Страница 12 из 22
«Добрейший? — подумала Любава. — Странно… Только вчера Иван говорил о том, что ближайшего же своего соратника Волынского он, не прошло еще года с того дня, казнил без жалости за одну лишь неосторожность. А несчастные Долгорукие? А прочие, коих сгубил герцог?»
Но говорить ничего этого вслух она не стала. Как знать, что на это ответит тетушка…
— А что еще говорят, тетя? — спросила Любава.
— Ну… — протянула, внезапно перестав рыдать, графиня. — Говорят разное. Что Анна Леопольдовна, конечно, недовольна. Что ей бы стать царицей или хотя бы правительницей при малолетнем императоре… Но сие невозможно! — воскликнула Агния Петровна с совершеннейшей убежденностью. — Ну что из нее за правительница? А принц Антон? Святые угодники!
Сие последнее восклицание было так странно в устах графини, что Любава едва не рассмеялась.
— Конечно, — продолжала Агния, — только герцог способен к управлению столь обширного государства.
— Но его никто не любит, — попробовала возразить Любава.
— О, не любит! Какая новость! А кого у нас любят?
— Говорят, что он везде ставит немцев, а русских отодвигает в сторону…
— И поделом! Немцы люди исполнительные, — сказала графиня, — и отчего бы им не трудиться и не получать награды за свой труд?
— Но это нехорошо, это вызывает неудовольствие…
— Ах, мой друг! Сколько еще вещей в мире вызывают неудовольствие. Что же, от всех отказаться?
Любава рассмеялась:
— Вы всегда так ловко умеете возразить, тетя!
— Да, это верно, — довольно улыбнулась Агния Петровна.
— Ну а как же Долгорукие? Разве их гибель не на его совести?
— Нашла кого жалеть! — возмутилась графиня. — А их делишки каковы были? Поделом вору и мука!
— Зачем вы так, — пробормотала Любава. — Разве они воры?
— Конечно, не более воры, чем иные… Но ты знаешь ли, как они обошлись с врагом своим Меншиковым и его семейством? Уж ничуть не лучше, чем после обошлись с ними.
Девушка вздохнула и не нашлась, что ответить.
— Они сами виноваты. Зачем захотели выше головы прыгнуть? А ведь они, мой друг, — понизила голос Агния Петровна, — хотели власть сильнее царской приобрести! Поначалу эту свою Екатерину в государыни-невесты записали и хотели ей — ей! — трон передать в обход законного царского рода! А какая же она наследница, суди сама, коли даже женою царя не стала, — возмутилась графиня. — А царя Петра II малолетнего кто извел? Не Иван ли Долгорукий? А кондиции, кондиции? — Возмущению Агнии Петровны, казалось, не было предела. — Кто хотел законную императорскую власть ограничить и под свою руку взять?
— Да, нехорошо…
— А с ними и другие… А впрочем, дружочек, поверь мне — заслужили они свое несчастье. Слишком высоко взлетели — оттого и так больно было им падать…
— Не знаю, что и сказать, — произнесла Любава.
— А ничего и не говори, — беспечно отмахнулась графиня. — В жизни всегда так: один губит другого, а потом и сам гибнет от других рук. Вот суди сама: Меншиков сгубил Девиера почем зря. Долгорукие — Меншикова погубили, ну а уж Долгоруких — сама знаешь…
— А герцога, — прошептала Любава, — ведь его тоже можно погубить?
— Можно, — графиня пристально посмотрела на девушку. — Но теперь не время об этом говорить. Теперь он — регент. А далее видно будет. И вот еще что, — она взяла девушку за руку, — не вздумай ни с кем об этом разговаривать. И слова мои никому не передавай: и себя погубишь и меня.
— Хорошо, тетя. Я ни с кем о том говорить не стану, — Любава отвечала вполне серьезно.
Никогда и ни с кем не говорила она о том, что порою рассказывала ей графиня.
— К тому же, милая племянница, — добавила вдруг Агния загадочно, — в наших с тобою интересах процветание его светлости. Вот увидишь, я истину говорю…
— Ну какой же тут может быть мой интерес? — удивилась Любава.
— Ты не знаешь, — усмехнулась графиня, — а я знаю. И очень хорошо знаю! Верь мне. — Она взяла девушку за руку. — Все будет так чудесно, как ты того только сама захочешь! И вот тебе первый знак, — довольно рассмеялась Агния.
— Это какой? — любопытству Любавы не было предела.
— Я устроила тебе службу при дворе. И не без помощи моего покровителя — его светлости господина герцога.
— Вот как? — девушке отчего-то сделалось неприятно это известие. — Как это?
— Очень просто. Я просила его за одну свою родственницу, и он оказал мне особую честь! Ты станешь фрейлиной Анны Леопольдовны! — У графини был торжествующий вид.
— Сказать по правде, тетя, я как-то не думала… Мне не очень хочется служить при дворе, — пробормотала Любава.
— Скажите на милость! А как же ты думаешь жить в столице? — возмутилась графиня. — Нет, мой друг, я вовсе не гоню тебя, и я была бы счастлива видеть тебя всегда в моем доме, но место фрейлины доставит тебе почетное, безбедное и независимое существование! У тебя будут комнаты во дворце, ты не будешь заботиться ни о еде, ни о нарядах и тебе будут платить жалованье! Ты даже, — прибавила Агния Петровна, — можешь выслужиться и сделать карьеру, если умело подойдешь к сему предмету. Или, скажем, сделаешь выгодную партию! Владетельные особы обожают устраивать судьбы своих любимчиков!
— Но я вовсе еще не в любимчиках у ее высочества! — рассмеялась Любава.
— Захочешь — станешь в любимчиках. Хотя она вечно с этой Юлианой Менгден… Но, может, оно и к лучшему, — задумчиво прибавила графиня. — У тебя будут другие покровители!
— Вот как? Посмотрим. — Беспечная девушка даже и не догадывалась, какую судьбу и каких покровителей подыскала и уже нашла ей тетка.
— Теперь ступай. Я хочу отдохнуть, а ты обдумай хорошенько все, что я тебе сказала! — велела графиня племяннице на прощание.
10
«Так, — размышляла по дороге к дому Голицына Любава. — Так. Ничего не понятно… На что это намекала тетушка? Что за покровители, что за успехи при дворе? Какие вообще у меня могут быть успехи при дворе?»
От этой мысли девушка чуть не рассмеялась.
«Ну положим, буду я фрейлиной. Хотя это само по себе странно. И кто же из всех господ позаботился оказать мне такую честь? Ах, принцесса Анна Леопольдовна… Хотелось бы мне посмотреть на вас. Я слышала о вас так много, но никто, или почти никто, не говорит о вас доброе. Все вас упрекают, никто не любит… Право, ежели бы обо мне все были такого мнения, то я предпочла бы оставаться где-нибудь на германской родине, нежели отправилась бы к Российскому престолу. Право, даже страшно делается когда подумаешь, как тут могут поступить с неугодным человеком, даже будь он правителем…»
Но что же могла поделать сия принцесса, волею судеб вовлеченная в круговорот Фортуны? Ведь была она русской царской крови, и крови той было в ней ничуть не меньше, нежели в тетке ее, цесаревне Елизавете. Анна Леопольдовна, дочь родной сестры ныне покойной императрицы Анны Иоанновны, и родная внучка царя Иоанна, брата Петра Великого. А ведь цари Иоанн и Петр суть сыновья одного отца, царя Алексея Тишайшего. А Иоанн к тому же и старший сын, а следовательно, за ним первенство. И вот теперь, когда, казалось, первенство то взяло верх, никто тем не был доволен. Никому не блазила [6] родная внучка царя Иоанна. Все лишь помнили, что она — Мекленбургская принцесса да муж ее — немец Брауншвейгской фамилии. То ли дело прекрасная Елизавета! И уж никто не помнил, что мать ее была немка, да роду самого захудалого и происхождения смутного. Все лишь помнили, что отец ее — император Петр Великий, да и мать была ее императрицею… А уж сама Елизавета! Сколь прекрасна, сколь умна! Всем люба…
Жаль, да что же поделаешь. Коль родился с венцом на голове, то нести тебе его всю жизнь. И ежели нету в тебе силы повернуть колесо Фортуны так, как тебе надобно, то берегись и терпи…
Графиня Болховская велела Любаве ждать терпеливо и пока не показываться в ее доме. Траур накладывал определенные обязательства. Графиня целыми днями пропадала во дворце, отдавая свой последний долг почившей императрице. Любава же, как и прочие горожане, в трауре продолжала вести обычную жизнь.
6
Не нравилась, не удовлетворяла (устар.).