Страница 20 из 169
Когда они вышли на улицу, Ватанабэ спросил:
— Что-то случилось?
Морита молча кивнул. Они подошли к машине Ватанабэ, он распахнул перед Морита левую дверцу. В машине Морита протянул ему несколько отпечатанных на машинке страниц.
— Нам удалось довольно много раскопать об этом человеке. Читай внимательно и запоминай. Тебе придется…
Ватанабэ напряженно слушал Морита. Его задание усложнялось.
…Внезапному появлению Морита в Саппоро предшествовали некоторые события в Токио.
Когда магнитофонная лента с записью показаний Исида о «Храме утренней зари» кончилась, Аллен поднял глаза на Росовски:
— Надо немедленно искать подходы к этому Ямакава. Немедленно. Я еду в посольство. В спецархиве должны же были остаться какие-то документы. Мы обязаны заполучить эту штуку. Ямакава надо пригрозить разоблачением его делишек. Я отправлю туда своих людей. — Он подозвал к себе одного из сотрудников резидентуры. — Как только закончат перепечатку, — Аллен кивнул на человека, десятью пальцами выбивавшего пулеметную дробь на электрической машинке, — немедленно везите в посольство. Отправьте в Лэнгли шифровку за моей подписью. — Джек, — он понизил голос, обращаясь к Росовски, — этого японца придется убрать. Может разразиться скандал.
— Опасно. — Голос Росовски сразу стал напряженным.
— А вы что предлагаете? — вдруг взорвался Аллен. — Разве есть варианты?
— Самое простое, — вмешался стоявший рядом блондин, — отвезти в какой-нибудь отель на Сибуя. Из окна может вывалиться каждый.
— Или наглотаться снотворного, — в том же деловом тоне предложил Аллен. — Но это детали, обсудите их с Росовски.
Когда Аллен вышел, Росовски сквозь зубы пробормотал:
— Скотина. Какая скотина! Втравливает меня в такое дело, а сам хочет остаться в стороне!
Блондин повернулся к нему.
— Вы что-то сказали?
Росовски плюнул на ковер.
— Давайте к делу. У вас есть подходящая гостиница на примете?
— Ты помнишь фильм «Химико»? — неожиданно спросил Итикава.
— Да.
— Его «Двойное самоубийство» не оставило во мне следа. Он сделал этот фильм на потребу иностранцам. Нам, японцам, он не сумел ничего сказать. Другое дело «Химико».
Слегка потрескивала жаровня. К манящему теплу слеталась мошкара. Итикава в теплом кимоно, заботливо укутанный пледом, распорядился не закрывать сёдзи, несмотря на прохладу, и комната превратилась в террасу. У Итикава был удивительный сад, знатоки восхищались им. Ароматы невиданных растений, как дальние страны и детские мечты, волновали Тацуока. Но сегодня ему казалось, что ему нехорошо от сладковатых, дурманящих волн, накатывающихся на террасу.
Он бросился к Итикава, снедаемый тревогой, но не решался заговорить о своем, прежде чем хозяин сам изъявит желание его выслушать. А Итикава, встретивший его, как обычно, доброжелательно, завел разговор о кино и книгах. Привычка говорить об искусстве усилилась в последний год, когда Итикава, который никогда раньше не жаловался на здоровье, вдруг тяжело заболел и почти перестал ходить. Тацуока часто приезжал к нему, привозил лучших специалистов. Итикава удивил окружающих тем, что смирился со своей неподвижностью, хотя всегда был человеком динамичным, мобильным, легким на подъем.
— Я припоминаю этот фильм. Мне не понравилась одна деталь: получается, что вся культура древней Японии, и в особенности синтоизм, пришла к нам с Корейского полуострова. Жрицы являются в дикий, варварский мир и основывают религию, которая затем превращается в синто.
— Да, да, — согласился Итикава. — Я просил тогда проверить, не кореец ли сам режиссер Масахиро Синода. Подобные утверждения безнравственны, корейцы должны знать свое место и быть благодарны нам за то, что могут жить в такой великой стране, как Япония.
— Хотя корейцы всегда были искусными мастерами и ремесленниками, заметил Тацуока.
— Вот именно — ремесленниками. (Тацуока даже показалось, что Итикава возвысил голос, произнося эти слова.) Не более того… Наша культура создана истинными японцами, а не чуждыми нам людьми, как бы искусны они ни были.
— Печален конец фильма, — продолжал Тацуока. — Над священной рощей, где родилась наша духовность, скользит тень вертолета. Камера отступает и показывает Японские острова, окутанные смогом, сквозь который проглядывают заводы, фабрики, поезда. И священную рощу совсем не видно.
Тацуока подошел к раздвинутым сёдзи и соприкоснулся с ночью. Он стоял там, где свет переходил во тьму, тьма от этого казалась еще непрогляднее. Ему стало не по себе, и он повернулся лицом к старику.
— И священную рощу совсем не видно. Закономерен вопрос: зачем копаться в старине, обращаться к истокам, стараться понять, что такое душа Японии, если та, старая Япония мертва? Если мертвы ее традиции?
— Ты тоже так думаешь? — настороженно спросил Итикава.
— Нет, конечно… Но какая-то доля истины в фильме есть, и это пугает меня.
— Меня тоже, — сказал старик. — Я подумываю о приобретении киностудии. Мне бы хотелось, чтобы японцы смотрели другие фильмы. — Он налил себе немного чая. — Ты хотел со мной о чем-то поговорить, — напомнил он.
Тацуока машинально провел ладонью по лбу, ощущая мгновенно выступивший пот.
— Я хотел поговорить о своем младшем брате — Масару Имаи.
— Профессор Ямакава?
— Да, я.
Ямакава, стоя на крыльце, пытался разглядеть, кто его зовет. Фонарь у входа в дом освещал только силуэт у калитки, оставляя лицо говорившего в тени.
— Простите, что так поздно, но я приехал издалека.
Ямакава, удивленный, пригласил человека зайти. В прихожей незнакомец сбросил обувь, представился:
— Ватанабэ.
Они уселись в комнате с большим книжным шкафом. Ямакава наконец разглядел своего гостя. В руках у него был портфель, из которого он вытащил толстую пачку документов.
— Чем могу служить, Ватанабэ-сан? — нетерпеливо спросил Ямакава. Неожиданный вечерний визит нарушил привычный ритм жизни. В старости это почти всегда неприятно.
— У меня к вам один вопрос. — Можно было подумать, что Ватанабэ хотел улыбнуться, но сдержался. — Вы ведь хорошо знали генерал-лейтенанта императорской армии Сиро Исии, начальника отряда № 731?
Ямакава не шелохнулся, не запротестовал, не закричал, не стал выгонять нежданного гостя. Он только очень сильно побледнел, словно кровь ушла куда-то глубоко, где она была нужнее.
Он всегда ждал этого вопроса. Он сменил фамилию, переезжал из города в город. Его высокие покровители достали ему новые документы и постарались вытравить его прежнее имя из всех бумаг. Но он чувствовал, что придет день, когда ему напомнят об этом.
— Вы не могли не знать его, верно? Он же был вашим преподавателем в военно-медицинской академии. Вы специализировались как раз по его предмету — эпидемиологии. И когда Исии уезжал в Маньчжурию, он взял вас с собой, как лучшего ученика.
Ямакава смотрел на говорившего, но не видел его. Слова доносились как будто издалека. «Это должно было случиться, и это случилось», — повторял он вновь и вновь. В этой мысли сейчас как бы сосредоточилась вся его жизнь.
Ватанабэ продолжал говорить, не глядя на Ямакава.
— Чем занимался отряд № 731, хорошо известно: созданием и промышленным производством бактериологического оружия, которое Япония собиралась применить против своих противников в войне. Для этого в отряде были собраны неплохие специалисты и завезено соответствующее оборудование. Для широкомасштабного производства бактериологического оружия. Ведь врагов у Японии было много.
Лицо Ямакава, казалось, окаменело, глаза исчезли, спрятались.
— У вас была особая задача. Вы проверяли эффективность продукции, вырабатываемой отрядом. Для этого командование Квантунской армии выделяло достаточное количество «подопытных кроликов» — заключенных из тюрем.
Ямакава помнил несколько страшных послевоенных лет, когда пробавлялся случайной работой, боясь обратиться к коллегам, — его фамилия была слишком известна. Русские судили в Хабаровске сотрудников 731-го отряда, поведав всему миру о подготовке бактериологической войны. Сложными путями Ямакава раздобыл выпущенные в Советском Союзе «Материалы судебного процесса по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия». Он со страхом перелистывал страницы, пытаясь понять, где на этом непонятном языке написано о нем, о его участии в экспериментах над людьми… Сам-то он успел вовремя исчезнуть и избежал суда, как избежал его и сам Исии. Исии нашел его потом и привез в город Касукабэ в префектуре Сайтама.