Тайна рождения

— Неужели вы уже покидаете наш уединенный уголок?! — воскликнул Дмитрий Петрович. — Вот невезение! А я уже размечтался о совместных прогулках верхом, о чаепитии на веранде вашего прекрасного дома… Или моего.

— Увы! — Она опять улыбнулась. — Я вынуждена уехать. Муж уже в Петербурге, и я…

— В Петербурге — это хорошо.

Уверенная рука вдруг сжала ее талию, и не успела Елена сообразить, что происходит, как горячие губы Трипольского впились в ее шею. Она хотела было оттолкнуть его, возмутиться его наглостью, но внутри нее что-то внезапно обмякло от этого страстного прикосновения, заныло, умоляя о продолжении. Оцепенев от того неожиданного, что вдруг открылось в ней, Елена не смогла увернуться, и теперь уже и губы ее оказались во власти его поцелуя… Еще секунда, и она вся растворилась бы в преступной сладости его губ, но тут неверное пламя свечи словно высветило фигуру Владимира, выступившего из тьмы.

Неизвестно откуда взяв силы, Елена оттолкнула Дмитрия и с ужасом уставилась в полумрак комнаты. Здесь не оказалось никого, кроме них двоих, но порочное уединение уже было нарушено призраком.

— Оставьте меня, — пробормотала графиня, пытаясь прорваться к двери, но Трипольский загородил ей дорогу.

— Чего вы так испугались, Елена Павловна? — Он опять поймал ее руку и рывком притянул женщину к себе. — Я не обижу вас, клянусь честью! И никто никогда не узнает. Подарите мне это счастье, графиня…

Его губы уже продвигались от кончиков пальцев вверх, и Елена опять со стыдом почувствовала, как сладко сжалось сердце, умоляя о продолжении. Но момент позорной слабости уже остался позади, она справилась с искушением. Даже если Владимир никогда не узнает, что произойдет в этом доме, ей самой невмоготу будет знать, что она стала падшей женщиной. Жить с подобным пятном на совести? Постоянно чувствовать себя грешницей и изо дня в день пытаться замолить этот грех? О нет!

Елена снова оттолкнула Трипольского. Она предчувствовала, что осознание того, что она справилась с соблазном, победила его, доставит ей не меньше радости, чем минутное телесное удовольствие, которое потом обернется ощущением грязи, отвращением к себе самой… Господи, зачем ей это?! Хватит ей головной и душевной боли, связанной с грехами мужа.

— Дмитрий Петрович, вы неправильно меня поняли, — пробормотала она, и на этот раз уже уверенно двинулась к выходу.

Трипольский засеменил рядом:

— Елена Павловна, неужели я оскорбил вас? Меньше всего на свете я хотел этого! Вы мне верите?

— Я верю, верю…

— Вы меня прощаете?

Остановившись у порога, Елена Павловна ласково улыбнулась ему:

— Произошло недоразумение, Дмитрий Петрович. Не следовало мне являться к вам так неожиданно. — Она протянула руку. — Мы расстаемся друзьями, не правда ли?

Он припал к ее руке, потом умоляюще глянул снизу:

— Вы — потрясающая женщина, Елена Павловна. Я готов молиться на вас. Как я только посмел прикоснуться к такой женщине?! Граф Петровский — счастливейший из людей!

— Я надеюсь, — отозвалась она и выскользнула за дверь.

Прохладный вечерний воздух приятно освежил ее горящее лицо. С горечью Елена вспомнила слова Трипольского: «граф Петровский — счастливейший из людей!». О, если бы это на самом деле было так…

Глаша бросилась ей навстречу, зашептала, полагая, что имеет на это право:

— Как ваш соседушка? Рад был повидать вас?

Елена Павловна усмехнулась:

— Не то слово… Садись, Глаша, поедем дальше.

Возница открыл перед ней дверцу кареты и помог подняться. Усевшись, Елена Павловна встретила все такой же испуганный взгляд Вари. Казалось, девушка не осмелилась сдвинуться с места.

— Тебе следовало выйти и размяться, ребенку это было бы полезно, — упрекнула ее графиня, хотя больше отнесла этот упрек к себе — следовало велеть девушке выбраться на воздух.

— Ноги затекли совсем, — робко пожаловалась Варя.

Елена Петровна приказала кучеру остановиться где-нибудь в живописном местечке, чтобы они могли немного пройтись. Вскоре карета остановилась в березовой роще. Это было как омовение после той грязи, которой Елене удалось избежать, но которой она все же слегка коснулась. С удовольствием шагая по извилистой тропинке между деревьями, графиня вдыхала полной грудью свежий, с грустным привкусом воздух.

Оглянувшись на Варю, она увидела, что девушка стоит, обняв березу, подставив побледневшее личико легкому ветерку. Вертевшаяся около нее Глаша о чем-то ее расспрашивала, видно пытаясь выведать, куда и зачем везет ее хозяйка. Но Елена не заметила, чтобы Варины губы хоть раз шевельнулись.

«Не из болтливых, — подумала она одобрительно. — Тем лучше. Не будет надоедать мне».

— Пройдись, — приказала ей Елена Павловна, приблизившись. — Нужно двигаться, понимаешь?

Послушно кивнув, Варя пошла по пригорку, спустилась вниз, на какое-то время пропав из вида. Елена Павловна вдруг подумала, что если девушка сейчас бросится бежать, то никто из них не сможет догнать ее. Кучер был слишком стар для этого, а Глаша толстовата. Вообразить же бегущей себя, Елена Павловна просто не могла. Слишком много лет прошло с тех пор, как она бегала по полям, окружавшим ее Родники…

Но Варя и не думала убегать. Куда деваться крепостной девке, да еще и брюхатой? Куда ни беги, везде погибель найдешь… Она рассудила, что хозяйка ей пока не причинила никакого зла, даже по щеке не ударила, хотя Варя постоянно ожидала этого. Ведь кругом виновата перед графиней, никакого оправдания ей нет. Барин ведь не снасильничал, сама одурела от мимолетной ласки. Владимир Иванович по щеке погладил мимоходом в благодарность за то, что за его жеребцом хорошо смотрит, да шею слегка задел… А она уж и вспыхнула вся, спать ночами не могла, все его представляла.

А когда совсем невмоготу стало, будто случайно прижалась к барину всем телом прямо в конюшне, да и замерла так, чтоб он тоже прочувствовал. Уже почти месяц без жены он жил к тому времени, Варя знала, что мужик так долго не может. Лицо подняла да губ его коснулась, вроде как и не поцеловала вовсе. И он не выдержал… Что-то прорвалось в нем, сметя все запреты, в рот ее впился, сжал всю, торопясь познать руками юное тело под простым сарафаном. А под ним-то ничего и не было, она ж не благородная барышня панталоны носить! Горячая рука, как нырнула под подол, да так там и осталась, то поглаживая, то сжимая…

Прямо там, на копне сена, все и случилось. Варя думала, больнее будет в первый раз-то, но уж так ей хотелось впустить барина в себя, что и боли особой не почуяла. Так, заныло потом внизу живота, да вскоре и прошло. А кровь он с нее сам кружевным платком отер, да так нежно, так заботливо, как и мать родная с Варей никогда не обращалась…

И она поняла, что жизни ей теперь не будет без красивого барина. Дороже матери с отцом он ей стал за один час, дороже чести девичьей, которую отдала ему, не раздумывая. А на ночь Владимир Иванович увел ее к себе в спальню и велел остаться до утра. Слугам приказал воды нагреть, потом отослал всех да, как ребеночка, вымыл Вареньку в большом корыте. Потом в простыню завернул, да перенес на большую кровать под белым балдахином. На супружескую постель положил ее… А свечу не загасил, смотреть хотел на нее, любоваться. Да и ей в радость было его лицо видеть.

Да так заласкал ее барин, что Варя удивлялась наутро, как жива осталась? Столько любовной страсти она и представить-то не могла, не то что действительно пережить! Да она до сих пор и так уж строга к парням была, что даже матушка ей выговаривала, мол, в жизни тебя никто замуж не возьмет, дикую такую. А вот нашелся же единственный, ненаглядный! Самый красивый, самый благородный, самый нежный…

Варя готова была его всю ночь целовать, все его тело, ничего не стеснялась, будто все запреты из нее с первой кровью вытекли. И он тоже ее всю зацеловал, заставляя то пронзительно вскрикивать, то постанывать от наслаждения. Ночь пронеслась одним вихрем, от которого в голове мутилось, а в теле все сжималось и растекалось сладостью. Пятнадцать годков на свете прожила, а что такое счастье бывает, и не знала. Хотя не раз видела, как отец на матушку наваливается ночами, да покряхтывают они потихоньку, только никакой красоты в этом Варя не видела. И не верилось, что они также счастливы бывают в такие минуты…