Страница 154 из 188
— А за рубежом надеются, что святой отец возглавит движение наших верных сторонников.
— Передайте головным деятелям провода, что состояние здоровья не позволяет мне…
Штех покраснел.
— Болото! — выкрикнул. — Мы знали, что здесь вонючее болото, но чтобы такое! Забыть лучшие идеалы!
— Вы не понимаете одного, — возразил отец Иосиф, — эти идеалы можно распространить по-разному, и слово божье, тихо и своевременно сказанное, действует лучше, чем…
— Нам нужны действия, святой отец! — вырвалось у Штеха. — Мы должны доказать Западу, что здесь, на Украине, наша организация еще влиятельна, что с нами следует считаться, вот так!
Отец Иосиф пожал плечами:
— Центральный провод хочет дать мне в руки бомбу?
Но Штех уже овладел собой:
— Итак, ваше преосвященство, насколько я понял, отказывается активно сотрудничать с нами?
— Надеюсь, вы уже успели ознакомиться с советскими газетами? — уклонился от прямого ответа отец Иосиф. — В селах создаются колхозы, во Львове строят заводы, скоро здесь от рабочих прохода не будет…
— Вы правы, — согласился Штех, — но вы не учитываете зарубежной ситуации. Мы должны доказать американцам, что Украина не хочет идти с Советами. Нужны систематические акции, чтобы создать за границей общественное мнение! Нужно дать повод, за который могли бы ухватиться наши сторонники в правительстве Трумэна.
Отец Иосиф подумал, что Советы разгромили гитлеровскую Германию, на которую так надеялись оуновцы, теперь залечивают военные раны, и на это направлены все их усилия. Помешать им трудно, но возражать Штеху не стал. Промолчал, а тот продолжал:
— Мелкие акции, что осуществляют наши боевики, выходя из лесных убежищ, уже не производят впечатления. Необходимо заняться операциями, которые получили бы широкий резонанс. Святой отец, надо составить список видных советских работников во Львове и уничтожить их.
— Легко сказать! — Бескровные, узкие губы отца Иосифа скривились. — Наши явки разгромлены, лучшие люди давно арестованы.
— Хватит, святой отец, выкручиваться! У Службы безопасности пана Лебедя руки длинные.
В глазах отца Иосифа замелькали злые огоньки.
— Если глубокоуважаемый господин прибыл сюда, чтобы запугивать меня, он может сразу возвратиться в Мюнхен. Никто не пойдет за ним.
— Но вы должны знать свою паству…
— Хорошо, — перебил его отец Иосиф. — Я назову вам одного. И все.
— Только одного! — разочарованно ответил Штех.
— Я знаю еще кое-кого, но, насколько я понял, нужны абсолютно надежные люди. Без предрассудков и с твердой рукой… Этот один — племянник куренного Коршуна. Знали такого?
— Слышал. Коршун погиб где-то на Волыни.
— Племяннику удалось спастись. Сейчас работает на новом большом заводе.
— Что вы! — обрадовался Штех. — Отлично! Должен ликвидировать директора или главного инженера. Как с ним связаться?
— Давайте сделаем так: ждите его завтра в четыре часа в соборе святого Юра. Правый притвор. Он сам подойдет к вам. Спросит: не имеет чести видеть господина Габьяка? Запомнили? Габьяка. А вы скажете: “Не Габьяка, а Коструба”. Это и будет пароль.
Андрей с Филиппом постояли немного возле памятника Мицкевичу — романтический памятник поэту-романтику — и пошли по широкой аллее, ведущей к оперному театру.
Они перешли трамвайную линию, выбегавшую из соседней узкой улицы, пересекавшей аллею. Грохоча на рельсах, подошел старый трамвайный вагон, и люди, толпившиеся на остановке, двинулись к нему.
К трамваю подбегал высокий парень “голубой рубашке с закатанными выше локтя рукавами.
— Смотри! — закричал вдруг Филипп, схватив Андрея за руку. — Видишь? Неужели Гришка?
— Гришка! — воскликнул Андрей. — Точно, Гришка!
Парень взялся за поручни, вскочил на подножку, и трамвай тронулся.
— Гришка! — закричал Андрей.
Не услышать его было невозможно, но парень не оглянулся. Стоял на ступеньке, прижавшись грудью к спине пожилого пассажира, а трамвай уже набирал скорость.
— Гришка! — выкрикнул еще раз Андрей и бросился вдогонку за трамваем, но было уже поздно: трамвай повернул за угол. — Говорят, у каждого человека есть двойники, — сказал несколько растерянно Андрей, возвратясь к Филиппу.
Филипп пожал плечами.
— Наверно, мы все же ошиблись, — решил Андрей. Посмотрел на часы, заторопился: — Пошли, Владимир Гаврилович уже, наверно, ждет нас.
Бутурлак действительно сидел на скамье недалеко от оперного театра. Андрей думал, что увидит его в форме с погонами капитана госбезопасности, но Бутурлак был в скромном сером костюме и рубашке апаш. Шея и лицо загорелые, волосы почти выбелены солнцем, и ветерок играет ими.
Бутурлак увидел ребят издалека, подумал: они держали оружие, будучи еще детьми, а сейчас по аллее к нему идут совсем взрослые люди, с такими он уже ходил в разведку… Пусть судьба бережет их — чтобы никогда больше не пришлось им стрелять…
Он поднялся и протянул руки навстречу. Андрей, застенчиво улыбаясь, пожал руку капитану, но не выдержал и совсем по-детски прижался к нему. Он был уже на полголовы выше капитана, а форма студента-политехника делала его еще выше и стройнее.
Бутурлак повел парней в кафе на центральной улице, заказал неприхотливый обед и кофе.
Он расспрашивал их про Острожаны, про Петра Андреевича Ротача, про отца Филиппа — Антона Ивановича, который стал председателем острожанского колхоза “Красное Полесье”. Вспомнили, как дрались с Коршуном, и Андрей рассказал о встрече с Гришкой Жмудем или парнем, похожим на него. Бутурлак насторожился, слушал очень внимательно, переспросил даже, во что был одет парень.
— Считаете, что действительно Гришка Жмудь? — спросил его Филипп.
Бутурлак неопределенно хмыкнул, сказал, что ничего не считает, но никогда не следует относиться к таким фактам легко мысленно.
Андрей заметил, что Бутурлак глянул на часы — наверно, не хотел обижать их, но не мог и засиживаться, — и отодвинул недопитую чашку.
Они проводили Владимира Гавриловича до трамвайной остановки, и Андрей еще раз вспомнил, как садился в трамвай парень в голубой рубашке.
Штех внимательно посмотрел на высокого, светловолосого молодого человека в голубой рубашке, подошедшего к нему.
— Простите, вы ошиблись… — Ответил так, как было условлено. — Моя фамилия Коструб.
Парень переложил из руки в руку газету, ничуть не смутившись под испытывающим взглядом Штеха. Это понравилось эмиссару.
— Подожди меня возле собора, — сказал Штех и, не оглядываясь, направился к большой иконе святого Николая.
Поставил свечку — не потому, что верил в бога, давно уже привык верить лишь своему разуму, интуиции и сообразительности, просто в глубине души был суеверен. В конце концов, почему не поставить свечку? Что такое свечка? Тьфу, копеечное дело. А вдруг поможет?
Штех перекрестился, постоял немного, проникаясь молчаливой торжественностью храма. Людей в эти предвечерние часы было еще мало, пахло ладаном. Этот запах всегда нравился Штеху, возвышал и будто обновлял его.
Гришка стоял недалеко от входа, возле чугунной ограды сада митрополита. Штех сделал ему знак, чтобы шел за ним, и направился вниз, к парку Костюшко. Здесь, в боковой тенистой аллее, найдя свободную скамейку, он сел и поманил к себе Гришку.
Штех сказал, что знал Тришкиного дядьку и уважал его, что Григорий должен отомстить Советам за его гибель, а что сам Штех — функционер Центрального провода (на всякий случай Штех не сказал, что занимает положение намного более высокое) и прибыл сюда, чтобы передать Гришке приказ центра.
— Так вы оттуда? — Гришка выпрямился на скамье. Казалось, еще секунда — вскочит и станет смирно.
— Оттуда. И если ты не глупый, должен понимать, какая это честь — выполнять мои задания.
У Гришки даже просветлело лицо: он слышал, что такое приказы Центрального провода — их выполняют лишь самые достойные.
— Надеюсь, что смогу быть полезным, — отчеканил он, сжав кулаки.
— Расскажи, что делал после гибели дядьки.