Земля Серебряных Яблок

— Еще как пойдет! — подтвердила Люси и соизволила наконец встать.

В этом вечном споре мать всегда проигрывала. Она изо всех сил пыталась научить Люси, как себя вести, но отец ставил ей палки в колеса.

Джайлз Хромоног воспринимал дочку как величайшее чудо, случившееся в его жизни. Сам он страдал неизлечимой хромотой. И он, и его жена Алдита, выносливые да крепко сбитые, особой красотой не отличались; от работы в полях лица их потемнели и обветрились. Никто не заподозрил бы в них благородной крови. Джек знал: вырастет он в точности похожим на родителей. Зато у Люси волосы были что полуденное солнышко, а глаза сияли фиалковой синевой вечернего неба. Двигалась она с живой грацией, едва касаясь земли. Джайлз, со своей неуклюжей, косолапой походкой, не мог не восхищаться дочкой.

Джек поворошил в очаге: пусть напоследок пыхнет жаром! Мальчуган поневоле признавал, что за последний год его сестре довелось немало пережить. Она насмотрелась на кровопролития, угодила в рабство в Скандинавии. Сам он, правда, тоже… но ему-то тринадцать, а ей — только семь. Джек был готов закрыть глаза на ее раздражающие замашки. Ну, по большей части.

Он подогрел сидр, а заодно и овсяные лепешки — на камнях у огня. Мать была занята: наряжала Люси и расчесывала ей волосы; та недовольно жаловалась. Отец спустился выпить сидра.

Петух прокукарекал снова. Джек и отец разом замерли. В древние времена говорилось, будто в ветвях Иггдрасиля живет золотой петух. Поет он в самую темную ночь года. Если ему ответит черный петух, который живет под корнями великого древа, значит, наступил Конец света.

Однако ответного крика не последовало: небеса не содрогнулись, и не отозвалась эхом земля. Лишь северный ветер порывами сотрясал стены дома. Отец с сыном успокоились. И снова принялись смаковать свой напиток.

— Почему у нас нет зеркала? — закапризничала Люси. — Отчего бы не купить зеркало у торговцев-пиктов? Джек ведь привез домой целую кучу серебра!

— Это на черный день, — терпеливо объясняла мать.

— Да ну вас! Я хочу, хочу на себя полюбоваться! Я точно знаю, я — красавица!

— С лица воду не пить, — откликнулась мать.

На самом-то деле часть серебра Джек утаил от родителей. Бард посоветовал ему закопать половину под полом древней римской виллы, где старик жил. «Твоя мама — женщина здравомыслящая, но вот у Джайлза Хромонога — ты уж меня прости, парень! — мозгов меньше, чем у совы».

Часть своей доли отец потратил на алтарь для брата Айдена и на ослика для Люси. А остальное приберег на тот счастливый день, когда Люси выйдет замуж за рыцаря или — бери выше! — за самого настоящего принца. Откуда взяться принцу в крохотной деревушке вдали от главных дорог, оставалось неразрешимой загадкой.

Девчушка сошла вниз по лестнице и закружилась на месте, похваляясь пышным нарядом. На ней было длинное белое платьице из тончайшей шерсти. Желтый пояс мать соткала собственными руками и выкрасила его добытой из улья пыльцой. Однако само платье привезли из Эдвинзтауна, с далекого севера. Произвести такую ткань матери не под силу: ее овцы давали шерсть грубую, серую.

Люсины золотые кудри венчала перистая зеленая корона из тисовых ветвей. На взгляд Джека, ничуть не хуже настоящей. Один только он понимал истинный смысл этой короны. Бард рассказывал, будто тис хранит дверь между мирами. В самую долгую ночь года эта дверь стоит открытой. Во время обряда вызывания «огня бедствия» Люси предстоит закрыть ее, и девочке нужна защита от того, что ждет по другую сторону.

— А я знаю, что пойдет к этому платью — мое серебряное ожерелье! — вспомнила Люси.

— На тебе не должно быть никакого металла, — резко оборвала ее мать. — Бард сказал, это запрещено.

— Он язычник. — Люси только что выучила новое слово.

— Он — мудрый человек, не смей отзываться о нем непочтительно!

— Язычник, язычник, язычник! — издевательски запела Люси. — Демоны сцапают его длинными когтями и утащат прямехонько в ад!

— А ну, надевай плащ, дерзкая девчонка! Нам пора.

Люси увернулась от матери и ухватила отца за руку.

— Ты мне разрешишь надеть ожерелье, правда, папочка? Ну пожалуйста! Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Она склонила набок головку, точно озорной воробушек, и сердце у Джека упало. Сестренка такая очаровашка: сплошь улыбки да золотые локоны!

— Ожерелье ты не наденешь, — отрезал Джек.

Уголки губ Люси тут же поползли вниз.

— Оно мое!

— Пока еще нет, — возразил Джек. — Ожерелье отдано мне на хранение. И когда ты его получишь, решать мне.

— Ты вор!

— Люси! — воскликнула мать.

— Алдита, да что в том дурного-то? — впервые вмешался отец. Он обнял девочку одной рукой, а та потерлась щечкой о его куртку. — Брат Айден говорит, сегодня День святой Луции. Разве мы не почтим святую, нарядив ее тезку во все лучшее?

— Джайлз… — начала было мать.

— Уймись. Пусть наденет ожерелье.

— Это опасно, — запротестовал Джек. — Бард говорит, металл может осквернить «огонь бедствия», потому что никогда не знаешь, где он побывал. Если металл использовался в качестве оружия или еще для какой-нибудь злой цели, он отравит жизненную силу.

После возвращения Джека из земли скандинавов Джайлз обращался с мальчиком куда уважительнее, однако еще не хватало, чтобы сын отцу нотации читал!

— Это мой дом. И я здесь хозяин, — отрезал Джайлз Хромоног, направившись прямиком к сундуку со всяким ценным добром.

Люси нетерпеливо приплясывала рядом.

Отец снял с ремешка на шее железный ключ и отпер сундук. Внутри хранилось кое-что из материнского приданого: отрезы ткани, вышивки, несколько украшений. А на самом дне — груда серебряных монет и золотая монета с портретом римского императора, когда-то найденная отцом в саду. Там же, завернутое в тряпку, лежало ожерелье из серебряных листьев.

Странный блеск завораживал, притягивал взор. Джек отлично понимал, почему Люси так мечтает об этой вещице. Украшение, похищенное викингами в одном из набегов, потребовала себе Фрит Полутролльша, а со временем оно вернулось к воительнице Торгиль. Торгиль просто-таки влюбилась в ожерелье, что само по себе было странно: она презирала женские слабости, такие как любовь к блестящим побрякушкам и умыванию. Но потом Торгиль, в глазах которой страдание имело куда большую ценность, нежели серебро, подарила свое ненаглядное сокровище Люси.

С самого начала в том, что касалось ожерелья, девочка повела себя не лучшим образом. Она твердила, будто украшение подарила ей Фрит: королева-де обращалась с ней как с настоящей принцессой. А когда Джек напомнил сестренке о том, как все было на самом деле — злобная полутролльша держала ее в клетке и собиралась принести в жертву, — Люси впала в истерику. Тогда-то Джек и забрал у нее ожерелье на хранение.

— Ооох! — воскликнула Люси, надевая украшение.

— А вот теперь нам действительно пора идти, — объявил отец, запирая сундук.

Он загодя зажег в дорогу два фонаря, а мать уложила в суму несколько своих драгоценных свечей из пчелиного воска.

Джек плеснул водой в очаг; в воздухе заклубились дым и пар. Свет в комнате погас, умалился до двух буроватых точек за стенками роговых фонарей.

— Смотри, чтоб ни искры не осталось, — прошептала мать.

Джек раздробил угли кочергой и плеснул еще воды; теперь над каменными плитами очага ощущалось разве что угасающее тепло.

Отец открыл дверь; в дом ворвался порыв ледяного ветра. В корзинке закряхтел петух; по полу покатилась чашка.

— Сколько можно копаться! — рявкнул отец, как будто это мать с Джеком всех задержали.

Вокруг лежал снег, в тусклом свете фонаря видно было от силы на несколько шагов вперед. Небо затянули облака.

Отец привел для Люси ослицу. Ромашка была скотинкой послушной и терпеливой — брат Айден ее выбрал за добрый нрав, — но в ту ночь ее пришлось силком тащить из загона. Ромашка упиралась до тех пор, пока отец не шлепнул ее в сердцах и не усадил Люси ей на спину. Ослица дрожала всем телом; из ноздрей у нее шел пар.