ушах: лицо Андрея Ильича видно не вполне отчетливо (возможно, из-за полусумрака закулисья) и голос слышен не вполне ясно (возможно, из-за шума в зале). Нестеров потер виски, сконцентрировался. И расслышал.

– Хорошо бы, – сказал Андрей Ильич, – вам сейчас провести сеанс, а через недельку – и еще один. Для закрепления.

– Через недельку не смогу, – сказал Нестеров и взял у Андрея Ильича лист-ведомость. – Где расписаться?

– Вот тут.

Нестеров посмотрел на сумму.

– Здесь меньше. Мы на другие деньги договаривались.

– Это аванс, – объяснил Шаров. – Остальное, извините, по факту.

– По какому факту? – поморщился Нестеров. – Какой тут может быть факт? Я не примусы починяю, между прочим! И вообще, я знаю эту русскую народную игру: пообещать одно, а сделать другое! Мы договаривались: деньги сразу. И никаких приездов через недельку!

– Вот именно! – подал голос Прохоров, который сидел тут же. Он по-прежнему хотел быть в единении с народом, но не в общем зале. Там начнутся расспросы, просьбы и все прочее, что связано с известностью.

– Мы и дадим сразу. Как сеанс кончится, так сразу и дадим! – успокоил Андрей Ильич.

Тут за кулисы выглянул Лев Ильич и сказал Нестерову не особенно приветливо:

– Я объявил, ждут.

И посмотрел на брата, как бы говоря: только ради твоей выдумки уступаю, но сам в эту глупость – не верю! Нестеров расписался в ведомости и пошел на сцену.

Нестеров пошел на сцену, а Андрей Ильич и Прохоров остались.

– Ты чего ж? – спросил брата Лев Ильич. – Твоя идея – иди лечись!

– Я и так здоров.

– А мне хватает голос слышать – и действует! – похвастался Прохоров.

Андрей Ильич оглянулся на него и сказал с тревожным сомнением:

– Ну, на меня один голос не подействует.

– А ты иди, Лев Ильич, проверь свои силы! – напутствовал Прохоров и пообещал: – Замашешь ручками, как и все!

– Пальцем не пошевелю! – гарантировал Лев Ильич. – И вообще – халтура это и профанация! Только деньги зря тратим!

Лев Ильич вышел на сцену и проследовал мимо Нестерова, извинившись жестом, означающим: «Работайте, я не мешаю!» – ибо начальству сроду в голову не приходит, что оно может кому-то помешать. Спустившись со сцены, Лев Ильич сел в первом ряду, прямо напротив Нестерова, скрестил руки, положил ногу на ногу с довольно-таки ироничным видом: ну-ну, поглядим, что ты со мной сделаешь. Однако, заслышав сзади перешептывания, он строго оглянулся и призвал директивным взглядом отнестись серьезно к мероприятию. Это замечательное умение наших начальников делить: лично я имею право на усмешки и иронию, но ты, народ, будь послушен и не обсуждай.

Тем не менее народ обсуждал.

Красавица Нина, приехавшая на каникулы, сама студентка психологического факультета, усмехнулась и сказала Наташе:

– Неужели люди до сих верят в эту глупость?

Наташа промолчала, зато ответила ее мать Люба Кублакова:

– Верят или нет, а у меня прошлый раз сыпь на руках прошла. Вот и думай. На этот раз хочу давление понизить.

– Темнота! – сказал Вадик, тоже приехавший на каникулы и тоже студент, будущий криминалист. Он сидел, конечно, возле Нины.

Нестеров этих слов, само собой, не слышал. Он вообще не вслушивался и не всматривался. На таких сеансах нельзя никого выделять, нельзя ни к кому иметь личное отношение, нужно чувствовать публику как плотную и однородную биомассу, тогда успех обеспечен. Известно же, что для такого рода взаимодействия важна дистанция, отстраненность. Нестеров не любил, чтобы на его сеансах был кто-то из знакомых. Впрочем, в родном Сарайске он ни разу не выступал, там эффекта отчужденности достичь в полной мере было невозможно.

Нестеров настраивался. Получалось плохо. Он знал, что нельзя думать о своем состоянии, но как не думать, если в глазах всё слегка подплывает и колышется? Тут он увидел Нину. Поразился ее красоте. В этот момент даже прошло головокружение. Он с усилием отвел глаза и заговорил, глядя в пространство: