Страница 64 из 188
— Почему? — хмуро спросил Гриша. — Даже если она погибла, поиски, по-моему, нельзя прекращать. Ведь погода, когда она исчезла, стояла хорошая. Люди с нее вполне могли спастись. Островов тут масса, и плавала она наверняка между ними, не в открытом океане…
— Стоп! — вдруг вскрикнул Волошин.
Локтев и сам уже, заметив что-то, начал поспешно поворачивать штурвал управления.
— Что там? Спасательный плотик? — спросил я.
Мне никто не ответил. Но, приникнув к широкому окну гондолы, я уже и сам увидел внизу чёткие очертания самолета! Вода была так прозрачна, казалось, будто он стоит на песчаном берегу. Но самолет был на дне, под водой, и совершенно целый, вроде вовсе не поврежденный!
— “Остер”?!
— Да, похоже, тот самый.
Только тут до меня дошло, что покоившийся на дне самолет, конечно, вовсе не воздушный лайнер, какой мы искали. Неужели и в самом деле “Остер”, пропавший три недели назад при таких загадочных обстоятельствах?!
Дирижабль неподвижно повис над затонувшим самолетом.
— Конечно, надо бы понырять, обследовать его, — пробормотал Волошин. — Но сейчас нет времени, надо искать американца. Сбросим буй, Борис Николаевич, чтобы место отметить. И сообщите о находке на “Богатырь”, пусть известят местные власти.
Волошин стал составлять радиограмму. Дирижабль снизился, и мы с Олегом по команде Локтева сбросили в воду ярко-оранжевый буй на увесистом якоре.
— Выглядит вполне исправным, — покачал головой Волошин. — И чего он залетел так далеко к северу? Тут его и не искали…
Костя вдруг сорвал с головы наушники и крикнул:
— Нашелся лайнер! Его воздушные пираты угнали. Только что передали: совершил посадку в Белеме.
— Что ж, теперь мы можем осмотреть затонувший самолет. Время у нас есть, — сказал Волошин и посмотрел на Локтева. — Давайте, Борис Николаевич.
Мы повисли над буем на высоте десяти метров, сбросили на воду резиновый надувной плотик.
Забрав акваланги, мы с Волошиным и оба лаборанта спустились на плотик и начали готовиться к погружению.
Вода была чистейшей. Никак не верилось, что самолет лежит на тридцати метровой глубине. Но я немало нырял и прекрасно знал, как обманчивы расстояния и размеры под водой.
Мы начали погружение. Костя и Олег для страховки остались на плотике, наблюдая за нами в “подводную трубу” — ящик со стеклянным дном, опущенным в воду.
Хотя глубина и была не слишком большой, спускались мы неторопливо, чтобы избежать обжима маски от сильного давления и дать глазам постепенно привыкнуть к меняющемуся освещению. Быстро тускнели, исчезали пестрые, яркие краски. Вот свет уже стал голубовато-синим. Он вызывал ощущение холода и придавал всему вокруг неприятный унылый и сумрачный вид. В этом мрачном мире не хотелось задерживаться…
Снаружи самолет выглядел совершенно исправным, даже винт уцелел, только погнулся. Погнулись при ударе о воду и стойки шасси, но не сломались, лишь глубоко вошли в белый коралловый песок.
Я заглянул в кабину и невольно отшатнулся, увидев в ближайшем ко мне левом кресле… скелет летчика!
Я знал, сколько кишит в теплой воде возле рифов всякой хищной, прожорливой живности — крабов, рыбешек. Но все же не представлял себе, как они способны “поработать” за сравнительно небольшое время, прошедшее после гибели самолета…
На полу кабины среди клочьев одежды валялся парашют Судя по положению ремней, летчик не пытался им воспользоваться. Не был расстегнут и поясной ремень. Значит, пилот до последнего момента надеялся благополучно посадить самолет.
Мне показалось, что в углу кабины что-то шевелится. Всмотрелся пристальней и обмер. Из полутьмы на меня смотрел совершенно человеческий глаз — задумчивый и слегка печальный, “со слезой”. Потом оттуда к моему лицу осторожно, неуверенно потянулись три гибких щупальца.
Осьминог уже успел устроить в кабине уютное жилище!
Разговаривать под водой мы не могли, только обменивались взглядами и жестами. Сергей Сергеевич попытался открыть дверцу и пролезть в кабину, распугав сновавших вокруг скелета разноцветных рыбешек. Но дверь не подалась, видно, ее заклинило при ударе.
Сделав побольше цветных снимков с различных точек, мы стали всплывать. И конечно, возбужденно заговорили, перебивая друг друга, как только наши головы оказались над поверхностью воды и мы освободились от загубников.
— “Остер”! — закричал Гриша. — Я же говорил, его инфразвуковой удар ослепил. Только непонятно, как же он сюда залетел? Это же километров на двести севернее того места, где с ним прервалась связь.
— Да, не мог он столько слепым пролететь.
— А по-моему, это какой-то другой самолет, — сказал я. — У того были британские опознавательные знаки, а у этого какая-то широкая черная полоса с белыми каемками на красном фоне. Чей это знак?
— Черт его знает. — Даже Волошин был явно растерян.
— Надо попросить нырнуть Локтева. Он точно определит.
Борис Николаевич спустился на плотик, надел акваланг и нырнул. Пробыл под водой Локтев довольно долго.
— “Остер”, — сказал он, когда вынырнул и снял маску. — У них компас установлен так высоко, что его только с пилотского сиденья видно. И рукоятка триммера расположена неудобно — наверху слева, почти над головой пилота. “Остер”.
— А опознавательные знаки? — спросил Волошин. — Что это за черная полоса на красном фоне?
— Тринидад и Тобаго.
— Значит, “Остер”, да не тот, — задумчиво проговорил Волошин. — Когда же он погиб? И отчего? Вроде исправен, а врезался в воду под таким углом.
— Еще одна загадка Пасти Дьявола, — сказал Гриша. — И вряд ли кто ее когда разгадает…
— Да, — согласился Волошин. — Похоже.
Как мы ошибались! Но узнать разгадку нам предстояло еще не скоро…
Вернулись мы на “Богатырь” почти уже в сумерках, но на этот раз даже строгий Черномор не ворчал на нас. Волошин сразу ушел докладывать о находке, а мы отвечали на расспросы, пока не взмолились:
— Братцы, дайте нам хоть переодеться. Мы же с ног валимся. И не ели ничего целый день. Все расскажем, все…
— И даже больше, — ехидно добавил кто-то под общий смех.
Разговоров и споров в этот вечер в нашем “клубе”, конечно, было немало. Нас донимали вопросами, заставляли припоминать малейшие детали всего, что мы увидели, осматривая затонувший самолет. А нам рассказали подробности угона авиалайнера, услышанные по радио, хотя это было, конечно, гораздо менее интересным и уж ничуть не загадочным.
Так что засиделись мы в своем “клубе” опять допоздна даже без Волошина, который все еще, видимо, совещался с начальством.
А утром я заспался. Слышал побудку, голос вахтенного штурмана по спикеру, но тут же снова провалился в глубокий сон. И проспал, прозевал полет, который, оказывается, снова совершил в Нассо Сергей Сергеевич. Выскочил на палубу, услышав шум взревевших двигателей, когда дирижабль, набрав высоту, уже быстро удалялся, исчезая в солнечном сиянии.
— Что же вы меня не взяли, Сергей Сергеевич? — упрекнул я, когда они вернулись.
— Хотел вас позвать, Николаевич, да подошел к двери вашей каюты, услышал, как вы храпите, и решил не будить. Нассо вы уже видели, а пробыли мы там всего час — видите, как быстро вернулись. Полет был чисто деловой, даже лаборантов не брали. Надо было только передать материалы осмотра самолета и снимки.
— Будут его поднимать?
— Наверное. Но были они несколько озадачены. Говорят, никакой “Остер” с островов Тринидад и Тобаго тут не пропадал — во всяком случае, с шестьдесят второго года, когда они стали независимым государством и завели собственный флаг и опознавательные знаки.
Из собравшейся вокруг толпы жаждущих новостей посыпались недоуменные вопросы:
— Откуда же он сюда залетел?
— Новый сюрприз Бермудского треугольника?
Сергей Сергеевич только весьма выразительно развел руками, высматривая кого-то в толпе.
— А, вот и вы, Казимир Павлович! — воскликнул он, увидев Бека. — У меня к вам серьезный разговор. Пойдемте ко мне в каюту.