Страница 8 из 45
— Револьвер принадлежит вам? — уточнил пристав и, получив утвердительный ответ, продолжил: — А теперь ответьте мне кратко, но скрупулезно, при каких обстоятельствах произошло это несчастье?
— Вы слышите меня? — наклонился над ним становой пристав. — При каких обстоятельствах получено вами сие огнестрельное ранение?! Отвечайте, будьте любезны! Ответьте же!
— Ваше превосходительство, в мое дежурство я не могу допустить, чтобы кричали на раненых! К тому же господин Лейхфельд неоднократно заявлял нам обстоятельства случившегося, чему все мы тут свидетели!
— Что ж… Я пока удовольствуюсь вашим подтверждением, господа!
— Стойте!.. — слабым шепотом воскликнул он. — Погодите!.. Не уходите! Я… расскажу! Я боюсь! Я не хочу умирать… вот так глупо!
— Не волнуйтесь! — ласково обратился к нему Костя Кричевский, оказавшийся по уходу начальства ближе всех к больничной койке. — Мы все помним! Имел место несчастный случай! Саморанение! Верно ведь, доктор Герман?
— К черту саморанение!.. — злобно скривился Лейхфельд. — Это она в меня стреляла! Злобная стерва!.. Проститутка, вообразившая себя невесть кем!.. Я не хочу из-за нее умирать!
— Кто в вас стрелял? — запинаясь, переспросил инженера молодой помощник станового пристава, в то время как прочие с любопытством сгрудились вокруг, прислушиваясь. — А как же вы говорили — несчастный случай при чистке?..
— К черту чистку!.. — подхватился с постели Лейхфельд и тотчас застонал. — О, как больно!.. Мне дурно, доктор!.. Господин становой пристав! Я хочу сделать официальное заявление! В меня из моего револьвера стреляла сегодня и нанесла мне эту ужасную рану, от которой я погибаю, моя сожительница Александра… или как там она себя величает! Будь она трижды проклята всеми ее богами! О-о… Я страдаю… Сделайте же что-нибудь!..
Глава вторая
СВИДАНИЕ
I
— Ну же! — не выдержал Петька Шевырев. — И она призналась?! Ты арестовал ее?!
— Как я мог ее арестовать?! — вскричал Константин. — Я люблю ее больше всей жизни — как же я мог ее арестовать?! Я пропал, я погиб, все кончено… Мне без нее не жить! — и он в отчаянии уронил голову на аналой, лицом на скрещенные руки.
— Уныние, Костичка, самый тяжкий грех. Господь даст — все будет хорошо. Что же дальше было с Александрой? Где она сейчас?
— Дома она, где же ей еще быть? — со вздохом отвечал Константин. — Евграфыч отпустил ее. Спросил у нас у всех, хорошо ли мы расслышали сделанное заявление, переписал все фамилии… Она объяснила, конечно, что выстрел был ею произведен нечаянно, во время заряжания револьвера. Станевич велел ей не покидать Петербург и утраты револьвера не допустить, и отпустил… Уважительно даже отнесся, когда узнал, что она княжна!
— А она княжна? — зачем-то усомнился Василий.
— Ну конечно! Если бы ты ее видел, сразу бы поверил!
— Ты проводил ее? — жадно полюбопытствовал Петька, щуря узкие глаза на широкой, круглой, точно сковорода, роже. — Вы целовались?!
— Пристав велел с ним идти, протоколы оформлять, — с сожалением вздохнул Кричевский. — Вот и провозился дотемна!
— А раненый? — спросил Богодухов.
— Какой раненый? — не понял его помощник пристава. — А, этот… Инженер… Ничего! Дали ему опиумных капель, он уснул, и кровотечение остановилось! Только Сашеньку оговорил, гад!
— Он не оговаривал, — мягко поправил друга Василий. — Он правду сказал. Ведь она же в него стреляла.
— Кому она нужна, его правда?!
— Правда нужна всегда, — возразил Богодухов.
— Надо, прежде всего, быть благородным человеком! — возмущенно крикнул Константин. — О других думать, а не только о себе! Она же не со зла стреляла, а случайно!
— А вот в этом разберется наш новый российский суд присяжных! — хохотнул Петька.
— Не будет никакого суда, — убежденно сказал худенький золотушный Васька. — Твой немец выздоровеет, и они помирятся.
— Час от часу не легче! — воскликнул Костя. — А я?!
— А надо думать не только о себе, но и о людях! — подкузьмил его Петька. — Везет тебе, Костька, с княжнами знаешься, не то что мы — только с местными дуньками… Господа, позвольте, теперь я расскажу! Я сегодня в городе, на Невском, в большой думской зале слушал публичные лекции по истории! Профессор Костомаров читал! Народу было — тьма! Уморительно просто! Оказывается, все, чему нас с вами учат в гимназии, — чистой воды вранье!
— Кроме Закона Божьего, — кротко поправил его Василий, наставительно подняв тонкий палец.
— А что это тебя понесло в большую думскую залу? — спросил глухо Константин, не отрывая лица от стола. — Ты прежде не имел такого рвения к наукам!
— Алексей Феофилактыч говорит, что журналист должен постоянно расширять свой кругозор! Я буду ему помогать, бывать на разных подобных собраниях и ему рассказывать, а ежели в последующем у меня и слог выявится, сам начну публиковаться! Представляете?! Во всю страницу в «Петербургском Вестнике» моя фамилия!..
— Он не с Фонтанки, твой Феофилактыч? — угрюмо, со знанием дела поинтересовался Костик. — Не из Третьего отделения? А то он, похоже, в осведомители тебя вербует, а тебе, прянику тульскому, и невдомек!
— Еще чего! — открестился Петька. — У меня своя голова на плечах! Я в утиратели слез note 4 не гожусь! Корреспонденты — независимые ни от кого люди!
— Нельзя быть независимым ни от кого, — возразил Богодухов. — Это грех — только от себя зависеть.
— Что ты понимаешь! — свысока похлопал приятеля по плечу Шевырев. — Дремучий ты наш проповедник! С такими, как ты, мы никогда Европу не догоним! Как вы полагаете, месье Кричевский?!
— Не знаю! — отрывисто и нервно отозвался Константин. — Ничего не знаю, ни о чем не могу думать! Только о ней!
— О родителях думай, — с назойливой требовательностью и заботой указал ему подрастающий пастырь. — Они-то знают?
— Еще чего! — возмутился Костя Кричевский. — Я и дома-то еще не был! И не скажу я им ничего! Все одно, они в любви ничего не смыслят, это же ясно! «Страсть, безумное желанье!» — им и слова-то такие неизвестны, честное благородное слово! А ты, Васька, если вдруг влюбишься, неужто все отцу расскажешь?!