Страница 44 из 66
— Мистер Джордан, то, о чем вы говорите, на самом деле альтруизмом не является, — ответил Фрэнк невозмутимо. — Это политики сулят золотые горы: снижение налогов, инфляции, создание новых рабочих мест, социальную помощь всем нуждающимся. Но когда их избирают, обычно они не выполняют своих обещаний. Я не политик, никому ничего не обещаю, ни к чему не призываю, просто делаю. Помогаю, как могу.
— Почему же вы все-таки это делаете? — спросил ядовито Райзен. — Вы стали религиозны? Церковь учит, что человек грешен по своей развращённой, порочной природе, как потомок Адама. Он должен каяться, творить добрые дела, как следствие оправдания своей греховности, — с сарказмом продолжил он. — У него нет выбора, нет свободной воли. Церковь отказывает ему в этом. Творимое человеком благо — это самоотречение ради спасения на небесах. Крест — символ пытки. Христос принял мученическую смерть на кресте за грехи порочных людей. И во имя этого символа от вас требуют, чтобы вы приносили свою жизнь, талант в жертву никчёмным людям.
— Мистер Райзен, есть религиозные догматы, а есть общечеловеческая мораль, — объяснил спокойно Фрэнк.
— Эдвард, нет никакой общечеловеческой морали, — проронил брезгливо Райзен. — Есть два вида моральных концепций — религиозная и общинная. Мораль — лишь кодекс поведения, чтобы угодить или Господу, или соседу за дверью.
— Я сам делаю выбор, и не жду ничего взамен — ни прощения моих грехов, ни призрачного рая после смерти, — проговорил спокойно Фрэнк. — Я знаю, что там, после смерти — ничего нет. И меня не встретит апостол Пётр с ключами и не проведёт в рай, потому что я помог кому-то здесь, на земле. Я называю это совестью.
— У каждого свои понятия об этом, — пробормотал Блейтон. — Это внутренний закон. Он у каждого свой. Человек должен подчиняться только правилам конкуренции. Свободный рынок позволяет людям иметь дело друг с другом только с точки зрения разума, путём честного и добровольного выбора в целях обоюдной выгоды. Это система основана на признании индивидуальных прав личности, и исключает применением физической силы, потому что соответствует рациональной природе человека. Она защищает выживание человека, как человека, а правящий принцип свободного рынка — справедливость, — закончил он самодовольно, сделав акцент на слове «справедливость».
— Вы полагаете, мистер Блейтон, что у бизнесмена, который начинает действовать в условиях свободного рынка, автоматически появляется чувство справедливости, честности, уважение к человеческому достоинству? Если у предпринимателя нет этих качеств, то рынок ему их обеспечит? — спросил Фрэнк с чуть заметной иронией. — В условиях свободного рынка никто не может применять физическую силу друг против друга, потому что все основано на признании индивидуальных прав личности?
Блейтон занервничал, у него забегали глазки. Он начал мучительно соображать, знает ли племянник сэра Роджера, кто подстраивал ему аварии на трассе. И станет ли хозяин города вести расследование. Он бросил взгляд на Райзена, и успокоился, увидев, с каким презрением и брезгливостью тот смотрит на Эдварда.
— Эдвард, вы подвергаете сомнению принципы существования этого города? — спросил Райзен надменно. — Может быть, вы хотите разрушить этот принципы?
— Ну что вы, мистер Райзен, — ответил Фрэнк, стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально. — Я лишь спросил. У меня в мыслях не было…
— Я вам напомню, молодой человек, — оборвал его ледяным тоном Райзен. — К чему привёл отказ от этих принципов в России. Эта страна до сих пор не может накормить свой народ! Почему вы спросите меня? Потому что во главу угла они поставили принцип самопожертвования и коллективизма. Злейших врагов свободного человека, безнравственные препятствия на пути прогрессу и процветанию. Альтруизм, коллективизм — система моральных ценностей, которая утверждает, что человек не имеет права существовать ради самого себя, что единственное оправдание его существования в том, чтобы служить другим людям, и что самопожертвование есть величайший моральный долг, ценность и благо. Это привело к диктатуре и уничтожению лучших людей страны. В России произошёл переворот, пришла к власти чернь. Которой не нужны талантливые и умные люди! Им нужны покорные, безынициативные, серая масса. Талантливых, неординарных людей они уничтожают. Во имя общественного блага, — закончил он свою обличительную речь, и взглянул торжествующе на оппонента.
— Мистер Райзен, если мерзавцы для поддержания диктатуры используют гуманные идеи, не значит, что эти идеи автоматически становятся плохими, — возразил Фрэнк спокойно. — Столовым ножом можно нарезать хлеба, и накормить своего гостя, а можно убить, вонзив этот нож в его спину. Все зависит не от ножа, а от того, кто держит его в руке.
— Вы, европейские интеллектуалы, так и не смогли понять американскую систему свободного рынка. И как все британцы в плену предрассудков, — изрёк с усмешкой Райзен, который, наконец, взял себя в руки и обрёл самообладание. — Если бы вы пожили в Америке, то поняли бы, что только эта страна даёт истинную свободу человеку и избавляет от ложных стремлений. У меня нет иной возможности отдать Америке более высокую дань признательности, чем сказать: это страна разума, справедливости, свободы, творческих и производственных достижений.
— Мистер Райзен, вы уже забыли, что эта страна «разума, справедливости и свободы» выгнала и почти уничтожила коренное население? — проронил Фрэнк с улыбкой, прекрасно помня, что говорил ему Роджер об отношении главы города к индейцам. — А когда заполучила их землю, не смогла использовать из-за острой нехватки рабочей силы. Поэтому захватила и обратила в рабство семь миллионов самых сильных и здоровых мужчин из Африки. И хочу напомнить, что патриархальная Англия отменила рабство на полвека лет раньше, чем Америка, и билль о правах приняла на целое столетие раньше. И даже Россия отменила рабство на пару лет раньше Америки, — добавил Фрэнк. — Я ещё припоминаю, — добавил он, — Как США отняла у Мексики Техас, богатый нефтью, сбросила атомные бомбы на два маленьких, японских городка, не имеющих никакой стратегической ценности. А отменив рабство, вешает таблички в автобусах: «Только для белых».
Фрэнк заметил, как побледнел Роджер, но вошёл в такой раж, что не мог остановиться.
— Похвально, Эдвард, что вы с такой безрассудной смелостью отстаиваете эти взгляды, — проронил Райзен саркастически. — Жаль, только, что это не ваши мысли. Их вам внушила эта жалкая газетёнка «Городские новости», которая пытается завоевать себе место под солнцем. Но у неё это плохо получается. Потому что она творческий паразит. Выбор горожан все равно за теми газетами, которые ратуют за реальную свободу, и отстаивают главным принцип жизни человека — стремление к личному счастью, — закончил он.
— Да, только вот тиражи этих газет в десять раз меньше, чем у «Городских новостей», — улыбнулся Фрэнк.
Райзен бросил на него тяжёлый взгляд и медленно проговорил:
— Дискуссия получилась очень и очень занимательной.
Он бросил салфетку и вышел из-за стола.
Они ехали домой в гнетущей тишине, которую нарушало лишь мягкое урчание мотора, еле слышное в салоне.
— Простите, Роджер, я вас подставил, — решился, наконец, Фрэнк.
— При чем тут я? — глухо отозвался Роджер. — Вы безрассудно себя вели. Это не смелость. Глупость, — в голосе ощущалась усталость.
— Но что, по сути, я сказал? Лишь высказал своё мнение. Разве это запрещено? Райзен сам начал эту дискуссию. Я лишь её поддержал.
— Он заманивал вас в ловушку, и вы так легко попались. Раскрыли себя. Ваша популярность не защитит вас от его гнева. Вы ведёте себя так, будто весь город принадлежит вам. Открыто, при всех, нападаете на его принципы. Вы подставили не только себя, но и Ирэн. Вы не подумали об этом?
— Роджер, но почему я должен был сидеть, поджав хвост? Его разозлило, что я отдал чек больным детям! Он демонстрирует свою безжалостность, а я должен это спокойно выслушивать?