Страница 12 из 76
Верхоланцев задумался, вытащил сценарий. Заглянув туда, он недовольно крикнул:
— Твою мать, Семён! Иди сюда!
Через пару минут в дверях показался сутулый, худой мужчина, с высоким лбом, вытянутым лицом, крупным носом, глубокими носогубными складками и усталыми, печальными глазами.
— Что случилось? — спросил он задорно низким, хрипловатым голосом, что совсем не ввязалось с унылой внешностью. — Что за шум, а драки нету?
— Семён, чем Милана будет бить? — спросил Верхоланцев.
Тот задумался на пару минут и ответил:
— Ну, скажем пепельницей. Нормально?
Я представил себе, что Милана приложит меня этой штукой по башке, и стало нехорошо на душе. Первой моей мыслью было сказать: «Ребята, с вами было хорошо, но я, пожалуй, пойду. Дел невпроворот. Призраки, духи, колдун в седьмом поколении», и удалиться, как можно быстрее в сторону моря.
— Хорошо. Начали! — крикнул Верхоланцев. — Олег, входишь, говоришь текст. Милана, садись к столику.
Я решил послушаться, мне стало стыдно за моё малодушие и трусость. Ну, стукнет меня Милану пару раз, не умру из-за этого. По команде Верхоланцева я стремительно вошёл в комнату, остановился на середине и произнёс с широкой улыбкой:
— Белла, сегодня ты была просто великолепна! Я восхищен!
Милана вскочила с места, повернулась и прочла монотонно текст по сценарию:
— Как ты смог пройти, черт возьми?
— Дорогая, твои смешные ухищрения тебе не помогут.
— Подходи ближе! — сказал режиссёр.
Я взял Милану за руку, пытаясь поцеловать, она вырвалась. Я сжал её в объятьях, погрузившись в облако пьянящего аромата духов.
— Милана, ищешь лихорадочно, чем ударить этого нахала. Заговариваешь ему зубы.
— Как ты мне надоел! Когда ты, наконец, отстанешь от меня! — воскликнула Милана, делая вид, что хочет высвободиться.
— Тебе не удастся так легко от меня отделаться, — проговорил я свой текст с выражением.
Милана, наконец, подняла большую пепельницу зелёного стекла и сделала жест, будто бьёт меня по голове.
— Милана, уходишь из кадра! Уходишь! — крикнул Верхоланцев. — Олег, изображаешь, что тебе больно. Хватайся за ушибленное место.
Я прижал руку к голове, потом вопросительно взглянул на Верхоланцева, который задумчиво стоял посредине комнаты.
— Милана, побольше на лице страха. Олег, не кидайся на Милану, словно баб сто лет не видел. И улыбайся меньше, выглядишь идиотом, — бросил он мне с чуть заметным раздражением. — Не забывай, тебе сорок два, а не пятнадцать лет. Продолжим.
Мы повторили эту сцену раз десять, с каждым разом, Верхоланцев становился все раздражительнее, и озлобленней. Ему не нравилось, как я вхожу, как говорю, как обнимаю Милану. Он матерно ругался, обидно издевался надо мной. На глазах дюжины свидетелей! Самое обидное, он мог послать меня в задницу, а я его — нет. В конце концов, мне жутко захотелось дать ему в морду и уйти.
— Ладно. Перерыв, — наконец, бросил Верхоланцев. — Потом будем на камеру репетировать.
Ещё репетиции? Ужас. У меня жутко подвело живот от голода. Я обошёл все помещение, пытаясь найти хоть что-нибудь съестное. Но, кроме столика с пустыми, пластиковыми стаканчиками, которые от нечего делать выжрал технический персонал, я ничего не нашёл. Верхоланцев с Лифшицем куда-то исчезли, а больше я никого не знал здесь. Я вышел в коридор и вдруг ощутил ошеломляющий аромат докторской колбасы, которую обожаю. Пошёл, как сомнамбула, на запах и оказался на пороге гримёрки Галины Николаевны.
— Заходи, Олежек, — сказала она с мягкой улыбкой. — Проголодался? С чем хочешь — с сыром, колбасой, бужениной — спросила она.
Божественно! Мне показалось, что я оказался дома.
— С докторской, — быстро сказал я.
Она достала несколько бутербродов и протянула мне.
— Чай, кофе? — поинтересовалась она.
— Кофе, — ответил я с набитым ртом.
Она взяла большой термос, налила мне в стаканчик чёрной, пенящейся жидкости и присела на диванчик рядом.
— Устал?
Я кивнул, взял ещё один бутерброд и начал уплетать.
— Никогда так вкусно не ел!
— Гриша тоже любил с докторской бутерброды, — проговорила она задумчиво.
Я на миг остановился, собираясь с мыслями.
— Северцев? — уточнил я. — Какой он был человек, Галина Николаевна?
— Зови меня Галей. Сложный человек, — ответила она. — Как все артисты, ранимый, обидчивый. Капризный, как ребёнок. Тщеславный.
— А какие отношения у него были с остальной группой?
Она усмехнулась и проговорила:
— По-разному. С кем хорошие, с кем — как кошка с собакой.
— И с кем были плохие отношения?
— В основном с Игорем. Гриша должен был главную роль играть, а продюсер решил иначе. А тут и гонорар меньше, и съёмочных дней. Гриша был очень не доволен. Хотел даже уйти с картины. Он же не меньше звезда, чем Игорь. Народный артист. Но потом остался.
— А Верхоланцев не понравилось, что так решили?
— Ему было все равно. Он относился хорошо к обоим. Правда, с Игорем он несколько картин сделал, а Гришу взял в первый раз. И очень Дмитрий Сергеевича огорчало, что Игорь и Гриша ссорились. Они ругались порой, дым столбом стоял.
В таком случае Северцев должен был убить Мельгунова, а не наоборот. Впрочем, эта могла быть лишь очередная ссора, которая и привела к трагедии.
— Верстовский! Быстро дуй на площадку! — в гримёрку залетел Лифшиц.
Я с сожалением покинул уютное место и вернулся в зал пыток. Кирилл стоял за камерой, один техник прикреплял белый отражатель, другой стоял рядом с Миланой и делал измерения флешметром. Верхоланцев, увидев меня, хмуро пробурчал:
— Олег, соберись. Проведём репетицию и снимаем. Пока у тебя ни хрена не получается.
Я потратил столько сил, чтобы выглядеть естественно и играть по системе Станиславского! После слов Верхоланцева настроение сниматься пропало напрочь. Милана села около столика. Один из техников измерил сантиметром расстояние от камеры до её места. Я ждал, когда они закончат, проклиная всех и все, на чем свет стоит.
— Тишина на площадке! — проорал кто-то в мегафон. — Начинаем.
Я вошёл в дверь, проговорил текст, который уже выучил наизусть. И остановился около Миланы, целуя ей руки. Она уже старалась играть, а не произносить текст. Настал решающий момент, она схватила пепельницу и довольно больно ударила меня в висок. Я вздрогнул и ошеломлённо взглянул на неё.
— Повторим! — крикнул Верхоланцев. — Кирилл, запомни, пепельница будет в детали. Крупно. Понимаешь, берёшь крупно, потом резко переводишь на удар.
— Понял, — пробурчал Кирилл.
Сцену повторили, и я понадеялся, что мои мучения, наконец, закончились. Но тут же услышал истошный вопль Верхоланцева:
— Олег, твою мать, ты будешь работать?! Или будешь дурью маяться? Не бойся удара! Ты не знаешь, и не можешь знать, что тебя ударят. Ты весь сжимаешься ДО того, как Милана берет пепельницу! Ты понял? Балбес!
У меня зверски разболелась голова. От резкого, яркого света, заливающего всю площадку, от механического повторения заученных движений и фраз, от воплей режиссёра. Если вначале я ощущал прилив желания, когда обнимал Милану, то теперь мне казалось, что прижимаюсь к фонарному столбу, холодному и бездушному.
— Ладно, — наконец, бросил Верхоланцев. — Переодеваться и гримироваться. Начнём снимать.
Я зашёл в гардеробную, нацепил на себя брюки, белую плиссированную рубашку, повязал кашемировый шарф. Все сидело на мне, как влитое. Все-таки странно, что раньше никто не замечал, что я похож на известного актёра?
Я вернулся к маме Гале, уселся за столик, она начала наносить грим.
— Что морщишься, Олежек? — спросила она участливо.
— Голова раскалывается, — ответил я коротко. — Устал. Верхоланцев орёт на меня. Ничего у меня не выходит.
Она тут же достала пластиковый стаканчик, бросила в воду таблетку и подала мне.
— Он на всех орёт, — проговорила она с улыбкой. — Манера такая. На самом деле он переживает за всех. За тебя тоже. Все у тебя получится. Главное верь в себя.