Страница 140 из 164
Вот и все.
В том, что именно так все произошло, Виктор был абсолютно убежден.
Оставалось убедить в этом самих преступников. Убедить в том, что каждый их шаг, каждое движение, каждое действие известно милиции не хуже, чем им самим. А для этого нужно было услышать их рассказ о событиях, их ответы и, отбрасывая все ложное, по крупицам собирать полезную информацию тут же, мгновенно, обращая ее в свое оружие, и с ее помощью вновь идти в атаку для добычи новой информации.
Первым Виктор допрашивает Гришина. Тот сидит напротив него, положив руки на колени, расстегнув ворот рубашки в цветочках. Он не отводит глаз, смотрит исподлобья, напряженно, по-волчьи. Отвечая, цедит слова, иногда ухмыляется или кривит рот. Сразу видно, что это прием.
— Ваше имя, отчество, фамилия?
— Гришин Сергей Васильевич.
— Год рождения?
— Сорок второй.
— Москвич?
— Москвич.
— Где работаете?
— С декабря не работаю.
— С какого декабря?
— С семнадцатого.
— А раньше где работали?
— В артели имени…
— Кем?
— Слесарем.
Это формальности. Все, что сейчас отвечает ему Гришин, Виктор отлично знает, а Гришин знает, что он знает. Но так полагается. Первый официальный допрос.
Впрочем, Виктор знает и многое другое. Еще накануне в этом же кабинете была у него немолодая, заплаканная женщина. Их не разделял стол. Виктор сидел с ней рядом на диване, сочувственно глядя в ее глаза.
Матери Гришина не было причин радоваться.
— Знаете, — говорила она, вытирая головным платком слезы, — как говорится: придет беда — отворяй ворота.
Старший сын — шофер недавно угодил в больницу. Отца нет — одна растила. И вот Сергей пошел по плохой дорожке. Сколько раз говорила, предупреждала. Да разве мать слушают? Понимает она, все понимает. Но неужто совсем он безнадежный? Быть того не может! Вот и брат, как узнал, окончательно расхворался…
Дальше с Гришиным начинается разговор по существу.
— Где вы были в ночь на четвертое?
— Сидели у Веревочкина, потом выпили, потом решили погулять; гуляли, а нас задержали…
— Кто еще был в квартире, кто видел, что вы выпивали?
— Никого.
— Гуляли всю ночь? Вас ведь чуть не под утро задержали? Не холодно было по морозу гулять?
— Ничего, мы закаленные, по утрам зарядку делаем…
— Значит, вы отрицаете свою причастность к попытке ограбить ателье номер три?
— Конечно.
— А если ваш друг и коллега Веревочкин окажется умнее и признается?
— А чего ему признаваться? Что он, нервный…
— А если уже признался?
— Не ловите, начальник. Я не карась, вы не рыбак. Пауза.
— Ну что ж, раз не хотите признаваться — не надо. Рано или поздно все равно придется. А расскажите, что вы делали в ночь на двадцать седьмое декабря?
— Не помню. Спал, наверное.
— А вы, случайно, не лунатик?
— Как? Почему лунатик? Не понимаю.
— Вы не могли во сне встать, подойти к ателье номер один Куйбышевского района, влезть через слуховое окно на чердак, простукать потолок и в самом тонком месте, проделав отверстие, спуститься вниз по стояку? Не могли?
Гришин, нахмурив лоб, настороженно смотрит на Виктора.
— А потом, по-прежнему в состоянии сомнамбулизма, — продолжает Виктор, — не могли вы взломать портновскими ножницами сейф и забрать оттуда деньги? Или это вы стояли на стуле и следили за милицией?
В глазах Гришина мелькает беспокойство и удивление, пальцы теребят складку брюк.
— Не знаю, о чем вы говорите, гражданин…
— Знаете, Гришин, отлично знаете. Значит, это он на стуле стоял, чуть не упал, еле за решетку удержался, а вы пока сейф открывали?
— Он? Кто он? О чем речь? Кто вам рассказал? Это ж все неправда!
— Нет, Гришин, это уж вы называйте фамилии. Ну что, вам еще подробности привести? Пожалуйста. Вот, например, зачем вы чистоту нарушаете? Пришли воровать — воруйте. А сморкаться на пол зачем?
— Я не сморкался. Это…
— Ну кто? Чего ж скрывать: в магазине восемьдесят четыре сморкались, в ателье номер один тоже и в сберкассе…
Молчание.
— Ну что ж вы молчите? Мы одного вашего коллегу, который с вами кассу грабил, задержали. Между прочим, не Веревочкина. И зачем вам понадобилось в тот же вечер еще и ателье номер три грабить! Совершенно не понимаю. Жадность обуяла?
Молчание.
— Почему, Гришин, вы так стараетесь выгородить ваших дружков? Воровская дружба? Да? А вот они что-то не очень придерживаются этих правил — рассказывают.
— Не ловите на пушку, гражданин начальник…
— А к чему ловить-то? Вы еще можете пытаться отрицать, я ваш дружок куда денется? Его-то с поличным поймали. Он вас обманул, а сам попался.
— Кто обманул?
— Это уж сами догадайтесь. Вы ведь только за деньгами охотились, так? Вещей-то не брали, а он взял. Вот когда мы у него лису нашли…
— Какую лису, никто лису не брал!
— …когда у него лису нашли, что ему оставалось делать? Против фактов не пойдешь, Гришин, хоть вы и пытаетесь это делать. А вот ваш коллега это понял, когда мы ему лису предъявили.
— Гад Володька! — Глаза Гришина сузились, губы побелели от ярости, пальцы конвульсивно мяли брюки на коленях. — Договорились…
— Да, нехорошо получилось… Договорились вещей не брать, а он, этот нарушитель конвенции, взял да и уволок лису. Давайте не терять времени, Гришин, серьезно.
Наступает молчание.
— Скажите, Гришин. — Виктор испытующе смотрит на сидящего напротив него человека. Тот на мгновение поднимает глаза, часто моргает и быстро опускает их. — Скажите, вы когда-нибудь думаете о других? Нет, не о ваших “дружках”, а о вашей матери, например? Думаете? Она была у меня…
— Была? — Вопрос вырывается у Гришина неожиданно для него самого.
— Была, — Виктор задумчиво качает головой, — была. Каково ей — между тюрьмой и больницей… Только в больницу не по своей воле попадают, а в тюрьму…
— В тюрьму и подавно, — невесело усмехается Гришин. Лицо его выражает тоску.
— Нет, Гришин, в тюрьму в конечном счете человек сам себя определяет. У нас в стране, во всяком случае. Когда человек не хочет жить по законам нашего общества, хочет встать на путь преступления, это значит, что он захотел в тюрьму. Так?
— Наверное, так, — соглашается после паузы Гришин.
— Только попадают туда, — продолжает Виктор, — не навсегда. На честный путь всегда можно встать. — И он добавляет совсем тихо, так что Гришин весь в напряжении подается вперед: — Ваша мать вот верит, не может не верить, что вы встанете на честный путь. Права она? Не знаю, Гришин. Вам видней.
Таких бесед-допросов было немало. Постепенно Гришин оттаивал.
…Он рассказал, как был ограблен магазин № 84, как этот “паразит” Володька сам же предложил очистить ателье № 1, чтобы отвести подозрение от задержанного в 24-ом отделении милиции Веревочкина. Но насчет сберкассы особенных подробностей старался не сообщать, а главное — фамилии Володьки не называл.
Виктор и его товарищи уже держали на примете кое-кого из друзей Веревочкина, в том числе некоего Балакина Владимира, 1939 года рождения, слесаря, временно не работавшего. А уволили его с завода совсем недавно- как раз тогда, когда был в первый раз задержан Веревочкин. Кстати, и работали они в одном цехе. Его постоянно видели вместе с Гришиным и Веревочкиным. Они вместе пьянствовали и виделись ежедневно.
Ограбив в тот вечер сберкассу, они, как рассказал Гришин, отправились на Савеловский вокзал, пили там до глубокой ночи, а потом решили мимоходом “взять” ателье № 3. Кто? Он и Веревочкин. А Володька? Володька ателье “брал”, а сберкассу, ателье № 3 — этого Гришин не помнит.
Балакина задержали и на следующий день привели к Виктору.
— Имя, отчество, фамилия? Год рождения? Снова обычные вопросы.
— Вот что, Балакин, — сказал Виктор, после того как формальности были закончены, — хоть и банально это звучит: “нам все известно”, но что ж делать, коль это так? Лучшее доказательство этому, то что вы здесь. Так сами расскажете, что знаете, или я вам должен описать, как, например, грабили сберкассу?