Страница 116 из 132
— Вы говорите о мифах. Это осколки прежних, ныне исчезнувших религиозных систем, не более.
— В таком случае Библия является сборником мифов. Позвольте, я не узнал о вашем отношении к религии. Может быть, вы — убежденный атеист?
— Нет, я католик. Итак, Библия. Кажется, во Франции объявили о премии: предлагается большая сумма денег тому, кто найдет в Библии хоть одну цитату о бессмертии души. Масса народа кинулась читать Писание, полагая поиск легким делом. Уж в Библии-то, о бессмертии души… Премия так и не была востребована. «Ибо прах ты и в прах возвратишься…»
Глаза Герца сверкнули хрусталем, насмешливо и гордо.
— Читал, причем в подлиннике, на «языке святости», лашон гакодеш. А как вы думаете, кого призовет Господь в день Страшного Суда? Прах?., дух?.. Любое изображение сцены Страшного Суда даст вам ответ — мертвые восстанут и обретут плоть. Самые глубокие истины лежат у нас перед глазами. Это было самое сильное потрясение моего детства, которое во многом определило мой дальнейший поиск. Я изучал Танах, который вы называете Ветхим Заветом; однажды в парке — помню, стоял чудесный теплый день — я сел почитать на скамейке, ко мне подошли двое: «Молодой человек, можно побеседовать с вами о Боге?» Мне польстило обращение, а тема показалась достойной. Мы говорили долго, я узнал массу нового, мне дали кучу брошюрок, которые я тут же с жадностью прочитал. Как вы поняли, это были Свидетели Иеговы…
Людвик слушал с любопытством.
— …распираемый восторгом, что я знаю то, чего даже сам законоучитель не знает, я вихрем ворвался в дом и закричал: «Мама, мама! Я знаю имя Бога! Его зовут…», и тут моя кроткая почтенная мать ударила меня по губам. Имя Бога запретно. Мифы не исчезли и не прекратились. Они живут с нами до сих пор, в сознании. В них сохраняется обряд, ритуал, позволяющий человеку общаться с неизмеримо большим энергетическим континуумом, который персонифицируется в понятии Бога. В одной из книжек иеговистов я и прочел, что Бог воссоздаст праведников после смерти заново. Это стало моей ведущей идеей. Мертвые восстанут телесно. Не реанимация, не борьба с агонией, а воскрешение в прежнем теле. То, что у меня удалось в итоге, — вы видели.
— Да. Положение нелепое и вульгарное… Вы… вам, конечно же, рассказали, что произошло. Вы специально создали такую ситуацию?
— Предполагал ее, так будет точнее. Она обязательно бы пошла к вам или к матери. Даже лучше, что она выбрала вас, там бы шума было еще больше. Видимо, Ортанс заслонил новый ребенок.
— Вы меня осуждаете. — Людвик никак не мог отделаться от стыда за случившееся.
— Отнюдь нет. — Герц был невозмутим. — Люди и к более сильным методам прибегают в подобных случаях. Вы поступили еще очень деликатно.
Людвик вгляделся в черты лица Вааля, выискивая скрытую иронию, но иронии не было и следа. Или Герц превосходно владел собой.
— Не хотите кофе или чаю? — предложил Герц. — Может быть, вы проголодались?
— Нет, — Людвик быстро опустил взгляд, — я не совсем в форме, меня тошнит. Врач советовал поголодать денек, но от некрепкого чая с сахаром я бы не отказался.
Людвик взял в руки горячую чашку, вдохнул терпкий струящийся пар и ослабел.
— Вы правильно поступили, что выгнали ее вон, — исподволь заметил Герц, помешивая ложечкой сахар. — Снотворные, конечно, сильные, но вам не только поэтому плохо.
— На что вы намекаете?
— Приход мертвого не может действовать благоприятно. У южных славян существовало поверье о мертвецах, пьющих кровь у близких, пока те сами не становились такими же. И целые селения превращались в упырей.
— Вы говорите о вампирах? Это несерьезно и, по меньшей мере, ненаучно. Литературные фантазии.
— Графа Дракулу не Брэм Стокер выдумал. Он обработал легенды, бытовавшие в народе. Простые люди встречали таких выходцев из иного мира в колья.
— Вы утверждали, что вернули Марсель, сочувствуя моим переживаниям, а теперь делаете все, чтобы не допустить нашего сближения и примирения. Но я отец Марсель, и я не оставлю ее.
— Надеюсь, вы понимаете, коллега, что возврата к прежней жизни не будет: ей придется сменить имя, она не сможет жить с вами вместе — ее же могут опознать соседи; пойдут пересуды, кривотолки…
— Я не боюсь сплетен. О бумагах придется позаботиться вам, профессор, — у меня нет необходимых знакомств, а вот на встречах я буду настаивать.
— Поймите, сейчас она для вас опасна. Может быть, потом…
— Что значит «может быть»? а может и не быть?
— Я не хочу открывать все мои достижения. Достаточно сказать, что эксперимент не завершен. Воплощение — не единовременный акт, у них другое тело, они живут периодами… Это только начало, и порой очень трудно предугадать результат…
— Профессор, — голос Людвика окреп и прозвучал довольно резко, — вы хотите украсть мою дочь, создать себе семью; вы не учитывали ни моих чувств, ни интересов. На старости лет…
— У меня есть семья, — надменно ответил Герц, — но в силу целого ряда причин я вынужден жить отдельно от нее. Мой работе помогал мой талант, дар, полученный от предков, и я прожил бы жизнь зря, если бы не передал его. Я не мог допустить прекращения рода. Дети — наше семя, которым мы засеваем ниву жизни. Поэтому вы так боретесь за свою дочь. Не я, а вы стали одиноки. Должен вас огорчить — внуков вы не увидите. Воскресшие бесплодны.
— Значит, Марсель будет жить у вас.
— Пока — да.
— Я не позволю отнять у меня дочь!
— Кажется, я сказал даже больше, чем достаточно. Будьте разумны и терпеливы, как подобает взрослому человеку. Выждем время. Наши дети покидают нас и уходят в большой мир, чтобы потом вернуться другими, самостоятельными людьми. Дайте ей стать собой — не держите ее. Она научится правильно распределять силы, обретет уверенность, и вы сможете с ней общаться без вреда для вас обоих. Поверьте мне — она придет. И я не буду удерживать ее.
— Тогда, — по-деловому заговорил Людвик, — позвольте предложить соглашение. Я не буду настаивать на личных встречах, но как отец я не хочу оставаться в стороне. Я намерен принять участие в судьбе Марсель. Я не стану контролировать ваш эксперимент и требовать от вас отчетов, пусть порукой будет ваша научная этика. Также я не буду вмешиваться в вопрос… э-э… натурализации Марсель. Но образование ее оплачу я. И еще — Марсель была наследницей деда Джакомо. После ее смерти доля перешла ко мне. Когда Марсель получит документы и обретет официальный статус, я передам ей эти деньги. Я не допущу, чтобы она была зависимой и чувствовала себя обязанной вам и только вам. И при этом я буду присутствовать лично.
— Будем считать, что мы договорились. — Вааль снова прикрылся отчуждением, как улитка — створками раковины.
Они встали. Но что-то еще, невысказанное, витало в воздухе.
— Я могу увидеть Марсель?
— Это невозможно.
— Тогда скажите ей, что я… — Людвик замялся. Нелегко говорить о своих чувствах через посредника, — что я люблю ее. Люблю и жду по-прежнему. И вот еще…
Людвик нагнулся и вынул из пакета смешную игрушку — потертую розовую пантеру. Длинные лапки развернулись и повисли. Одно ухо у зверушки было оторвано и потеряно.
— …передайте ей. Она не расставалась с ней — это память о детстве.
— Спасибо, — серьезно ответил Герц. — Я уверен, мы сможем понять друг друга.
Они молча обменялись рукопожатием. Слабая кисть Людвика утонула в мощной ладони Герца. Когда соединенные пальцы разомкнулись, с ладони Герца сорвалась искра и больно уколола Людвика. Он невольно отдернул руку.
— У вас сильный потенциал…
— Статическое электричество. — Герц спрятал улыбку.
*
Едва отоспавшись и не отдохнув как следует, Тьен с утра опять впрягся за срочную почту. Поездок было немало, но больше коротких, не дальше Баллера. Нос как заложило со вчера, после прогона в Хоннавер и обратно, так и сегодня не расклинило — когда ты не в закрытом шлеме, волей-неволей таранишь носом встречный воздух, а он то сырой, то холодный. Им же, носом, и дышать приходится, шарфом до бровей не обмотаешься.