Страница 86 из 188
Сын некоторое время сидел в той же позе, потом медленно поднял на меня глаза. В них стояли слезы.
— Папа, это такой ужас! — срывающимся голосом произнес Володя. — Свадьба же! А люди падают в судорогах… Их рвет кровью… — И он вытер слезы рукавом пиджака.
— Кто падает? Когда? — опешил я. — Прошу тебя, возьми себя в руки, расскажи спокойно!
Я уже жалел, что накричал на сына: на его лице была такая скорбь, такая мука…
— Сначала все было хорошо… Очень! Весело… Здорово придумали!.. Олька такая красивая, счастливая!.. — бессвязно начал рассказывать Володя. — И муж у нее отличный парень… Штефан… Аспирант архитектурного института… Высокий, волосы черные, смуглый… Телевидение снимало… И в самый разгар вдруг падает телеоператор!.. Вызвали “скорую”… Только его увезли — Олин отец, Андрей Петрович, тоже упал… Его так рвало! С кровью, представляешь!.. Начались судороги… Опять вызвали “скорую”… Увезли Андрея Петровича — такая же история со Штефаном… С Олей плохо… Началась паника… Это какой-то кошмар!.. Просто жуть какая-то!..
Сын замолчал, уставившись в пол безумными глазами Я понял: он еще находится под впечатлением ужасных событий и вряд ли способен говорить более вразумительно.
И еще до меня дошло: случилось нечто такое, что требовало моего срочного вмешательства.
— Где играли свадьбу? — спросил я, набирая по телефону номер дежурного милиции по городу.
— В банкетном зале… На Первомайской улице, — только и смог ответить Володя, снова погружаясь в транс.
Услышав голос дежурного, я назвал себя и спросил, что он знает о происшествии в банкетном зале на Первомайской улице.
— Туда выехала следственно-оперативная группа, товарищ прокурор… А что и как, мне пока не сообщали.
— Кто там из руководства?
— Замначальника управления внутренних дел города товарищ Шалаев и ваш заместитель товарищ Ягодкин, — отчеканил дежурный.
— Почему мне не сообщили? — спросил я.
— Как только я принял сообщение, доложил дежурному прокуратуры города, а он… Думаю, не хотел вас беспокоить.
— Ладно, разберусь… Машина свободная есть?
— Так точно! — ответил дежурный.
— Будьте добры, пришлите за мной. Я дома.
— Слушаюсь, товарищ прокурор!
К банкетному залу я подъехал без нескольких минут двенадцать. Сквозь стеклянные стены четырехугольного здания лился яркий свет. У подъезда стояла “скорая помощь”, три машины УВД и огромный желтый автобус с надписью “Телевидение”. Лейтенант милиции, стоящий у входной двери, узнал меня, взял под козырек и сказал:
— Вход в зал вон там, товарищ прокурор.
Я поблагодарил и прошел через небольшой вестибюль внутрь помещения. Вдоль стен буквой “П” размещались столы с угощением. Лампы дневного освещения на потолке заливали все вокруг ровным светом. По полу змеился кабель в резиновой изоляции, в углу стояла телеаппаратура, софиты.
Чего только не было не столах! Фрукты, свежие и соленые овощи, вареная и копченая колбаса, паштеты, жареная птица, пироги, салаты… Все, конечно, уже развороченное, наполовину съеденное. И ряды бутылок. Пустых, наполненных и частично опорожненных.
Что мне сразу бросилось в глаза, так это три человека, методически и спокойно убирающие блюда и тарелки с едой со столов и складывающие их в какие-то ящики. Собирали угощение следователь городской прокуратуры Геннадий Яковлевич Володарский, старший оперуполномоченный уголовного розыска УВД города Кармия Тиграновна Карапетян и эксперт-криминалист Александр Лукьянович Назарчук.
Я невольно задержался у входа. И, глядя на размеренную работу своих коллег, подумал, какое радостное событие отмечалось здесь несколько часов назад и чем оно кончилось. На память пришли стихи Жуковского: “Где стол был яств, там гроб стоит…”
Ко мне подошел Игорь Ефимович Ягодкин, заместитель, и на мой немой вопрос пояснил:
— Скорее всего — острое отравление.
— Чем? — спросил я. Мой зам пожал плечами.
— Пока не ясно, — ответил он. — Возможно, продуктами… Будут исследовать всю пищу. — Ягодкин показал на столы.
— Сколько человек пострадало?
— В больницу увезли семь… Но кто знает, может быть, отравилось больше… Гости разошлись. Не исключено, что кому-то стало плохо уже дома.
— Спиртного выпито много? — поинтересовался я.
— В том-то и дело — ни грамма!
— Как? — удивился я. — Свадьба же…
— Так ведь свадьба была необычная, — пояснил Ягодкин. — Трезвая.
— А-а, — протянул я, припоминая слова сына, сказанные им в подъезде нашего дома. — Вот почему тут снимали для телевидения… По-моему, первая в Южноморске…
— Да, — вздохнул Ягодкин. — Первая… И комом… Телевизионщики, между прочим, из Москвы!
— Центральное телевидение? — уточнил я.
— Вот именно… И первой жертвой стал их оператор.
— Знаю, — кивнул я, вспоминая рассказ сына.
— Сначала подумали, что оператор запутался в проводах, — продолжал мой заместитель. — Потом смотрят: он лежит и не шевелится. Решили, что сердечный приступ…
К нам подошел следователь прокуратуры Володарский, который дежурил нынче в горуправлении внутренних дел и приехал сюда с работниками милиции после тревожного сообщения одного из гостей.
— Захар Петрович, — сказал следователь, — я сейчас говорил с телережиссером… Оказывается, снимали не на кинопленку, а на видео…
— Ну и что же из этого? — спросил я, не поняв, какое это может иметь значение.
— Так надо посмотреть, что происходило на свадьбе… С самого Дворца бракосочетаний.
— Когда?
— Сейчас. Тем и хороша видеозапись, — сказал Володарский. — Прямо в ПТС.
— А что это такое?
— Передвижная телевизионная станция, — пояснил следователь. — Автобус у подъезда видели?
— Конечно, — кивнул я. — Идея мне нравится.
Я перебросился несколькими словами с заместителем начальника УВД города Палаевым, поздоровался с Карапетян и Назарчуком, которые продолжали заниматься блюдами с праздничным угощением, и пошел вместе с Володарским в ПТС.
Возле желтого автобуса стояли двое мужчин. Один из них, в джинсовом костюме, оказался телережиссером. Его звали Грант Тимофеевич Решетовский. Второй назвался Александром. Но он мог и не представляться — это был Саша Маяков, без которого немыслимы передачи для молодежи. На этот раз на лице популярного ведущего не было его привычной обаятельной улыбки, он был потрясен случившимся.
— У вас готово? — обратился к Решетовскому следователь.
— Да-да, — откликнулся режиссер.
Мы забрались внутрь ПТС, где было тесным-тесно от всевозможной аппаратуры, которой распоряжалась сосредоточенная девушка в белом халате.
— Садитесь, — предложил режиссер. — В тесноте, да не в обиде… Люба, включай.
Все уставились на экран телемонитора. На нем возникла наша набережная, потом площадь перед Дворцом бракосочетаний, к которой подъехала кавалькада автомашин во главе с “Чайкой”, украшенной разноцветными лентами, воздушными шарами, обручальными кольцами. Двое молодых людей — шаферы — помогли выйти из “Чайки” невесте и жениху.
Да, моя жена была права: Оля Маринич действительно из гадкого утенка превратилась в паву. Стройная и грациозная, в белом платье и фате, с букетом белоснежных роз, она олицетворяла чистоту и женственность. Смущалась, конечно. Как и жених, который был выше ее на голову. Смуглый, с копной чуть волнистых черных волос и большими карими глазами.
Камера наехала на Маякова, стоящего тут же с микрофоном в руках.
“Да, дорогие товарищи, вы поняли сами: это волнующий момент в жизни Оли Маринич и Штефана Мунтяну. Оля учится на четвертом курсе Южноморского медицинского института. Штефан — аспирант Московского архитектурного института… У нас еще будет время спросить, где и как они познакомились… А теперь давайте вместе с ними пройдем во Дворец бракосочетаний…”
На экране возник высокий торжественный зал Дворца. Решетовский обратился к следователю:
— Эту церемонию можно, наверное, пропустить?
— Конечно, — кивнул Володарский.