Страница 25 из 27
Вот, значит. А что показывали тогда, не шибко-то и помню. Голливудское что-то, со стрельбой там, с музыкой хорошей.
Вот, значит, сеанс уже с полчаса идет, как к Вадику с заднего ряда мальчонок подбирается. Осторожно так, чтобы Светка не услыхала, толкает его в плечо и на ухо шепчет чего-то. Ну, Вадик обернулся, Светка, значит, тоже услышала. Поговорили они с пацаненком, Вадик ему что-то сказал, тот долго головой мотал, отнекивался. Потом пацан к выходу полез, а Вадим снова давай фильм смотреть. Светлана спрашивала чего-то, голос повышала, а он ее успокоил, к плечу прижал, ну она и примолкла.
Пацан этот, шустро так, через выход юркнул на улицу, ну и все вроде. А минут через десять в зал сам Николай зашел. Весь возбужденный такой, даже злой, а за ним мальчонка тот проскочил да на задних рядах затаился. Николай, прямо как вошел, так, даже не пригибаясь, к Вадику направился.
Подошел, значит, и, даже не здороваясь, давай ругаться. И в полный голос. Ну, люди на них оборачиваться начали, шипеть. А Николаю все равно, он, говорят, немного выпивший был тогда — ни на кого внимания не обращал. Ты, говорит, слыхал, что тебе пацан передал? А чего ко мне не вышел? Ну и, значит, разговор у них есть. Люди крутом громче шипят, возмущаются. Вадик вроде друга уговорил потише быть, как тут Света: чего, мол, он приперся, мешает тут? Ну, Вадиму пришлось еще и ее успокаивать.
Вроде утихли, сели даже на кресла. Дальше говорили тише, почти не разобрать было. Но смысл понятен был. Николаю цепочка была Вадикова нужна. Вот вынь и отдай! На свидание он на какое-то собрался, и жизнь ему не мила будет, если не в этой цепи пойдет. Люди тут вообще как на сумасшедших оглядываться стали. Вадим в ступоре. Светка снова в крик. Гони его, говорит, что он еще себе позволяет? Люди опять на них шуметь. И так минут на пятнадцать…
Тут Вадим и не выдержал. Вскочил в конце концов, рубаху расстегнул, да и рванул цепочку. Прямо с крестиком, как была, и бросил ее другу. Держи, говорит, чтобы мы еще с тобой из-за какой-то побрякушки ругались! Светка снова в крик: тряпка ты, кричит, если свое чужим раздаешь, словно попрошайкам! И бежать из кино. Вадька постоял среди них, как осел тот из басни, да за девкой ринулся. Колька цепь подобрал, чуть сам не плачет, посидел немного и следом поплелся.
— Дед, продай ружье!
Дедок недоверчиво покосился на гостя и неспешно почесал бороденку. Парень затаил дыхание, затравленными глазами глядя на старика через щель в двери.
— Если б я тебя, засранца, столько лет не знал — взашей бы выгнал, а не ружье… Почто оно тебе?
— Нужно очень, дед! Ну не людей же я убивать собираюсь! — Николай тяжело привалился к двери. Казалось — еще немного, и взорвется.
Но дед торопиться не собирался.
— Нужно очень… А ко мне потом из милиции придут, в тюрьму сажать станут. Что тогда?
— Скажешь, силой взял… Не знаю я! Не придут! Продай, нужно!
Николай готов был уже на колени упасть, как вдруг дед сдернул с крючка цепочку, распахнул дверь, развернулся и исчез в комнате.
— Не придут… Нужно ему… Того и гляди расплачется… — Похлопав дверками шкафов, он вернулся в коридор, неся завернутое в промасленную простыню оружие. — Тыщу гони.
Николай схватил ружье, словно любимую женщину прижал к груди. Левой рукой торопливо достал из кармана пачку смятых денег и вручил ее деду.
— Ну, выручил, ну, спасибо, отец…
— Да ладно, чего там, — дед быстро пересчитал деньги, — не скулил бы столько — фигу тебе, а не ружье… А мне-то оно и на самом деле боле не надобно.
— Слушай, Никифорыч, — Николай словно проснулся и, вздрогнув, снова обернулся к старику, — а патроны и этот… ну, набор такой, чтоб самому их делать? Пули там лить, гильзы засыпать?
Дед подозрительно посмотрел на Николая, вовсе не торопясь приносить патроны.
— На войну, что ль, собираешься? — Неожиданный покупатель шумно сглотнул. — Ох молодежь пошла… Еще пятьсот!
Николай полез в другой карман, выудил из него мятые деньги. Дед незаметно улыбнулся, поглаживая усы.
— Тут только четыреста, дед, извиняй… Пойми, нужно. После сочтемся, клянусь!
— Смотри, не пробожись. — Старик снова исчез в комнате. — Еще скажи, что на том свете угольками рассчитаешься… — Вернулся, неся в руках большой бумажный сверток. — На вот, только смотри, с порохом осторожнее. Пересыпешь хоть чуток — рванет…
— Спасибо, дед, ох, спасибо! — Николай осторожно забрал у старика сверток.
— На кого охотиться-то собрался, шалопай? Сезон-то уж, считай, вышел весь…
— На волка, дед.
А цепка, я вам так скажу, и правда видная была. Вадик как с армии пришел, так ему родители и подарили, чтоб к крестику подходила. Красивая, плетения хитрого, тяжелая, серебра высокой пробы. А тут вот так… С друзьями сложно иногда. Вот такие вот штуки бывают. Но на то они и нужны — и друзья, чтоб их творить, и штуки, чтоб этих друзей на прочность проверять.
А дальше совсем недоброе началось. Сейчас расскажу, так вы отсюда переедете еще. Нет? Хе-хе… Ну, ладно, путать не буду. Вы, поди, и сами слышали, а коли не верите — в газетах посмотрите.
Дня через два в одном из канализационных люков труп нашли. Обгорелый. Мужчина, лет двадцати пяти. Его застрелили сначала, в живот выстрелили, а потом, значит, бензинчиком окатили и подожгли. А как догорел — в колодец запихали. А слесаря наши полезли туда, починять чего-то, и нашли.
Милицию, значит, вызвали. Собак тоже. Труп этот голый — документов никаких. Замерили все, сфотографировали да в лабораторию повезли — по зубам личность устанавливать. Но менты сразу поняли: не бензином его обливали, а какой-то кислотой — сам видал, как собаки от трупа как ошпаренные шарахались. Едкая, видать, штука была для псов. Так менты думали…
Начали свидетелей опрашивать да маньяков всяких искать. И что вы думаете? Приходит через пару часов в отделение девица одна, зареванная вся, словно из ведра облитая, и заявляет, что убитого знает. А еще знает, кто убил. Во как! И кто бы вы думали, эта девица была?
Так вот часто бывает. Сколько по жизни от людей ни бегай, так или иначе с одними и теми же приходится всю жизнь пересекаться. На небесах такие вещи рождаются, людей на всю жизнь объединяющие. Или под землей… Не знаю точно.
Проплакалась, значит, Светлана и говорит, что убитый этот — Максим, друг брата ее. Тот самый, которого со свадьбы погнали. Ушел, говорит, позавчера вечером и велел не ждать. А у нее прям сердце упало, отпускать не хотела, все держала, брата уговаривала не пускать. Но он пошел. И вот уже два дня ни весточки.
А ушел, стало быть, с парнем одним встретиться. Со знакомым недавним. С кем? Нет, не с Вадимом. С Николаем…
Ну, милиция наша на подъем быстрая — шмыг по машинам и к Кольке. Так вот и взяли его, значит, да в опорный пункт. А у парня свеженький перелом левой руки. Гипс там и все такое. Менты радостные, готов подозреваемый, значит. Светлана снова в слезы, лезет, глаза Николаю выцарапать хочет, словно кошка. А тот молчит только да руку больную придерживает, морщится.
Доставили его к следователю, поговорили: как, что, когда, что с рукой и далее по расписанию. А после обратно на квартиру к Кольке. С обыском. Там обрез-то и нашли.
Вот такие вещи, понимаешь, и творятся. Да только я так скажу: не всякий человек с оружием — зло. И не всякий убитый — мученик святой. Но оперу этого я рассказывать не собираюсь. Он и сам с головой.
Как ружье нашли, отпечатки проверили и еще шире заулыбались. Им ведь что, раскрытое дело — премии да звездочки на плечи. Отпечатки Колькины были, а сам он все отмалчивался, только губы от боли кривил. Его, значит, прямым ходом в лазарет, да не простой, а при СИЗО… Забрали Николая, а квартира их совсем пустая осталась — сначала Наташка, затем братишка ее. Вот так…
Мотив налицо был, орудие, все, в общем, как полагается. Они ведь ругались. А менты еще и до Вадика опять дознаваться стали. На этот раз, правда, недолго — чего там, и так все им, молодцам, ясно…