Главная профессия — разведка

Глава восьмая

Монголия

Представитель КГБ

К концу 1982 года у руководства службы возникло мнение, что меня следует использовать на работе за рубежом, и я получил официальное предложение поехать резидентом в Испанию. Страна меня очень интересовала, послом в Испании был мой близкий товарищ, ещё по временам командировки в Париж и Женеву, Юрий Дубинин. В целом, предложение было лестным, и я дал своё согласие. Тут же начал учить испанский язык по индивидуальной программе. Но оформление затянулось. Хотя поначалу это не казалось катастрофическим, но по истечении нескольких месяцев стало ясно, что испанцы «тянут» с визой.

Примерно на пятом месяце моей подготовки после очередного демарша нашего МИДа поступило сообщение, что виза получена. На сборы мне была дана буквально неделя, но через три дня пришло новое сообщение из Испании, которое излагало ноту МИДа Испании о том, что они приносят извинения, так как виза предназначалась не мне, а такому-то техническому сотруднику посольства. Предлог был явно неубедительным, и Дубинин, с согласия Москвы, посетил премьер-министра Испании и поставил вопрос о моей визе.

Речь шла о должности советника посольства и о человеке, который ранее никогда не работал в Испании, и, стало быть, не мог иметь каких-либо «трудностей» с испанскими властями. Премьер, а тогда им был известный деятель Испании Гонсалес, осторожно, но достаточно твёрдо сказал почти дословно следующее: «Против приезда вашего советника возражают наши военные, а у них специфическое положение в стране. Вашему советнику будет очень трудно работать в Мадриде».

Премьер явно намекал, что в Испании находятся крупные военно-воздушные базы США, и с этим завязаны интересы испанских военных. Стало ясно, что в этих условиях настаивать на своём было бы ошибкой. Против моей работы в Мадриде, очевидно, возражали не испанцы, а американские спецслужбы, у которых на основании материалов одного-двух предателей было достаточно информации о моей персоне.

Я оставался на прежней должности, но вопрос о поездке не был снят, и через некоторое время начальник управления кадров сделал мне предложение стать представителем КГБ при Министерстве общественной безопасности Монгольской Народной Республики. Я получил намёк, что могу отказаться от этого предложения, но, подумав один день и посоветовавшись со «знающими» людьми, я принял предложение, о чём нисколько не пожалел в дальнейшем.

Я прибыл в Монголию в середине 1983 года. Напомню только, что Монголия по территории составляет почти три Франции и занимает важное стратегическое положение между Россией и Китаем. Это положение имело и будет продолжать иметь в обозримом будущем геополитическое значение. МНР входила в число социалистических стран, в число наших ближайших союзников. Наше влияние на экономическую и политическую жизнь в стране было очень велико. Крупнейшие объекты промышленности, строительство городов, обучение кадров — всё это делалось при нашем непосредственном участии и с нашей помощью.

В Монголии в 80-е годы колония советских сотрудников, специалистов и строителей насчитывала более 50 тыс. человек. Нельзя не сказать и о дислоцированной в МНР нашей армии, включавшей все роды наземных войск и солидные части боевой авиации. Практически все предприятия, в их числе такой гигант, как медно-молибденовый комбинат в Эрденете, были построены нашими специалистами и эксплуатировались под руководством советских инженеров.

Успешно развивающееся сельское хозяйство, в большинстве зернового профиля, целиком базировалось на советской технике. Несомненно, это было тесное сотрудничество в интересах обеих стран, конечно, при лидерстве Советского Союза.

Отношения наших стран были не только союзническими, но и по-настоящему дружескими. Однако ещё до моего приезда, примерно с начала 1983 года, стала резко обостряться обстановка в высшем руководстве Монголии. В первую очередь, это было вызвано значительным ухудшением здоровья Генерального секретаря ЦК МНРП, Председателя Верховного Хурала МНР Ю. Цеденбала.

Развивающийся склероз головного мозга резко снизил его трудоспособность. А поскольку Цеденбал возглавлял государство в течение тридцати трёх лет, страна была приучена если не к культу личности, в нашем понимании, то к полной зависимости всех решений практически от одного человека. Положение в значительной мере усугублялось тем, что жена Цеденбала, русская по происхождению и сохранившая советское гражданство, Анастасия Филатова к этому времени всё больше брала на себя роль соправительницы государством, вмешиваясь во все стороны жизни МНР.

Особенно это проявлялось в вопросах кадровой политики, включая высшее руководство страны. Филатова активно пользовалась информацией Министерства общественной безопасности страны, располагала данными о жизни и деятельности всех видных работников партийного и государственного аппарата. Фактически подчинила себе подразделение, обеспечивающее охрану Цеденбала и правительства.

Естественно, как бывает в таких случаях, в её непосредственном окружении появились влиятельные подхалимы и, более того, интриганы, расчищающие себе «место под солнцем» руками Филатовой и, соответственно, Цеденбала.

Главной фигурой среди таких лиц стал член ПБ ЦК МНРП Д. Майдар, являвшийся одновременно заместителем Председателя правительства. Он поставил себе цель — дискредитация Председателя Совета министров Батмунха, секретаря ЦК партии (по вопросам экономики) Моломжанца. Ранее с его подачи уже были смещены некоторые лидеры Монголии.

Состояние здоровья Цеденбала порождало у Филатовой и у самого Цеденбала боязнь за своё исключительное положение, возникала болезненная подозрительность с их стороны к любым действиям других лидеров ЦК, которые, по их мнению, могли бы претендовать на лидерство в государстве.

Положение в Политбюро обострилось в 1984 году. Формальной причиной была названа якобы неудовлетворительная работа горно-обогатительного комбината Эрденет. По подсказке Майдара Моломжанцу, Батмунху и некоторым другим руководителям экономики были предъявлены обвинения в ошибках по руководству экономикой страны. Козырными аргументами у Филатовой были ссылки на действия того или иного лидера, якобы «наносящие ущерб советско-монгольским отношениям», и ещё более весомые — это якобы проявление прокитайских настроений.

Напомню, что советско-китайские отношения в тот момент достигли острой фазы противоречий, в Монголии же китайская угроза была и всегда остаётся весомым аргументом. Китай около двухсот лет фактически оккупировал Монголию и вплоть до начала XX века жёстко правил в этой стране.

Россия политическим и военным путём вытеснила Китай из Монголии лишь в 1911 году. И боязнь «китайского присутствия» осталась в крови у монгольского народа.

Филатова активно использовала все каналы своей «политической деятельности». Помню, что она позвонила мне в представительство КГБ и выразила желание немедленно встретиться по важному вопросу, о котором следует доложить в Москву. Встреча была посвящена Эрденету. Филатова прямо заявила, что оценивает действия Батмунха, Моломжанца и председателя Госплана «как подрывающие советско-монгольскую дружбу и фактически смыкающиеся с подрывными действиями китайцев».

Хочу уточнить, что Филатова до этого времени занималась вопросами культуры, здравоохранения, комсомола, и многие неугодные ей деятели в этих областях были смещены, включая известного учёного, президента Академии наук МНР Ширендыба. Теперь на первое место поднимались вопросы экономики. Интрига нарастала и отвечала всем правилам «подковёрной» борьбы. В ход были пущены все возможные средства: порочащие слухи, заявления «свидетелей» и прямая клевета в отношении неугодных лиц в высшем руководстве страны.

На август 1984 года, как нам стало известно, был намечен Пленум ЦК МНРП, на котором должно было быть «разгромлено» «экономическое крыло» Политбюро. Из состава Политбюро предполагалось вывести Батмунха и Моломжанца, а из состава ЦК и правительства — целый ряд видных деятелей, их сторонников. Одновременно в широких кругах отмечалось усиление недовольства действиями Филатовой. Это наблюдалось не только в высшем руководстве страны, но и среди актива партии и государства.