Тайна рождения

— Позови Варю, — велела она Глаше. — Она будет завтракать со мной.

— За одним столом? — поразилась горничная.

— А почему бы и нет? — Елена Павловна взглянула на нее надменно. — Что за сословные предрассудки?

Тем не менее Глашу она с собой за один стол никогда не сажала. Но Варя должна была есть под ее присмотром — чтобы вдоволь и только самое свежее, самое полезное. Девка — дура, налопается какой-нибудь гадости, а потом плохо станет. А если ей плохо, значит, и ребенок в этот момент страдает. Елена Павловна уже ненавидела эти приступы токсикоза, которыми Варя мучила «ее» малыша. И саму Варю ненавидела…

Когда девушка, смущаясь, уселась за стол и спрятала руки, Елена Павловна пристально вгляделась в ее порозовевшее после сна лицо, черты которого были тонкими, совсем не крестьянскими. Опущенные длинные ресницы казались такими черными, будто Варя намазала их углем, и брови им под стать. Но дольше всего взгляд графини задержался на губах девушки — пухлых, влажных, словно та только что целовалась. Как же Владимиру, должно быть, хотелось целовать эти губы, раздвигать их языком, вбирать снова и снова… Зубы у нее здоровые, белые, это Елена сразу заметила. Таких белых, пожалуй, ни у кого не видела. Наверное, улыбками этой девки ее муж так и упивался, смехом наслаждался, когда валялись в постели.

Она едва заметно тряхнула головой, прогоняя наваждение. Сейчас не об этом надо думать.

— Ешь, — приказала Елена Павловна. — Бери творог, это полезно. И сыр возьми. Да не трясись ты, ради Бога! Глаша, налей ей стакан молока. Парное, надеюсь?

— Только что принесли, — произнесла горничная обиженным тоном. Она никак не могла взять в толк, что за отношения у ее хозяйки с этой деревенщиной.

Не заметив ее недовольства, графиня велела узнать, доставляют ли в Родники почту, и в какие дни. Вечером она так и не написала мужу, как собиралась. А после завтрака Елена уже намеревалась прогуляться с Варей, да и самой только на пользу после долгих переездов. Ей вспомнились улицы Баден-Бадена, по которым она любила прогуливаться, всматриваясь в приметы чужого быта, вслушиваясь в незнакомый говор. Графиня свободно говорила на французском, но вот немецким владела не так хорошо, и многое ускользало от ее понимания. Но в этом была и своя прелесть: Елена ощущала себя так, словно попала в заколдованное царство, где ее никто не видит, потому что она вдруг сделалась маленькой и прозрачной. А вот она все замечает вокруг себя, все запоминает…

«Зимой я буду перебирать и эти воспоминания, чтобы не сойти с ума от тоски в этой глуши». Она недовольно посмотрела на жующую творог Варю. И почему женщины так долго вынашивают детей? Кошки справляются с этим намного быстрее. Если б эта девушка была кошкой, то Елена Павловна уже сейчас могла бы вернуться с младенцем в Петербург, увидеться со своими друзьями, появиться на балу, который в это время всегда устраивали князья Нарышкины. Ее губы тронула невольная улыбка: Елена Павловна словно увидела знакомые лица, которые выражали радостное изумление. И все поздравляли ее, и желали малышу здоровья. А Владимир стоял рядом и нежно сжимал ее локоть. У нее вырвался вздох. «Боже мой, как еще далеко до этого!»

Мысли графини обратились к мужу: «Как он там один в Петербурге? Страдает от одиночества? Мается ощущением собственной вины? Или вполне доволен жизнью и рад случившемуся маленькому любовному приключению? Неужели нянька права, и все мужчины одним миром мазаны? Может ли быть, чтобы Владимир не чувствовал сейчас никакого раскаяния, не опасался потерять меня? Или он до того влюблен в эту деревенскую девчонку, что, если б довелось, все повторил сначала? Опять увлек бы ее, немытую, нечесаную, в постель, овладел бы ею на нашем супружеском ложе, и Бога не побоялся бы… Нет, не может быть! Если на него и нашло какое-то затмение, сейчас оно уже должно рассеяться. Я же видела страдание в его глазах! Он смотрел на меня, как побитый пес… Но это он побил меня! Это мне было больно до того, что я дышать не могла!»

— Так что, хорошо тебе было с моим мужем? — помимо воли вырвалось у Елены Павловны.

Глаша в этот момент вышла с веранды, и никто не мог их слышать. Вздрогнув, Варя с испугом уставилась на хозяйку. Губы ее шевельнулись, но она не смогла ничего произнести. Елена Павловна ужаснулась: «Зачем я спросила об этом? Разве можно унижать себя подобными расспросами?» Но болезненное любопытство опять одержало верх:

— Владимир Иванович стал твоим первым мужчиной?

— Единственным, — шепнула Варя, опустив глаза.

«Значит, это наверняка его ребенок, — подумала графиня. — Хотя, может, девка и врет. Но он-то должен был подсчитать. Наверняка знает, когда это у них началось».

— Ласков он с тобой был? Боли не причинял?

Елена сама не понимала, зачем вдруг принялась выпытывать это, но остановиться уже не могла. Теперь ей было необходимо знать все, разбередить свою рану до предела, а уж потом заняться лечением.

— Никогда, — тихо ответила Варя.

— Что, даже в первый раз тебе не было больно?

Девушка качнула головой:

— Меня такая горячка охватила, что я и не чуяла боли…

— Горячка? — с недоумением переспросила Елена Павловна. — Страсть? Ты так страстно желала моего мужа?

Еще ниже опустив голову, Варя тихонько призналась:

— Влюбилась я… Как в омут в эту любовь свою кинулась…

— Так что ж, ты влюбилась в него еще до того, как он в постель тебя затащил?

— А барин меня и не затаскивал. — Она вскинула голову. — Я сама захотела… Сама во всем виновата.

— В каком смысле — сама? Это ты на него вешалась, что ли? Так получается?

— Получается, так… Я к барину прижалась в конюшне всем телом, а он оттолкнуть не смог. Сама я, сама…

— Так вы с ним там, в конюшне…

— Так и было.

Графиня поморщилась:

— Фу, какая гадость! Грязь, вонь… Да ты просто отвратительное животное!

Девушка слушала ее, не поднимая головы. В уголке ее рта неопрятно белела прилипшая творожная крошка, и это еще больше усиливало отвращение, которое испытывала к ней Елена. Ее переполняло возмущение: «Как он мог так опуститься?! Граф, потомственный дворянин».

Но тут она вспомнила, что очень многие аристократы были замечены в связях с простолюдинками. И не только случайных… Одни из них тянулись годами, а другие даже превращались в настоящее сожительство, подобно гражданскому браку. Что же такого особенного в этих крестьянских девушках, что заставляло дворян терять голову и поступаться приличиями высшего общества?

Елена Павловна жадно вгляделась в лицо сидевшей перед ней девушки: «Что же в ней такого, чего нет во мне?» Она не считала, что Варя красивее, разве что моложе… Но графиня не рожала, фигура ее не испорчена беременностями и кормлением грудью. Конечно, ей трудно сравниться с пятнадцатилетней девчонкой, но и она еще хороша. Что же Владимир нашел особенного в этой Варе?

— Пойдем-ка, прогуляемся. — Она поднялась, быстро спустилась со ступеней, и Варя бросилась за ней следом.

Они вошли под сень деревьев, где еще лениво перекликались готовившиеся к отлету на юг птицы. Скоро тут воцарится тишина, и зимнее безмолвие будет наполнять душу сначала грустью, потом благоговением. Но сейчас здесь еще вовсю ликовало солнце, скользившее по кронам высоких лип, по резным листам кленов. Некоторые листья уже не смогли удержаться на ветках, слетели вниз, красными, желтыми пятнами раскрасили аллею. Елена, как бывало в детстве, старательно перешагивала через эти одинокие листочки. Это потом, когда они уже сливались пестрым ковром и заманчиво шуршали под ногами, так хорошо было побегать по ним!

Почувствовав, как осеннее солнце разливается по душе умиротворением, Елена Павловна спросила уже мягче:

— Как же ты собираешься жить дальше, Варя?

Девушка, которая держалась чуть поодаль, осторожно приблизилась:

— Я и сама ничего не знаю, барыня. Вы меня с собой увезли, знать, у вас были какие-то замыслы…

У графини вырвался нервный смешок: