Страница 99 из 132
Герц с удивлением глядит на ассистента.
«А эти, буржуи… мало им больных высасывать, так и здоровым жизнь заесть хотят! Не будет по-ихнему, — Клейн со стуком опускает свой кулачище на стол. — Я Их не боюсь, и ты не бойся! Мы в России таких упырей всех к ногтю прижали и этих тоже надо».
«К ногтю? как это?..»
«Как вшей, — решительным движением показывает Клейн. — Сколько их?»
В глазах Герца оживает уверенность.
«Главных — восемь человек».
«Их человеками-то стыдно называть, — с укором замечает Клейн. — Прикончить их, и делу крышка».
Сознание Герца противится, но горечь безысходности, достигшая предела, от слов Клейна перерастает в острую жажду действия — но не бежать он хочет, а…
«Наверное, я постарел, — со злостью думает Герц, — я разучился воевать, устал… Нельзя жить, полагаясь на вежливость и полюбовное согласие. Уступка за уступкой — так вот, пятясь, и приходят на край пропасти!.. О, дипломатия — великое искусство! особенно, когда на твоей стороне — сила.
Если не оскалить зубы — запинают».
«И как?..» — спрашивает он.
«Лучше из винтовки, дальше бьет».
«Ты хорошо стреляешь?»
«Нет».
«И я не снайпер».
У Клейна обстоятельное, трезвое, крестьянское мышление. Он думает, сдвинув брови.
«Можно часовую мину смастерить. Я справлюсь. И в то место, где их сборище…»
«Слишком хитро. Клуб охраняется, сильный заряд поставить сложно. И я бы не хотел, чтоб пострадали невиновные».
«Так уж и невиновные… Кто им служит — все такие. Не бывает, чтоб хозяин — мразь мразью, а помощники — хорошие».
Клейн умолкает. Как бы Герца ненароком не обидеть. Но его нечаянный упрек не оскорбляет, а, напротив, усиливает убежденность Герца — «С этим пора кончать».
Мысли поворачиваются в уме Клейна, как отмычка в замке. Долгожданный зацеп и щелчок — где-то поблизости, но где?
«А яду крысиного…»
«Того не легче. Поваром в клуб, что ли, устроишься? Ты, кроме картошки и яичницы, только чай заваривать умеешь».
Что да, то да — в кулинарии Клейн не блистал.
«И еще — в одиночку не сладишь. А меня не должно быть в Дьенне, иначе найдут и заставят оживлять, согласно договору. Одного-двух их слуг я одолею, а впятером меня, пожалуй, скрутят. И чудеса тут не помогут, у чудес ресурсы небольшие».
«Значит, нам нужен опытный стрелок, — рассуждает вслух Клейн. — Перещелкать их издали, по одному, пока вы спрячетесь. Но быстро, чтоб не опомнились. Что-нибудь дня в три-четыре, а то разбегутся кто куда».
Восемь персон одна другой солидней — на это не всякий наймется. И мало снайпера найти, надо платить ему, да как бы не пришлось за молчание доплачивать… Шантаж — легкий заработок и большой соблазн.
«Платить?., а может, не надо? — неожиданно Клейн задорно подмигивает Герцу. — Инкарнатор-то у нас зачем? Главное — выбрать по документам, кто вышибал сто из ста с трехсот шагов… и при полной луне навестить его на кладбище».
*
Вторым посетителем Людвика в воскресенье оказалась та, которой он не ждал, — тетушка Стина. При виде ее он подумал, что известие о его странном обмороке, должно быть, попало в общенациональные новости на телевидении или радио, раз она с утра пораньше принеслась из Хоннавера. Значит, пора готовиться к шквалу сочувствия и сострадания, чтоб вытерпеть его — Ортанс, люди с кафедры, непременно университетское начальство, и всем придется заученно лгать. В том числе родственникам — Фальта многочисленны.
Поневоле возрадуешься, что с годами ложь становится более привычной и естественной частью речи.
Но коль скоро это так, у Стины вряд ли удастся выведать что-то о Герце Ваале. Тем более что у них общее прошлое. А может, это позволит ей разговориться?..
Со Стиной в палату влетел холодок свежести, словно она неслась от моря в Дьенн на мотоцикле и упругий встречный ветер впитался в ее меховой воротник и прическу, разрумянил щеки и остудил тонкие сильные пальцы. Тетушка успешно противилась наступающей старости; свое авто спортивной модели Стина водила, как молодая.
— Хорошо ли доехала, тетушка?
— За час двадцать. Если бы не светофоры — добралась бы быстрее.
— Большое спасибо, что приехала.
— Врач сказал, что тебя сегодня выпишут. Но у тебя кислый вид, племянник. Ты бы отдохнул недельку.
— У меня студенты и научная работа.
— Будь по-твоему; тебе виднее, как собой распоряжаться. Не держись так натянуто, Люк; я не намерена допрашивать тебя о том, что стряслось вчера…
— Да, я не хотел бы этого касаться.
— …поэтому я сама расскажу, что было. К тебе приходила Марсель.
— Стина! — Людвик приподнялся в кровати.
— Ляг; она прислала мне письмо срочной почтой.
— Моя дочь в могиле! Тебя обманули, как хотели обмануть меня! Это подставное лицо!..
— Твоя дочь бродит сейчас по Дьенну, коротая время до назначенного мне свидания, а в ее могиле пусто, как в ограбленной квартире. И даже не надейся, что у меня возрастные проблемы с головой — я говорю то, что есть.
— Стина, — уже тверже произнес Людвик, — ты врач. Ты знаешь, что покойники не возвращаются. Ты была на ее похоронах и присылала цветы к ее надгробию. И после этого ты утверждаешь…
— Скажи, Люк, — ты никому не высказывал желания, чтобы она вернулась? — наклонилась к нему Стина. — То есть — вслух и недвусмысленно?
— Да мало ли, что я говорил вслух. Наверное, все так говорят, теряя близких, но никто не подразумевает, что это сбудется. Я не о том толкую! Этого не может быть!
— Может, я плохая католичка, — Стина выпрямилась, — но ты, Люк — католик совсем никакой, если не веришь в воскресение.
— Я его не видел.
— Зато я видела.
— Герц Вааль показывал? — Ирония в голосе Людвика граничила с издевкой.
— Да, из-за этого мы с ним разругались и расстались.
— Не похож он на Иисуса Христа.
— По крайней мере, он с Христом одного роду-племени.
— А на мой взгляд, твой бывший приятель — мошенник, каких мало.
— Люк, — Стина жестко, пристально вгляделась в злые глаза Людвика, но голос ее был печален, — ты ничего не знаешь. А я знаю, и от этого мне втрое горше, чем тебе. Девушка, которая так напугала тебя, — в самом деле твоя дочь. У моего старого друга масса недостатков, но он действительно умеет воскрешать умерших. Боюсь, что ты именно ЕМУ сказал о желании вновь увидеть Марсель… То ли он снизошел до тебя, то ли что-то показалось ему многообещающим — так или иначе, удача ему улыбнулась.
— Я ничего у него не просил. Я… отверг его предложение! И… Стина, мы говорим о нереальном!
— Значит, он предложил, — пропустив последние слова Людвика, Стина нахмурилась, глядя мимо племянника. — Выходит, он уже тогда решился…
— Господи, Стина, какие глупости! Я шел на кладбище, мы случайно встретились, разговорились; он рассказал о своей сестре, умершей в лагере у наци…
— Вы вместе были у могилы?
— Да, он тоже вызвался почтить память Марсель.
— Ты рассказал и показал, ему этого достаточно. Он всегда жалел, что не знает, где покоится его сестра… Теперь я понимаю почему…
— А вот я не понимаю. Я не понимаю, почему ты так упорно вдалбливаешь мне идею о вернувшейся Марсель!
— Он ученый, Люк. Он в большей степени ученый и фанатик, чем все академики и доктора наук в Университете, вместе взятые. Что тебе о нем известно? ничего. А я с ним знакома с той поры, когда ему было двадцать с небольшим. Он всегда носился с мыслями о гибернации и оживлении. И без гроша в кармане. У него бедная семья; мать выгнали из дома за то, что вышла замуж за католика; отца невзлюбили за брак с еврейкой; ни ему, ни ей родня не помогала.
— Я догадываюсь, как он пробавлялся… — Лицо Людвика исказила гримаса. — Ты ведь тоже получила долю денег Джакомо?..
— Я не стыжусь того, что ему помогала, — спокойно ответила Стина. — Я верила в него, любила — и люблю сейчас, хотя и по-другому. Но он не жил на моем содержании, Люк. Мои деньги он вкладывал в свои приборы, а кормил и одевал его шофер.