Страница 10 из 20
А ход вел дальше, и Кирилюк пошел вперед, только время от времени подсвечивая себе. Снова две ниши с гробами. Петр хотел пройти мимо, но что–то заставило его остановиться и выключить свет. Он застыл в темноте и подумал: что же случилось? Сперва показалось, будто кто–то смотрит на него из темноты, притаился совсем близко и смотрит. Петр инстинктивно сделал два шага в сторону. Но почти сразу же это ощущение рассеялось, потому что Кирилюк вспомнил: впереди, в трех шагах, поворот, и оттуда никто не мог выглядывать. Но что же заставило его остановиться?
Кирилюк ощупал узким лучом стены. Никого. Гробы справа и гробы слева — массивные, черные, железные гробы. Петр постоял, глядя на них, и наконец понял, что остановило его. На всех гробах лежал толстый слой пыли, трудно было даже прочитать надписи на них, а два с краю блестели и отражали электрический свет. Будто кто–то совсем недавно тщательно вытер их тряпкой — может быть, вчера или даже сегодня. Зачем–то пощупал крышку гроба, попробовал поднять. Заинтересовало: почему же все–таки вытерли с нее пыль? Крышка пошла легко, подсветил фонариком и чуть не уронил — даже задрожали руки. Так вот для чего святой отец спускался в подземелье! Под крышкой поблескивали недавно смазанные автоматы и карабины — целый склад новехонького оружия. Поднял крышку другого гроба — то же самое…
Петр выключил фонарик и с минуту постоял, размышляя. Оснований для ареста каноника было уже более чем достаточно. Но задержать его они всегда успеют, а преждевременный арест может всполошить сообщников святого отца. Судя по всему, он — человек твердый и вряд ли скажет лишнее слово на допросе: возьмет все на себя, и только. А если каноник имеет отношение и к чемодану, то после его ареста чемодан спрячут так, что не найдешь до второго пришествия. А то и просто уничтожат…
Значит, надо как–то выйти из подземелья, а потом потихоньку распутать клубок. Однако легко сказать — надо… А как?
Одно только Петр знал определенно: сейчас необходимо спрятаться. Ход узкий, и каноник, возвращаясь, обязательно наткнется на него. Но где же этот чертов поп и куда ведет подземный ход?
Петр добрался до поворота и включил фонарик. Снова гробы, но дальше ход раздваивается — слева лестница ведет вверх. Кирилюк на ощупь, в темноте, дошел до нее и, держась за холодную стену, начал подниматься. Вдруг его рука не нашла точки опоры, Петр покачнулся, и в то же мгновение глаза резанул яркий свет, Кирилюк потянулся за пистолетом, выхватил его из кармана, но кто–то ударил его по руке, свет затанцевал перед самыми глазами, и острая боль расколола голову.
Петр поднял руку, защищаясь от слепящего луча, но ноги не держали, боль разрасталась. Голова стала большой и тяжелой, Петр попытался опереться о стену, но не дотянулся до нее и упал.
Каноник Валериан Долишний приложил ухо к груди Кирилюка. Аккуратно вытер ломик, на котором могла быть кровь, и поволок тело к глубокой нише: тут сам черт не найдет этого энкавэдэшника, однако все же на всякий случай завтра надо будет непременно вывезти труп. Святой отец умел рисковать, но был осторожен и не любил оставлять следов.
Куре́нь пана Грозы, как теперь величал себя Роман Шиш, незаметно перекрыл дорогу, ведущую в райцентр. Место выбрали удобное: к шоссе подступал лес, дорогу донельзя разбили, и машины шли по ней со скоростью пешехода. Именно это и определило выбор пана Грозы: ему позарез нужен был автомобиль.
Вчера, обсудив с Хмелевцем и Сливинским план проникновения в город, они пришли к выводу: лучший вариант — тихо перехватить в дороге машину, пассажиров уничтожить и с их документами, пока это событие не получит огласки, проскочить через контрольный пункт в город. Там им тоже понадобится автомобиль, а поменять номера — совсем не сложно.
Сложнее было другое: на междугородную трассу нечего и нос совать, а тут, на так называемом шоссе районного масштаба, легковой автомобиль встретишь раз или два в сутки, да и то если посчастливится. Районное начальство, даже сам секретарь райкома, ездит в бричках, а зачем Сливинскому бричка? Пока доплетешься до города, сто раз проверят, да и на КП совсем иное отношение… Нет, нужна только машина!
Пан Гроза и его гости лежали за кустами прямо на траве. Ромка распирало от радости: сейчас он отправит этих двоих в город — и на этом, собственно, его миссия кончается. Остается ждать, когда они вернутся, а потом будут пробиваться через границу. Бой с пограничниками не очень пугал Шиша — знал тут места как свои пять пальцев, к тому же у него был план: курень завяжет бой, оттягивая на себя основные силы заставы, а в это время они и перейдут незаметно границу.
Все это уже казалось таким близким и реальным, что Ромко ласково поглаживал ложе своего автомата, тихо и счастливо смеялся и все расспрашивал о жизни там — в больших городах, освещенных электричеством, с магазинами и барами, настоящим ромом и веселыми, покладистыми девицами.
Чтобы заинтересовать пана Грозу, да и себя преподнести в более выгодном свете, Модест Сливинский рисовал ему такие картины, что Хмелевец только удивлялся богатой фантазии напарника, но, заметив, как подмигивает ему пан Модест, принялся поддакивать.
Ромко все принимал за чистую монету. В других условиях давно бы почувствовал, что Сливинский несет околесицу, но сейчас поверил бы и большей лжи: хотелось верить, должен верить, чтобы не обезуметь от мокрого и вонючего тайника, вечного страха и самогонной вакханалии.
— Так говорите, — переспрашивал он, — что наша партия пользуется большой поддержкой американских властей и сам многоуважаемый пан Бандера?..
— В последний раз мы встретились с шефом, — перебил его Сливинский, — за несколько дней до отъезда на приеме у командующего оккупационной армией. Увидев Степана, он провозгласил тост за его здоровье и за успех украинского освободительного движения. Фактически за ваши успехи, пан Гроза, за вас — борцов за национальное дело. Отважных борцов, не так ли, пан Семен?
Хмелевец молча кивнул, не переставая удивляться прыткости Сливинского — ведь дал же бог этому человеку такой язык! А Роман Шиш, отодвинувшись от солнца в тень высокого куста, вдруг возразил:
— Они не знают, как нам тут тяжко. От движения осталось только тьфу. — Он со злостью плюнул. — Надо было думать и помогать раньше. Войска надо вводить, войска. — Он разошелся и выкрикнул фальцетом: — Потому что с большевиками и здешним народом можно разговаривать только пулями и гранатами! Движение идет на спад, — с грустью добавил Гроза. — Еще несколько месяцев, и красные перебьют нас, как куропаток.
— Скоро соберется конференция, — соврал пан Модест и сам порадовался своей находчивости, — которая решит судьбу Украины. Но зарубежные представители, которые приедут сюда, должны воочию видеть, что народ не поддерживает большевиков.
Гроза не ответил. Кто–кто, а он хорошо знал, что скажет народ этим представителям. Слава богу, к тому времени он будет уже далеко и вряд ли когда–нибудь вернется сюда. Вдруг спросил:
— А скажите, господа, там, у немцев, судят тех, кто напакостил во время войны?
— Сразу видно, что пан не читает газет, — ответил Сливинский и хотел было уже просветить этого жалкого невежду, каким–то образом выбившегося в куренные атаманы, но послышался тихий свист, и пан Гроза, схватив автомат, побежал, прячась за кустами, к дороге.
Издали донеслось чиханье автомобильного мотора. Хмелевец встал над кустом и поманил Сливинского, но пан Модест счел более безопасным не менять позицию — лежал за небольшим бугорком, — это хотя бы гарантировало от слепой пули. Плотнее прижался к земле и прислушался.
Фырканье приближалось. Машина шла из райцентра, и это было хорошо: значит, идет в область или еще куда–нибудь, сразу не спохватятся и не начнут искать пассажиров. А может, грузовая? На грузовике, как правило, пассажиры, и вряд ли Гроза рискнет напасть на него. Да и незачем: лишний шум и машину труднее использовать в городе.
Раздумья Сливинского прервал выстрел. Одиночный выстрел, и прозвучал он как–то неубедительно, будто ребенок позабавился хлопушкой, — и снова тишина. Не слышно рокота мотора, только где–то далеко–далеко кукушка…