Страница 54 из 188
“Прошу курс для посадки на воду”.
“Курс ноль — один — ноль, — ответил голос Земли. — Повторяю: курс ноль — один — ноль”.
И вдруг мы услышали снова голос Ленарда Гроу.
— “Земля, я на грани катастрофы… Похоже, окончательно сбился с курса… Не вижу ни одного острова… Повторяю, не вижу ни одного острова”, — переводил Володя.
“Ваши координаты? Хотя бы примерно…”
“Определиться не могу. Я не знаю, где нахожусь. Сбился с курса, сбился с курса. Господи, со мной еще никогда не бывало ничего подобного… Все небо затянули сплошные тучи… В них зияют какие-то черные дыры!”
Женский голос вдруг неожиданно что-то быстро произнес по-испански и тут же по-английски.
— “Развернитесь в сторону запада”, — перевел Володя и пояснил: — Это кубинская станция его пеленгует.
“Я не знаю, где запад… Я не знаю…”
Долгая пауза, потом из динамика опять донесся заглушаемый свистом, прерывающийся голос Ленарда Гроу:
“Все смешалось… Земля, я… Странно… Я не могу определить направление…”
“Гроу, Гроу, отвечайте, отвечайте!”
“У меня осталось мало горючего… Осталось мало горючего… Я отклонился от курса куда-то в сторону… Я не вижу ни одного…”
Молчание. Только свист и разряды.
Потом голос Земли:
“Остер”! “Остер”! Гроу! Отвечайте! Говорите что-нибудь. Мы стараемся вас запеленговать. Говорите хоть что-нибудь”.
“Что?”
“Пойте, черт возьми!”
Мне послышался вроде легкий смешок — и вдруг погибающий летчик начал читать монолог Гамлета.
“Быть или не быть? — вот в чем вопрос…”
Но он тут же прервался и вскрикнул:
“Море выглядит как-то необычно… Оно желтое или серое. Боже! Я, кажется, слепну! Нет, я вижу, вижу… О господи! Только не это! Нет! Нет!”
Молчание. Свист и разряды.
Напрасно взывает Земля:
“Остер”! “Остер”! Мы вас запеленговали! Высылаем два самолета. Держитесь! Держитесь! Вы слышите нас? Отвечайте! Мы вас запеленговали”.
Нет ответа. Молчание. Только бушует магнитная буря, грохочет в динамике, свистит по-разбойничьи.
Начальник рации выключает магнитофон и тихо произносит:
— Все.
Мы долго молчим.
— Какой-то у него тон странный, — говорю я. — Моментами вроде ликующий.
— Выпил для храбрости перед полетом. У них это принято, — хмуро отвечает Дюжиков. — Но все-таки какой крепкий мужик! — Он восхищенно качает головой. — В таком положении Шекспира читать!
— Что же с ним произошло? Почему он стал слепнуть? Что он там увидел такое ужасное? — допытываюсь я.
Мне никто не отвечает. Сергей Сергеевич задумчиво просит:
— Василий Петрович, прокрутите, пожалуйста, еще раз последний кусок. С того места, где он говорит, будто море выглядит как-то странно.
Снова звучат надрывающие душу голоса.
А на палубе мир, покой, тишина, все заняты будничной работой. Заканчивается очередная станция, как ученые называют остановки для проведения серии исследований. Океанографы достают из глубины океана тросы с батометрами и осторожно, словно священнодействуя, разливают воду по колбам и пробиркам. За ними придирчиво наблюдает начальник экспедиции.
— Все же волнение перемешало верхние слои, обогатило воду кислородом, — удовлетворенно говорит Черномор — Суворов, рассматривая одну из колб. И добавляет уже для меня: — Без штормов океан давно превратился бы в безжизненную водяную пустыню.
В гидрохимической лаборатории — строгом и сияющем стеклом царстве — собрались наши самые красивые и милые девушки. Начальник лаборатории Казимир Павлович Бек, худощавый, высокого роста, сутуловатый, в любую жару при галстуке и в белоснежной рубашке, выглядит среди них особенно строгим и даже немножко чопорным, академичным “ученым мужем”. Трудно поверить, что он увлекается автомобильным спортом и нередко принимает, как рассказывал мне, участие в весьма ответственных гонках.
А вдобавок он редкостный знаток латыни, да еще каких-то особенных средневековых ее научных жаргонов: специально изучал их, чтобы расшифровать рукописи Леонардо да Винчи. Многие места в них гениальный итальянец нарочно засекретил, опасаясь, как бы его открытия не были использованы во вред людям. “Одно и то же пламя и дает свет и сжигает”, — любил говорить Леонардо.
И вот, разгадав зашифрованные секреты, подобрав разные варианты газовых смесей для дыхания под водой и сперва испытав их на себе в лаборатории, Казимир Павлович разработал методику, позволяющую нашим водолазам нырять на глубины свыше километра в самом обычном акваланге. Интереснейший человек, согласитесь.
Но девушкам у него в лаборатории, по нашему общему мнению, было очень скучно: переливают из пробирки в пробирку воду, добытую с разных глубин, окрашивают ее всякими реактивами и монотонно диктуют бесконечные унылые цифры: “Двадцать три — одиннадцать… Двадцать пять — ноль…”
Из своей лаборатории им вторят синоптики: “Три — пять — ноль — девять. Направление ветра семьдесят, скорость полметра в секунду…”
Метеорологи снова и снова часами изучают бесчисленные фотографии, полученные с метеоспутников, и разрисовывают синоптические карты таинственными условными значками.
Андриян Петрович тоже доволен, сияет, как именинник:
— Общими усилиями удалось прозондировать атмосферу в ближайших окрестностях “Луизы”. Пригодились и наши наблюдения, проведенные во время полета. Вот примерный подсчет энергии скрытой теплоты, измеренной лишь в одной из облачных полос урагана за десять часов. Ну, я вижу, цифры вам ничего не говорят. Вам, журналистам, все подавай сравнения. Хорошо, пожалуйста. — На минуту задумавшись и нахмурив выгоревшие лохматые брови, он добавляет: — Можете записать: одна только эта часть тропической атмосферы содержит столько же энергии, сколько могли бы выработать сто Братских ГЭС за те же десять часов…
Я записываю.
— А ураганчик какой нам судьба подарила? Это же уникальные наблюдения! Редкостно повезло.
Я тоже думаю, что нам редкостно повезло, но в другом смысле, чем “небесный кудесник”… Хорошо, что благополучно выскочили из этого “ураганчика”, как он ласково его называет.
Цифры Андриян Петрович привел, конечно, любопытные. Но, признаться, сейчас меня больше волнует судьба пропавшего самолета. И никаких следов “Галатеи” до сих пор не обнаружено, не найден никто из ее команды.
“В семнадцать часов было принято официальное заявление правительства Содружества Багамских Островов о том, что все поиски, проведенные по его распоряжению, к сожалению, не дали результатов, — записал я вечером в дневнике. — Ни на одном из осмотренных островов не обнаружено ни пилота, ни обломков пропавшего самолета или каких-либо предметов с него.
Принято решение: пропавший самолет считать погибшим и поиски его прекратить. Благодарим за помощь всех, кто принимал в них участие”.
А яхту все еще искали. Несколько раз над нами пролетали самолеты с английскими и американскими опознавательными знаками.
Вечером мы, как всегда, собираемся в нашем “клубе”.
— Братцы, давайте размышлять, только без всякой чертовщины, — усаживаясь поудобнее, предупредил Волошин. — Загадки действительно интересные, пока непонятные, но будем все же искать им естественное объяснение, а не сочинять фантастическое. Причем вы обратили внимание, что все высказывают смелые гипотезы только не по своей специальности? Если речь касается океанографии, Гриша проявляет должную трезвость и скептицизм. А в проблемы метеорологии вторгается так же смело, как и летчик Поздняков. Или гипотезой силовой решетки начинает всех ошеломлять. Кстати, ее тоже не случайно высказали вовсе не специалисты в этой области, а любознательные дилетанты. Андриян Петрович справедливо вас раздраконил, Гриша.
Все рассмеялись.
— Тогда придется молчать, потому что обычными причинами ни пропажу “Галатеи”, ни загадочное исчезновение самолета пока никому объяснить не удается, — сказал Бой-Жилинский. — Согласитесь, Сергей Сергеевич.
— В этом рассуждении чувствуется знание психологии, присущее представителю биологических наук, — согласился Волошин. — И все же уверен: как бы мы ни фантазировали, все равно жизнь нам не перещеголять. Зачем придумывать антисмерчи, когда вполне исправное судно, оказывается, могут утопить самые обыкновенные бабочки?