Страница 33 из 76
Розенштейна прорвало, словно канализационную трубу, он сыпал именами знаменитых артистов, художников, писателей, режиссёров, припоминая одну гнусную историю за другой. Все представители богемы были по его словам жлобами, алкашами, наркоманами, завистниками, развратниками, игроками, просаживающими целые состояния. Мне казалось, что я сам по уши в вонючем дерьме. И вдруг меня осенило — Розенштейн очень обижен на всю эту шатию-братию, как не старается встать на один уровень с ними, как не корячиться, все равно его считают лакеем — подай-принеси. Когда Розенштейн на минуту затих, наливаясь очередной рюмкой, я, будто себе под нос, невозмутимо проговорил:
— Мой предок, Пётр Андреевич Вяземский, очень сокрушался о потери записок Байрона. И написал об этом своему другу — Александру Сергеевичу. А тот ответил: «Потеряны? Да и черт с ними! И, слава Богу, что потеряны. Толпа жадно читает исповеди, потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе».
Над столиком повисла мёртвая тишина, казалось, муха пролетит — будет слышен каждый взмах её крылышек. Милана с ужасом воззрилась на меня, а Розенштейн насупился и мрачно спросил:
— Верстовский, а ты в каком театре играешь-то?
— В драматическом, в Саратове, — быстро отбарабанил я, вспомнив слова, о которых мне говорил второй режиссёр.
— В Саратове? — протянул он пренебрежительно, и зловеще добавил: — Странно, что тебя оттуда не попёрли. Актёр из тебя полное дерьмо.
— Ну ладно, чего уж там, — засуетился Верхоланцев. Полез под стол, вытащил какую-то бутылку и, сунув мне в руки, добавил: — Иди, Олег, выпей за наше здоровье. Давай. Будь здоров.
Я взглянул на этикетку, отметив, что это весьма неплохой коньяк — He
— … замухрышку какого-то, сопляка. Пристроила к себе в картину, старая шлюха. Скоро хахалей будет в яслях искать.
Я понял, что она говорила обо мне и Милане, но спокойно присел за столик, лишь бросив пренебрежительный взгляд на сплетницу. Эльвира мгновенно захлопнула накрашенную пасть, углубившись в поедание заливной осетрины, с крабами, раками и каперсами.
— Эльвира, судя по вашей озлобленности и агрессивности, — произнёс я, как можно хладнокровнее. — В вас чувствуется серьёзная неудовлетворённость своей личной жизнью. Так что мой совет — или заведите ещё одного любовника или купите себе парочку фаллоимитаторов. Так сказать, для исправления вашего настроения.
Я очень надеялся, что её спутник, Альберт Сверчков, попытается врезать мне по физиономии, но он трусливо втянув голову в плечи, быстро-быстро начал орудовать столовыми приборами, словно не слышал оскорбительных эпитетов, ярко характеризующих спутницу. Эльвира растерянно поморгала глазами, перевела глаза вначале на Альберта, потом на меня, и покраснела, как рак на ее тарелке. Я открыл бутылку коньяка, предложил остальным, Эльвира и Альберт отказались, а Витольд и его подруга очаровательная, худенькая Женя с ярко-рыжими волосами и симпатичными веснушками, с удовольствием согласились.
Перед десертом я вышел курить, ушёл на корму, разглядывая ярко освещённый снизу прожекторами маяк, высокие отроги гор и ряд фонарей на проспекте, которые выглядели отсюда, как россыпь светлячков. В низине раскинулся маленький городок, все выглядело так мирно и дружелюбно, что я выбросил из головы разговор с Розенштейном и Эльвирой. Сам виноват, что завёлся, не стоило обращать внимания на дураков и завистников. Будто ветерок пробежал по моим ногам, я резко обернулся, но успел лишь заметить чью-то тень. На голову обрушился страшный удар, искры посыпались из глаз, кто-то схватил меня снизу за ноги, лишая опоры и перебросил через перила. Я рухнул вниз, теряя сознание, и ледяная вода накрыла меня с головой.
11.
Я открыл глаза — вокруг простиралась лишь кромешная тьма. Попытался нащупать выключатель рядом на столике, щёлкнул кнопкой, маленький ночник вспыхнул слабым, розовато-жёлтым светом. На подушке разметались иссиня-чёрные волосы Миланы, я наклонился, чтобы поцеловать её и проснулся, к своему громадному сожалению. В большое окно, занимавшее почти всю стену, смотрели яркие южные звезды.
Издалека доносился весёлый шум, музыка. Я вспомнил, как упал в воду, камнем пошёл ко дну и там, в глубине, будто поднимающиеся со дна россыпь ярких огоньков, которые весело перемигивались, словно приглашали в гости, но, ощутив, резкую нехватку кислорода, я изо всех сил рванул к поверхности. Вынырнув, я обнаружил, что нахожусь довольно далеко от яхты. С трудом доплыв до неё, я попытался взобраться на борт, но не нашёл ни трапа, ни сетки, ничего, за что мог бы зацепиться. Кричать было бессмысленно, хотя я пару раз попытался это сделать. Естественно, меня никто не услышал. Я огляделся, доплыть до пляжа не представлялось возможным, скалы, нависавшие над заливом, были слишком крутыми, чтобы взобраться на них. Я проплавал с полчаса, у меня свело ноги от холода, потемнело в глазах, и в последнюю секунду перед тем, как окончательно утонуть, я услышал зычный голос Верхоланцева, усиленный мегафоном:
— Вот он! Держи его!
В глаза ударил яркий луч прожектора с верхней палубы, я услышал всплеск воды, и почти сразу рядом оказалась шлюпка, в которую меня втащили. Видимо, потом я потерял сознание и больше ничего не помнил. Я сладко потянулся и вдруг услышал, как тихонько отворилась дверь. Проскользнула тёмная фигура, в руках у незваного гостя что-то белело. Он метнулся ко мне, с силой прижав мою голову к подушке, но я чудом сумел вывернуться, перекатился через кровать. Вскочив на ноги, наткнулся на вовремя подвернувшийся стул, и обрушил на голову противнику. Хрясь! Стул разлетелся на куски, мужика это лишь разозлило. Он резво перемахнул через кровать и кинулся на меня, как бык на тореадора — в последнюю секунду я отпрянул в сторону. Амбал промахнулся и красиво вылетел через огромное окно, разбив вдребезги. Мелкие осколки с жалобным звоном усыпали все вокруг.
Я понаблюдал, как подбежали охранники, подхватили его, надавали по мордасам и куда-то потащили. Включив свет, я осмотрел кавардак. У меня шевельнулась досадная мысль, не предъявит ли мне хозяин яхты немаленький счёт за испорченные вещи. Но разбить окно я сам не мог, а разломанный стул, в случае чего, оплатить сумею.
Около стены я заметил дощатый гардероб, в нем висело несколько летних костюмов, слишком большого размера, но это лучше, чем бегать голышом. Я вышел на палубу, веселье было в полном разгаре, слышались пьяные вопли, песни, громко орала музыка. Я прошёлся по проходу и наткнулся на Верхоланцева, который еле держался на ногах, с двух сторон его поддерживали две полуголые длинноногие блондинки. Главреж размахивал початой бутылкой и что-то громко объяснял спутницам. Я проследовал дальше, свернул в коридорчик, мне навстречу попалась другая девица с длинными, соломенными волосами и чёлкой, закрывавшей пол-лица. Увидев меня, она кинулась мне на шею с воплем:
— Красавчик, не хочешь заняться любовью?
Конечно, она сказала гораздо более откровенно, я отстранил её, заставив скукситься:
— Ты голубой? — разочарованно протянула она.
Я вдруг представил, что найду Милану в объятьях пары мужиков и мне стало противно. Но я взял себя в руки, прошёл в салон, у окна заметив целующуюся парочку. Вернее сказать, невзирая на свидетелей, они занимались любовью, я проследовал мимо них, поднялся на верхнюю палубу. По коридору дефилировали пьяные в дупель гости обоего пола, я аккуратно заглядывал в полуоткрытые двери кают, натыкаясь на развесёлые компании. Вышел на нос, здесь была устроена танцплощадка, несколько пар, тесно прижавшись друг к другу, медленно двигались под музыку. Мне стало одиноко и холодно, я развернулся, чтобы вернуться в каюту и вдруг услышал возглас: