Забавы Амура

— Да мне рассказывать нечего, — желая казаться безразличной произнесла Любава.

— Ладно! Не бойтесь, расспрашивать я не стану, — заверил ее Боратынский.

А рассказать, пожалуй, было что. Вот бы удивился Иван Боратынский, когда бы узнал, с кем едет он в Петербург! Он и не догадывался, что под личиною недоросля Багрова кроется девица. Слишком уж ловко сидел недоросль верхом, слишком хорошо фехтовал. Они даже как-то для развлечения решили сойтись на шпагах, так силы были равны! И мысли, и подозрения не закрадывались в голову Боратынского. Только одна странность случилась с ними в дороге. На их пути как-то встретился мужской монастырь, и Иван предложил проситься туда заночевать. Попутчик его решительно отказался от такого плана и заявил, что предпочитает ночевать на свободе, вне всяческих стен. Конечно, объяснение сие было резонно, ведь, случись что, бежать сподручнее было, находясь на воле. В монастыре же легко могли задержать. Хотя опасность им как будто никакая не грозила, монахи же, пожалуй, не участвуют в интригах, а переночевать в монастыре было бы не в пример удобнее… Однако возражение Александра было принято, и молодые люди расположились ночевать в каком-то сарае, в который забрались, не сообщая об этом хозяевам.

Любава же проникалась все большей симпатией к своему попутчику. Славный он был человек! Однако иногда ее смешило, что он совершенно не догадывался о том, что она — девица. Его отношение к ней, как к равному себе, забавляло ее. Но все же она радовалась, что он столь недогадлив. Что бы было, узнай он правду? Впрочем, она в любом случае его бы не опасалась. Девицу он, пожалуй, взял бы под свое полное покровительство. Ей бы было даже значительно проще, ведь она могла бы переложить на него все заботы пути, которые теперь они делили пополам. С каждым днем она все больше увлекалась молодым человеком, признавая его рыцарские достоинства и приятный характер. Размышляя о своем несостоявшемся замужестве, думала, что вот ежели бы батюшка выбрал ей такого жениха, то никуда бы она и не сбежала из родного дома.

«Уж не влюбилась ли я? — думала Любава. — Что за напасть! Только этого мне не хватало…»

Однако ни на что не променяла бы она теперь такой приятной компании. И даже от нравоучений Федора, который уже заприметил ее влюбленность, она отмахивалась, как от назойливой мухи.

Но вот настал день, когда перед их глазами выросла столица, и они вступили в нее, каждый с трепетом в душе. Один — с тайными мыслями о былых друзьях и разговорах, другая — с невольным трепетом, боясь собственной неразумной смелости.

4

Столица! Сколь прекрасна и премудро устроена! Гений Петра тут во всем, в каждом здании, в каждом повороте улицы! Невская першпектива поразила воображение Любавы. Город имперский, величественный, набиравший только еще силу был уже царствен и необычен.

Боратынский направился сразу к приятелю своему, молодому князю Голицыну, жившему в собственном доме на широкую ногу. Дом, правда, был невелик, построен на скорую руку и требовал перестройки, но все же то было почти единственное дружественное прибежище, в котором Иван Боратынский мог не только сам остановиться, но и привести приятеля. Так Любава, волею Провидения, избавлена была от хлопот, связанных с поиском жилища. Скитания ее пока прервались.

Молодой Василий Голицын с радостью встретил приятеля и его друга, спутника (а точнее, спутницу). Для Любавы и ее слуги определили комнату в которой, как выразился хозяин, «молодой человек может найти все самое необходимое, а кроме того, и удобства».

Старые приятели тут же отправились по делам, а Любава, велев Федору следовать за нею, отправилась пешком изучать город.

— Да-а, — тянул Федор, — никак не мог бы я подумать, что приведется мне бывать в таком месте, как сия столица…

— Сколь превеликолепен град! — поддакивала ему Любава.

Оба они, раскрывши рты от изумления и изрядно веселя тем горожан, которых было немало, неспешно шли по Невской першпективе, оглядывая ее с восхищением.

— И, однако, много же тут народу… Как это все сюда понаехали и желают тут жить? — спросил Федор.

— Что же удивительного, кто не захочет жить в столице? — удивилась Любава.

— Да я бы вот и не захотел, — ответил Федор. — Поглазеть — дело одно, а так… Толкотня, суета…

— Что же, суеты тут и вправду много. Но много и развлечений, приятств различных.

— То-то новый ваш знакомец-барин о развлечениях говаривал… То голову кому отрубят, то кнутом высекут или, скажем, шутов женят — на всю округу звона устроят!

— Экой ты мрачный, Федор, — с укоризной сказала девушка. — Тебе бы прогнозы делать. Народ бы со страху помер.

— Шутите все, Александр Николаевич, — обиделся Федор.

— Да полно, не дуйся, — Любава обернулась к нему. — Смотри окрест. Вот уедем отсюда — пожалеешь, что ничего не рассмотрел толком.

— Ладно… — изъявил согласие кузнец.

Некоторое время шли они молча, только оглядываясь по сторонам. Неожиданно внимание их привлекла роскошная карета, с кучером, двумя лакеями на запятках, с золочеными гербами по бокам и, главное, прелестной дамой внутри кареты, разодетой по самой последней моде. Впереди кареты бежали двое скороходов, расталкивая народ. Любава тут же отбежала в сторону, чтобы не попасться им под руку, но Федор, который вдруг оскорбился тем, что ему придется уступать дорогу двум этаким олухам, как он тут же окрестил скороходов про себя, и не подумал сдвинуться с места. Таким образом, он оказался прямо на пути сей кавалькады.

— А ну, деревенщина, в сторону! — крикнул один из скороходов и толкнул Федора.

Но разве так просто было отпихнуть кузнеца? Стоял он перед двумя довольно худосочными парнями. Оба они разом навалились на него, но Федор, ухватив одной рукой первого, а другой — второго скорохода разом поднял их над землей и растолкал в разные стороны так, что оба со всего маху повалились на землю. Лошади остановились как вкопанные, раздалась брань — это расстарался кучер, — а двое лакеев слетели с запяток и кинулись к Федору, на ходу засучивая рукава. Лакеи были ребята дюжие, и, пожалуй, Федору бы и несдобровать, но кузнец разозлился так, что и четыре здоровых молодца, пожалуй, не справились бы с ним. Набычившись, кузнец полез в драку. Любава, увидав такое безобразие, кинулась было к нему, но что она могла сделать? Только нарваться на здоровенные кулачищи лакеев!

— Федор! Федор! — крикнула она.

Но, конечно, призыв ее услышан не был. Вокруг собралась толпа зевак, которые, переговариваясь и переругиваясь между собой, уже даже заключали пари, споря о том, кто одержит победу в сей схватке.

В самый разгар битвы, когда кузнец, с разбитым в кровь носом, тузил одного из лакеев, раскидав по сторонам ошеломленную троицу, стонавшую и покрывавшую его проклятиями, из кареты высунулась молодая прекрасная дама, чего уж никак невозможно было ожидать от столь утонченной особы, и азартно закричала:

— А ну, Яков, наподдай ему! Вставайте, бездельники, вас же четверо!

Если бы кто мог проникнуть в мысли сей особы, то весьма бы удивился, узнав, что она восхищена силою кузнеца и почти завидует тому, что нет у нее такого слуги, обладающего столь выдающейся силой.

— Остановите их, мадам! — крикнула Любава, кинувшись к карете. — Велите перестать!

— Что? — воскликнула дама. — Я, графиня Болховская, урожденная княжна Хованская, таких трусливых речей слушать не желаю! Да еще и от мужчины! А впрочем, — прищурилась она, — мужчину ли я вижу? Ну-ка, прочь, недоросль!

Вокруг потешалась толпа, заслышав подобные речи. Любава почувствовала себя оскорбленной, но тут…

— Графиня Болховская? — изумленно произнесла она. — Урожденная Хованская? Та-ак…

Да это же была родная ее тетка, младшая сестра покойной ее матери! Девичье имя ее, а ведь мать Любавы была тоже урожденная княжна Хованская, замужняя фамилия… Да и весь ее вид, ее лицо — все сообщало об этом родстве! Любава вспомнила — как вспышка перед глазами промелькнула — портрет тетки, присланный ее отцу и писанный по случаю свадьбы этой самой тетки лет пять назад. С той поры она ничуть не изменилась — так же хороша! Тетка была моложе матери Любавы лет на одиннадцать, посему была женщиной еще молодой и прелестной.