Страница 32 из 45
— Абсурд! — не сдержавшись, воскликнул Кричевский. — Нонсенс, простите меня, Андрей Львович! О ком мы говорим?! О матером, закоренелом враге отечества, наемном агенте англичан, искусном умерщвителе, как вы изволили выразиться? Невольная виновница смерти Лейхфельда — девушка, которую сегодня крестили и которую вы видели в церкви! Господь с вами, что вы? Как можно?
— Видел, видел, — с улыбкой покивал Морокин, ничуть не прогневавшись на горячность молодого полицейского. — И очень был тронут, особенно сценою с крестиком… Ваши родители правы, Константин Афанасьевич! Водит она вас всех за нос, причем очень ловко… Надеюсь, сложившееся положение вещей не будет вредить моей работе… В противном случае придется мне поискать другого помощника!
IV
— Задумывались ли вы, Костя, — запросто обратился к помощнику станового пристава советник, будто желая загладить резкость своих слов и убедить Кричевского в своей правоте, — кто она, эта новообращенная девица Александра, урожденная Собянская княжна Омар-бек? Где люди, хоть один человек, который знал бы ее год назад? Пять лет назад? В юном возрасте?
— Ну, как же? — хмуро сказал Константин, не поднимая взгляда. — Розенберг ее хорошо знает…
— Это вам так кажется, Константин Афанасьевич! — несколько свысока улыбнулся Морокин. — По молодости лет, по известной доверчивости и чистосердечию. Вы хороший, неиспорченный еще юноша, как я вижу… Так ведь, Леопольд Евграфович? Кстати, считаю своим долгом сразу вас предупредить: человек я резкий, говорю вещи грубые и предмета беседы не смягчаю в угоду пустым амбициям! Полицейская ищейка, одним словом, как любят нас крестить наши отечественные газеты! Так что еще раз вам говорю: ежели вы намерены на меня постоянно дуться по каждому пустяку, то лучше будет для нас обоих на этом и расстаться!
— Нет-нет! — испуганно воскликнул Кричевский, поднимая глаза, промаргиваясь, боясь, что вот сейчас кончится нечто новое и важное для него, некая другая жизнь. — Я не дуюсь ни капли и вообще не имею такой привычки! Я вас слушаю внимательно, Андрей Львович! Главное ведь — разобраться во всем…
— Совершенно верно изволили заметить! — сказал Морокин, снижая тон, довольный. — Так вот, вы заблуждаетесь, полагая, что господин Розенберг знает княжну. Я ведь успел перебеседовать с любезным Михаилом Карловичем накоротке, прежде чем он на похороны отъехал. Он ее не любит, это несомненно, прямо-таки терпеть не может, но знает не в большей степени, чем вы, Костя… А может, даже и в меньшей. Не надо искать в моих словах того, чего в них нет. Его с девицей Александрой по осени познакомил сам Лейхфельд, представив сразу как свою невесту. А вот коим образом и когда эта девица вошла в жизнь инженера — об этом никому неведомо. Лейхфельд своему лучшему другу ничего не рассказывал: судя по всему, боялся насмешек и критики. Знаете, есть такое меж близкими друзьями, когда один подавляет другого. Но Лейхфельд свои знания унес в могилу и вряд ли с нами сможет поделиться… Даже если бы и захотел… Если только через столоверчение и спиритизм. Так вот, господа, что мы имеем: молодую, чертовски привлекательную женщину с весьма странной биографией, которую никто, ни одна живая душа, не знает и никто не видывал до осени прошлого года! Время пребывания на божьем свете загадочной княжны Омар-бек исчисляется полугодом, а, как я успел заметить, ей несколько более лет, нежели младенцу. И никаких документов! Согласитесь, господа, в сложившихся обстоятельствах это крайне подозрительно!
— С другой стороны, — увлекшись собственными построениями, продолжал рассуждать следователь прокуратуры, — тоже ведь странно! Ежели неприятельский лазутчик засылается к нам с такой ответственной миссией, да еще столь высоко подготовленный, то уж никто ему не помешает обеспечить себя документами и родословной хоть от Рюрика! А тут — ну хоть бы пустая бумажка, хоть справка какая-нибудь! Ничего! Согласитесь, не вяжется…
— Никоим образом! — воскликнул Костя, обрадованный тем, что Андрей Львович перешел к рассуждениям в защиту Сашеньки и к разгрому собственных логических построений, что, судя по всему, составляло его давнишнюю привычку.
— Кроме того, сие странное поведение после ранения… Она ведь могла бы сто раз скрыться и даже до Лондона добраться! Мы ведь ею всего как второй день интересуемся. Времени было предостаточно, границы открыты… А она все оставалась тут, будто дожидалась чего, или будто не знала, куда ей деться. Или будто привязывало се сидеть здесь что-то… Или же кто-то, — Морокин мельком посмотрел на дрогнувшего Кричевского. — Не льстите себе, Костя, я в такую романтику плохо верю… Но в жизни бывает всякое, и факт остается фактом: она здесь!
— Она и в участок сама ведь пришла! — подсказал Кричевский, волнуясь. — Помните же, Леопольд Евграфович! Ей Розенберг просто так предложил, из неприязни — пройдемте, мол! И она пошла!
— Точно так! — закивал бородой Станевич. — Эко все сложно-то, господи! Жене расскажу — не поверит!
— Насчет супруги — исключено! — поднял руку Морокин. — Надеюсь, всем нам знакомо, что такое тайна следствия! Так вот, все здесь, до особого распоряжения — тайна! Кроме того, и этому можно найти логическое объяснение… Всему в жизни можно найти объяснение… Если наша девица Александра никак не тянет на резидента, то вполне возможно, что есть некто третий, имеющий власть над нею! Бывает такое, что для выполнения разных неблаговидных дел нанимаются разные проходимки и авантюристки, имеющие подходящую внешность… Тогда понятно отсутствие документов. Уж безопасностью и будущим таких негодяев никто не озадачивается — только деньги! Этот человек мог и выстрел умело совершить!
— Нет уж, позвольте! — не согласился Костя. — Мы все по многу раз слышали от самого Лейхфельда, что стреляла в него княжна! Она, конечно, сделала это неумышленно, но вряд ли человек на смертном одре стал бы сочинять такую небылицу, приписывая выстрел другому!
— Пожалуй, вы правы! — поразмыслив секунду, согласился Андрей Львович. — Тут я увлекся малость… Бывает. Но человек такой, я думаю, был и есть, и именно он удерживал свою лазутчицу здесь уже и после совершения ею выстрела, пока… пока нечто не свершилось, или не было ею до конца исполнено. Он мог, кстати, и пулю отравленную в револьвер подложить.
— Есть еще письма, господин советник юстиции! — уважительно обратился к Морокину становой пристав, будучи старше его летами, но находясь под впечатлением умственных способностей и энергии этого налысо бритого господина в жилетке.
— Да-с… Письма… — почесал голое темечко Андрей Львович, подвигал бровями, отчего у него смешно морщилась вся кожа на голове, до самого затылка. — Мне Розенберг их отдал… Тоже в них много загадочного, неясного… — он изогнулся в кресле, достал из кармана широченных брюк небрежно смятую пачку. — Писаны все от разных лиц, на разной бумаге, но чудится мне, что почерк один и тот же, хотя слог разный. Отдам я их своим приятелям-шифровальщикам в Академию Генерального Штаба. Может, тайнопись какая… И надо будет разослать запросы во все места, откуда эти письма пришли, чтобы сыскать людей, сию девицу знавших! Установление ее личности считаю сейчас для себя первейшей задачей! Много вопросов с этим может отпасть, а много может и появиться… География в сих листах, знаете ли… Ого-го! Вся империя, от моря до моря! Из Архангельска есть и даже из Петропавловска-Камчатского! Туда-то, разумеется, запрос посылать не станем: год ждать, не меньше, даже если с егерской почтой… Да и из Архангельска немногим быстрее будет, а время дорого! А вот есть здесь письмецо из Твери, от некоей баронессы N из гостиницы Гальяни — туда-то и пошлем. Сегодня же, с ночным поездом! У меня добрый товарищ есть в губернской полиции, я ему приватным образом записочку напишу, чтобы расстарался — послезавтра уже и ответ будем иметь! И в Великий Новгород можно послать — за неделю обернется! Этим и займусь!