Страница 138 из 169
Все равно я считал, что мне выпала необыкновенная удача. Английские союзные войска рядом — рукой подать, мечта о побеге приобретает черты реальности.
Но пока еще моя реальность — тюремная камера, не больше. Я с волнением жду, как будут развиваться события. В 17.00 приходит стражник и ведет меня к телефону. Майор Фор, начальник штаба ВВС Мадагаскара, хочет уточнить:
— Вы действительно доброволец в Джибути?
— Да, мой майор.[57]
— Но там нужны техники-мотористы, а вы — оружейный мастер.
Неужели все рухнет? Я стараюсь отвечать как можно убедительнее:
— По армейскому аттестату я — специалист-оружейник высокой квалификации, но по гражданскому образованию я — авиамеханик и еще раньше, в Сирии, в течение семи лет работал сразу по двум этим специальностям.
— Сейчас уже семнадцать ноль-ноль. Поезд из Тананаривы до Таматавы отходит в девятнадцать ноль-ноль. В вашем распоряжении всего два часа. Успеете ли вы?
— Да, мой майор. Все мое имущество уместится в одном небольшом чемодане. А личные обязательства у меня только перед десятью хамелеонами, которые пожирали у меня в комнате комаров и заслужили, чтобы я выпустил их на свободу.
— Хорошо. Вы амнистированы и направляетесь добровольцем в Джибути.
Ровно в 19.00 я сидел в поезде, отправлявшемся в порт. Таматава. Там я пересел на вспомогательный крейсер «Бугенвилль». Он шел в Джибути, груженный продовольствием, медикаментами и запчастями.
На крейсере я подружился с моряками и вел среди них пропаганду, убеждая примкнуть к деголлевцам и бежать, как только представится возможность, к английским союзникам. Ответом же мне была старинная песенка французских моряков, которую они поют еще со времен Нельсона, английского адмирала, потопившего французский флот: «И — вот тебе кукиш, английская королева, объявившая нам войну!» Они не выдали меня, мы по-настоящему подружились, но они не могли преодолеть свои столетние предрассудки и простить де Голлю, что он обосновался в Лондоне, у англичан, потопивших когда-то флот Франции. Теперь они были на стороне предателя Петена и утробные, веками культивированные распря и вражда мешали им понимать происходящее.
Для меня, оружейника, а теперь минера, не составляло труда понять, что наш корабль был заминирован «буханками» динамита. Мои новые друзья объяснили мне, что это сделано по приказу адмирала Дарлана (правая рука Петена) и что, в свою очередь, командир корабля капитан Фонтэн, отъявленный вишист, выполнит приказ Петена взрывать французские корабли, в случае если англичане предпримут попытку взять их в плен. Они не знали тогда, что через три месяца «Бугенвилль», не пожелавший перейти на сторону де Голля и присоединиться к английским союзникам, будет потоплен англичанами.
А тогда я спорил с моряками, до хрипоты убеждал их, доказывал, что спасти Францию можно, только объединившись с союзниками, и в первую очередь с англичанами, так как территориально они были рядом, особенно здесь, в колониях. В ответ они все равно пели мне свою песенку про королеву, впрочем, не выдавая меня.
…Мы подходим к Ардэну. Этот порт — в руках англичан. На нашей мачте горит красный огонь — знак, что мы потеряли управление. Идем зигзагами, тщательно имитируя признаки лжеаварии. Пропустили! Уф!
Порт Джибути. Причал. Матросы в последний раз пропели мне «королеву», но провожали очень тепло. Я спускаюсь по трапу под звуки их песенки. Мне жаль, что я не смог убедить их. Удивляюсь, поражаюсь их слепоте.
Потом они еще дважды приходили в Джибути, звонили мне, звали на борт и кормили-поили. Эти «пиры» во время изнурительного голода в осажденном городе — не позабыть, и не позабыть их дружбу.
А заминированному кораблю оставалось жить считанные недели: 5 мая 1942 года англичане атаковали бухту Оранж, где находился «Бугенвилль». Сигнальными флажками атакующие передали предложение сдаться без боя и перейти на сторону Свободных Сил Франции. Ответом были отказ и огонь. Заминированный крейсер взорвался. Некоторым удалось спастись, и завязался рукопашный бой в порту. Почти все моряки «Бугенвилля» погибли. Я переживаю до сих пор, что не смог убедить их бежать к английским союзникам. Они были смелые, честные люди, но вековые предрассудки и социальная слепота оказались сильнее их. Слепо выполнили они и последний приказ петеновского Морского Командования.
Каждого из вновь прибывших в Джибути летчиков принял лично, с глазу на глаз, командир ВВС Французского Сомали майор Дельже. Мне он сказал следующее: «Эйхенбаум, вы прибыли в Джибути добровольно. Здесь мы на строгом военном положении, мы оккупированы, блокированы врагами, наши люди умирают с голоду, все французские дети и женщины эвакуированы в Мадагаскар или во Францию. Мы не позволяем ни малейшего проявления сочувствия в сторону англоголлистов. И помните: мы здесь не шутим, чуть что — сразу расстреливаем. Вам полезно узнать об этом».
Как оказалось, в Джибути уже были удачные и неудачные попытки бегства. Поэтому руководство принимало различные предосторожности, особенно на авиаполе: на ночь и в нелетную погоду из моторов под личную ответственность дежурного вынимались детали. Ангары запирались на замки, а часовые в каждого подошедшего стреляли без предупреждения.
Эти порядки существовали уже два года и всячески «совершенствовались».
Обстановка была мрачная: в гарнизоне выпускали вишистскую газету, где сообщали, что немецкие войска вот-вот победят Советский Союз, что Сталинград пал. Поощрялись также доносы на патриотов: «Кто скажет, где находится голлистская сволочь, получит две пачки сигарет». Радиоприемники были изъяты у населения, и хотя в официальную информацию не верилось, оснований для оптимизма было мало.
Иногда над городом появлялся английский самолет. Низко кружа, он сбрасывал листовки с призывом бить гитлеровцев. В этих листовках была также информация о поражениях вермахта на русском фронте, и это вселяло в нас надежду. Но таких вестей было мало: действовал приказ — по всем английским самолетам стрелять без предупреждения.
Существовал еще один источник правды: связные, приносившие вести от голлистов — участников французского Сопротивления в Эфиопии. Они пересекали границу, и если их арестовывали, то, как правило, без суда казнили. В мае 1941 года схватили двух связных, переносивших нелегальную почту из Франции через Эфиопию. Это были две молодые женщины. Их расстреляли на месте без суда, не посчитавшись даже с тем, что одна из них вскоре ждала ребенка.
Через два дня, также без суда и следствия, расстреляли еще двух отважных связных, мальчика 14 лет и 18-летнего парня. Всего за короткое время, для устрашения остальных, казнили на месте 9 человек.
Среди них был известный антифашист Донар, которому сейчас в Джибути воздвигнут памятник.
Вишисты удостоили его особой «чести»: поскольку Донар был подданным Франции, его судили военно-полевым судом. Судьями были пять вишистов. После войны они сами предстали перед судом Франции как военные преступники.
Последними словами Донара были: «Да здравствуют де Голль и свободная Франция!» Он произнес их под пулей, пав смертью храбрых. Теперь они высечены на его памятнике.
Мое первое задание по прибытии — разминировать базу. Она была подготовлена к взрыву на случай захвата англичанами, но приказ этот был отменен, и я приступил к тщательному выполнению этого задания. Зная, что за мной следят, я с величайшими предосторожностями утаивал часть взрывчатки, чтобы так же, как и на Мадагаскаре, делать самодельные мины. Я был уверен, что они пригодятся.
К счастью, у меня был единомышленник — начальник ангара старшина Пьер Лабат. Мы поняли друг друга с первого слова. Наши разногласия касались только одного вопроса — каким путем бежать к де Голлю: сушей, морем или по воздуху. В Джибути были проводники, хорошо знавшие морской брод. Но мы с Лабатом, как-то отплыв на парусной лодке от берега, заметили две японские подводные лодки. Вечером, как бы невзначай прогуливаясь, мы были свидетелями того, как подлодки подходили к берегу, тайно загружаясь горючим и продовольствием. Морской берег, подумали мы, наверное находится сейчас под усиленной охраной.
57
Принятая форма обращения к высшему по званию во французской армии.