Тайна рождения

Этого не произошло. Сын только вежливо поблагодарил ее за подарок, который больше предназначался той, что выдавала себя за его мать. Варе хотелось поселить в душе Елены Павловны беспокойство и безотчетный страх. И слова куклы: «Я знаю твою тайну», на ее взгляд, как раз способствовали этому. Ведь графиня хранила свою тайну уже десять лет.

А потом, во время домашнего концерта, Варя наконец-то увидела Владимира Ивановича. Граф не узнал ее. И специально для него Варя не только голосом, но всей своей изболевшейся душой запела ту песню, которая когда-то заманила его на делянку, где ее прятали. Она слышала, как в ее голосе дрожат слезы и тоска, страсть, радость и надежда. И увидела, как граф Петровский вздрогнул и подался вперед. Потрясенный, всмотрелся в ее лицо…

«Разгляди меня прежнюю! — хотелось выкрикнуть Варе. — Ту, что отдала тебе рассвет своей юности! Ту, что любила тебя больше жизни! Ту, которая все еще во мне, под этой изменившейся оболочкой. Не смотри на нее, смотри на меня!»

И теперь, когда Владимир Иванович поднимался к ней в номер, Варвара Крушинникова молила о том же. Застыв посреди огромной комнаты, она вся трепетала от радости и страха: «Зачем он пришел? Что именно хочет сказать мне? Услышал ли он в моей песне то, что я хотела до него донести? Почему выбежал из зала? Чтобы скрыть слезы? Или не мог больше видеть того, как я изменилась?»

Дверь приоткрылась, и Варя на мгновение закрыла глаза. Когда она вновь их открыла, Владимир Иванович уже стоял перед нею, сняв цилиндр.

— Здравствуй, Варенька, — тихо проговорил он.

И от этих простых слов у нее вдруг выступили слезы и сбилось дыхание. Она прижала к лицу платок, но граф заставил ее опустить руку.

— Не прячь лица… Дай же мне посмотреть на тебя.

— Я стала другой, — выдохнула Варя. — Но это лишь внешние изменения. В душе я все та же…

Он кивнул:

— Я и не сомневался в этом. Я ведь слышал, как ты пела. Такую красоту может родить только чистая душа…

Слезы уже не пощипывали глаза, теперь они струились по щекам, и Варя ничего не могла с этим поделать. Ей хотелось предстать перед графом красивой и уверенной в себе, а душа изнывала от боли.

— Я так виноват перед тобой, Варенька. — Граф осторожно сжал ее руку. — Я сломал тебе жизнь…

— Нет, не говори так! — воскликнула она. — Ты подарил мне самое большое счастье в жизни. Мою единственную любовь… Другой у меня никогда не было.

— Но я не имел права этого делать. Я ведь был не свободен. И сейчас не свободен.

«Он намекает на то, что между нами ничего не может быть!» — поняла Варя с отчаянием. Ей хотелось вцепиться в него обеими руками, истосковавшимися по ласке губами прильнуть к его рту, всем телом вжаться в его любимое тело. Но она стояла, не шевелясь, будто в ожидании приговора, который только он и мог ей вынести.

— Зачем вы лишили меня сына? — все же удалось ей спросить. — Неужели ты знал? Или это все она? Как ей удалось обмануть тебя?

На красивом лице графа отразилась мучительная боль.

— Никакого обмана не было. Я сам это придумал. Я не мог лишиться еще и своего ребенка, ведь я наверняка знал, что вскоре потеряю тебя. Но сын от любимой женщины должен был остаться со мной. Ты ведь не отдала бы мне его добровольно?

— Нет, — только и смогла выдавить Варя.

— Вот видишь… Тебе тоже хотелось бы оставить от меня такой след. К тому же… — Выпустив Варину руку, Владимир Иванович прошелся по комнате. — К тому же в браке у меня не могло быть детей. Ты ведь знаешь, что Элен, к сожалению, бесплодна?

— А жениться на мне…

— На крепостной? — перебил граф. — Душенька моя, ты в своем уме? Тогда еще не отменили крепостное право! Да и сейчас… Это же мезальянс, Варенька. Я не мог и не могу пойти на такое.

— А Крушинников пошел, — прошептала она, опустив голову.

Владимир Иванович пожал плечами:

— Твой супруг не был дворянином. Он не носил графский титул. А это, знаешь ли, обязывает.

— А любовь? Любовь ни к чему не обязывает? Впрочем, что я говорю, — спохватилась Варвара. — Любовь хороша лишь до тех пор, пока она настояна на полной свободе.

— О! — Владимир Иванович удивленно поднял брови. — Как ты стала рассуждать… Все-таки ты очень изменилась, Варя. Та, которую я любил, уже заласкала бы меня до одури.

— Потому что та Варя очень любила тебя, — с усилием проговорила она. — Я очень любила тебя. Ты был смыслом моей жизни. Светом звезды в кромешной тьме… Я шептала твое имя, когда ничто другое уже не могло придать мне сил. Ты был моей молитвой и песней. Единственной песней… Моим солнцем и радостью. Я думала, что больше никогда не увижу тебя, но ты продолжал жить в моем сердце, и это заставляло меня тянуть лямку под названием «жизнь». А ты отобрал у меня сына. Ты лишил меня единственного, что могло сделать мою жизнь счастливой…

— Теперь ты явилась отобрать его у меня? — выкрикнул граф.

И в этот момент Варя поняла, что он пришел только за тем, чтобы уговорить ее не трогать его семью. Не нарушать сложившегося положения вещей, которое всех делало счастливыми. Всех… кроме нее. Но кому до нее есть дело? Петровские по-прежнему считали себя вправе распоряжаться Вариной судьбой…

— Я не лишу тебя счастья, — отведя глаза, проговорила она. — Я хотела. Но не буду делать с тобой того же, что ты сделал со мной. Это так… низко! И это ранило бы моего мальчика. А я хочу, чтобы он рос в покое и радости.

Быстро приблизившись, граф опустился перед ней на колени и припал к руке:

— Спасибо, Варенька… Спасибо тебе.

Она погладила его волосы, которые еще помнили ее пальцы.

— Мой хороший… Неужели ты думал, что я способна навредить тебе? Любовь не знает мести. Это несовместимые чувства. Мстить тебе и Саше — это немыслимо!

Владимир Иванович поднял голову:

— А… Элен?

— Элен, — повторила Варя с выражением, понятным только ей одной. — Эта женщина дорога вам обоим. Значит, она должна быть с вами. Саша считает ее матерью… Мне так больно произносить это! — Она зажала рукой рот, чтобы не разрыдаться.

Вскочив, Владимир Иванович обнял ее:

— Прости нас всех, Варенька. Нет в мире женщины благороднее тебя!

«И несчастнее», — добавила она про себя. Ведь Владимиру не полагалось слышать этих слов. Стоны ее души должны были остаться внутри нее. Чтобы однажды вылиться новой песней…

Когда он ушел, Варя подошла к окну и, пока Владимир переходил дорогу, направляясь к своему экипажу, смотрела ему вслед, спрятавшись за тяжелой портьерой. Но эта предосторожность оказалась излишней — он так и не оглянулся. Варя уже стала для него прошлым, в которое не было возврата. Ей хотелось убедить себя, что граф поступил разумно, что иное его поведение могло погубить их обоих… Но душа ее исходила стоном: «Он больше не любит меня! Да и любил ли когда-нибудь?»

Не вытирая слез, Варя шептала, провожая его взглядом:

— Прощай, мой любимый… Не судьба нам быть вместе. Не судьба. Я не лишу тебя счастья, не нарушу твой покой. И сына не отберу, и жену не трону. Это все сейчас в моих силах… Но я не желаю этого! Я хотела только тебя, мой хороший. Я хотела сделать тебя счастливым… Не судьба.

Варвара Крушинникова отбыла в Милан тем же вечером. Она не стала искать даже случайного свидания с сыном, чтобы не смущать мальчика необъяснимым интересом к нему чужой женщины. Граф говорил, что Елене Павловне и без того удалось напугать ребенка. Слишком она сама была напугана… Варя послала счастливой сопернице прощальную записку: «Берегите их обоих. Вряд ли мы еще увидимся с вами». Она не добавила, что прощает графине то, что она сделала с ее жизнью, потому что прощения не было в Вариной душе. Она опять жертвовала собой ради других людей… На этот раз — ради самых любимых. Единственных.

Вскоре имя новой примы Миланского театра замелькало на страницах европейских газет. Восторги западной публики доходили и до Петербурга, но супруги Петровские никогда не обсуждали успешной карьеры их бывшей крепостной. Не оглядываясь в прошлое, они спокойно и счастливо прожили еще много лет, вырастили сына, у которого однажды обнаружился прекрасный голос. Но Елена Павловна воспрепятствовала тому, чтобы мальчик учился музыке, и талант Саши Петровского не стал известен за пределами домашнего круга.