Дурак

Кристофер Мур

Дурак

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

Это охальная история. В ней вы отыщете неуместные перепихоны, убийства, трепки, увечья, измены и доселе неизведанные высоты вульгарности и сквернословия, а также нетрадиционную грамматику, неснятую полисемию и несистематическую дрочку. Если все это вам, нежный читатель, претит — проходите мимо, ибо мы намерены развлекать, отнюдь не оскорблять. На сем закончим; если же вы считаете, что вам такое будет по нраву — исполать, у вас в руках идеальная книга!

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Лир — король Британии.

Гонерилья — старшая дочь Лира, герцогиня Олбанийская, супруга герцога Олбани.

Регана — средняя дочь Лира, герцогиня Корнуоллская, супруга герцога Корнуолла.

Корделия — младшая дочь Лира, принцесса Британии.

Корнуолл — герцог Корнуоллский, супруг Реганы.

Олбани — герцог Олбанийский, супруг Гонерильи.

Глостер — граф Глостерский, друг короля Лира.

Эдгар — старший сын Глостера, наследник графского титула.

Эдмунд — побочный сын Глостера.

Затворница — святая женщина.

Кент — граф Кентский, близкий друг короля Лира.

Карман — шут.

Бургунд — герцог Бургундский, ухажер Корделии.

Француз — принц Франции, ухажер Корделии.

Освальд — дворецкий Гонерильи.

Куран — капитан гвардии Лира.

Харчок — подмастерье шута.

Призрак — куда ж без окаянного призрака.

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ

Представляет собой более-менее мифическую Британию XIII века; аж с доримских времен здесь валандаются остатки бриттской культуры. Британия охватывает то, что ныне является современной Великобританией, включая Англию, Уэльс, Ирландию и Шотландию, и всего этого Лир король. Условия тут по большей части — если не поясняется иначе — можно считать промозглыми.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Явление первое

Куда ж без окаянного призрака

— Дрочила! — каркнул ворон.

Куда ж без окаянного ворона.

— Дурак ты, что учишь его говорить, если хочешь знать мое мнение, — молвил караульный.

— Я по долгу дурак, йомен, — рек я. Это, знаете ли, так и есть. Я дурак. Придворный шут Лира Британского. — А ты и взаправду дрочила[1], — сказал я.

— Проваливай! — каркнул ворон.

Йомен замахнулся на птицу копьем, и огромная черная дура спорхнула со стены и полетела граять себе над Темзой. Перевозчик в лодке поднял голову, увидел нас на башне и помахал. Я вспрыгнул на парапет и поклонился — к вашим, язви вас в рыло, услугам, благодарю покорно. Йомен рыкнул и плюнул ворону вослед.

На Белой башне всегда жили вороны. И тысячу лет назад, еще до того как Георг II, слабоумный король Мерики, пустил весь мир псу под хвост, вороны там жили. Легенда гласит, что сколько в этом замке будут обитать вороны, столько Англии и стоять. Но все равно — учить птицу разговаривать, наверное, не стоило.

— Едет граф Глостер! — крикнул караульный на западной стене. — С сыном своим Эдгаром и ублюдком Эдмундом!

Йомен подле меня ухмыльнулся:

— Глостер, э? Ты уж не забудь, разыграй ту пьеску, где ты коза, а Харчок — граф, который ее с женой своею перепутал.

— Это не по-доброму будет, — ответил я. — Граф недавно овдовевши.

— В последний же раз при нем показывал, а супружница еще и в могиле не остыла.

— Ну… да. То ж услуга ему была, чтоб бедняга поскорее от горя очухался, нет?

— Да и недурно представил. Блеял так, что я уж совсем было решил — старина Харчок будь здоров тебе затычку раскупоривает.

Я сделал мысленную зарубку: столкнуть караульного со стены, как только выпадет случай.

— Слыхал, он тебя хотел прикончить, да королю челобитную не сумел составить по всей форме.

— Глостер особа благородная, ему на убийство никакие челобитные не нужны — было б желание да клинок.

— Это уж дудки, — сказал йомен. — Все знают — король тебя под особым крылышком держит.

И это правда. Дарованы мне особые вольности.

— Ты Харчка не видал? Раз Глостер тут, представления по королевскому указу не миновать.

Харчок — это мой подручный, тупоумный парняга размерами с тягловую лошадь.

— Пока моя стража не началась, он был на кухне, — ответил йомен.

А на кухне дым стоял коромыслом — стряпухи готовили пиршество.

— Харчка не видал? — спросил я Едока, сидевшего за столом. Он печально глядел на житный подносец[2] с холодной бужениной — королевский обед. Едок был парнишка худой и болезненный — на должность, вне всякого сомнения, его выдвинули по хлипкости телосложения и склонности чуть что падать замертво. Я любил поверять ему свои горести — уж точно далеко не разлетится.

— Как по-твоему, отравлено?

— Это же свинина, парень. Любо-дорого. Лопай давай. Половина мужей английских за такой харч отдала бы ятро, а день еще не кончен. Меня самого подмывает. — Я мотнул ему головой и ухмыльнулся. Бубенцы зазвенели: гляди, мол, бодрей. Я сделал вид, что краду шмат его буженины. — После тебя, само собой.

В стол возле моей руки воткнулся нож.

— Охолони, дурак, — рявкнула Кутырь, главная стряпуха. — Это королевский обед, покусишься — яйца отрежу.

— Мои яйца — ваши, миледи, только попросите, — молвил я. — А вы их на поднос выложите — или мне самому подать в сметане, как персики?

Кутырь фыркнула, выдернула из столешницы нож и отошла к мясницкой колоде потрошить дальше форель. Ее обширный зад перекатывался на ходу под юбками грозовыми тучами.

— Гнусный ты человечишко, Карман, — сказала Пискля, и волны веснушек побежали от ее робкой улыбки. Она помогала кухарке — крепкая рыжая деваха, смеялась пронзительно, а впотьмах бывала щедра. Мы с Едоком частенько проводили приятственные деньки за столом, любуясь, как она сворачивает курам шеи.

Карманом, кстати, кличут меня. Мать-настоятельница так прозвала, нашедши на крыльце обители совсем еще крошкой. Так и есть, статью я не вышел. Могут даже сказать, что я совсем карапуз, но проворства у меня, что у кошки, да и природа наделила меня иными дарами. Но гнусью? Увольте.

— По-моему, Харчок к принцессе в покои шел, — сказала Пискля.

— А то, — мрачно подтвердил Едок. — Госпожа послала за средством от хандры.

— И паршивец вызвался? Один туда пошел? Не готов же еще сопляк. А ежели промашка выйдет, споткнется, на принцессу завалится, как жернов на бабочку? Вы уверены?

Кутырь швырнула потрошеную форель в спуд осклизлого сорыбца[3].

— И распевал еще при этом: «Долг зовет на подвиг». Мы предупреждали, ты его искать станешь, когда сами услыхали, что едут принцесса Гонерилья со своим герцогом Олбанским.

— Олбани тоже к нам?

— Так поклялся же твои кишки по шандалам развесить, нет? — осведомился Едок.

— Не, — поправила его Пискля. — То герцог Корнуолл поклялся. Олбан, сдается мне, собирался его голову на пику насадить и выставить прилюдно. На пику же, правда, Кутырь?

— На пику, вестимо. Вот потеха-то и думать об этом — тогда ты вылитый кукленыш станешь, что у тебя на палочке, только побольше.

— Кукан. — Едок показал на мой шутовской жезл по имени Кукан — последний и впрямь уменьшенная копия моей привлекательной физии, насаженная на крепкую рукоять из полированного ореха. Кукан разговаривает за меня, если даже моему языку потребно превзойти дозволенье вольно говорить с рыцарями да знатью: его башка уже на пике, коли на нее обрушится гнев глупцов и зануд. Тончайшее мое искусство часто канет в оке его предмета.

1

Дрочила — тот, кто дрочит, рукоблуд. — Прим. автора.

2

Житный поднос — толстый широкий ломоть черствого хлеба, с которого ели, как с тарелки. — Прим. автора.

3

Сорыбец — группа другой рыбы, соратники, компаньоны. Заткнитесь, есть такое слово. — Прим. автора.