Страница 24 из 50
Я упомянул уже в деле Балахонова о Зое Васильевне Мироновой, после и представителе СССР в Женеве. Скажу сразу, что у меня с ней установились самые добрые деловые и, можно сказать, дружеские отношения. Я считаю, что добрый деловой контакт с руководителями наших заграничных учреждений, если это порядочные люди, всегда способствует успеху разведывательной работы.
С Зоей (так мы её звали), хотя ей было под 60 лет, такой контакт установился у меня почти сразу. Это помогало нам в решении целого ряда вопросов, как бытовых, так и оперативных. Углублению моих отношений с Зоей способствовал такой забавный случай. Проработав в Женеве несколько месяцев, я, как упоминал уже ранее, был вызван в Москву для защиты диссертации на звание кандидата юридических наук. Начальство отнеслось к этой затее положительно, и я получил указание прибыть в Москву на несколько дней.
Моё кратковременное пребывание в Москве подходило к концу, и я решил засвидетельствовать «своё почтение» руководству Отдела международных экономических организаций МИДа, «под крышей» которого я и работал в Швейцарии. Я знал заведующего отделом Нестеренко и был приглашён к нему, когда в его кабинете находились его замы и еще один-два советника из отдела.
В разговоре Нестеренко, а он был куратором женевского представительства, стал громко ругать работу Мироновой, говоря, что она немного понимает в возникающих в международных организациях проблемах и совершенно не даёт лично ею подготовленной информации. Я испытывал к Зое Васильевне Мироновой искреннюю симпатию, не был зависим от Нестеренко и поэтому заявил, что в Женеве есть десяток советников и несколько десятков других дипломатов и директоров из международных организаций, и что если каждый из них напишет в месяц хотя бы одну-две информации, то прочесть всё это будет просто невозможно.
«У Мироновой есть одно бесценное качество, — сказал я. — В большой и пёстрой советской колонии в Женеве нет никакой склоки, которая присутствует во многих наших посольствах и заграничных представительствах, коллектив работает дружно, а сама Миронова пользуется большим авторитетом, как у руководства международных организаций, так и в женевских дипломатических кругах».
Прошло немного времени, и нашёлся неизвестный мне доброжелатель, который сообщил об этом разговоре в Москве самой Зое, и она возлюбила меня, видимо, пуще прежнего, прямо сказав как-то, что она знает, кто является её настоящим защитником перед «московскими врагами».
Не могу не рассказать ещё об одном любопытном эпизоде. Место советского представителя в Женеве присмотрел для себя начальник управления кадров МИДа и, естественно, его оформление и, соответственно, замена Мироновой стали набирать темпы. Зоя узнала об этом, такие вещи долго тайными не бывают, и под каким-то предлогом отправилась в Москву.
В Москве она попросилась на приём «к серому кардиналу» того времени в нашей стране — Суслову. Влияние Суслова было очень велико, он был вторым человеком в Политбюро и, курируя вопросы идеологии и зарубежного рабочего движения, как бы косвенно патронировал наше участие в работе Международной организации труда МОТ, находящейся в Женеве.
Доклад по поводу нашего участия в работе МОТ и послужил для Зои предлогом попасть на приём к Суслову. Доложив Суслову «о наших успехах» в МОТ, Зоя в завершение беседы заявила, что хочет попрощаться с Михаилом Андреевичем, так как покидает свой пост в Женеве. Суслов, «который должен был всё знать», выразил удивление, так как новость для него была неожиданной. Известно, что после ухода Зои Суслов позвонил лично министру иностранных дел Громыко и сказал, что ему кажется странным, «что в Политбюро не известно ничего о замене единственной советской женщины-посла». Он якобы добавил, что хотел бы знать те веские основания, на базе которых Миронову решено заменить, тем более, как ему известно, она хорошо справляется со своими обязанностями.
Говорят, Громыко был в ярости от этого разговора и заявил тому же начальнику управления кадров, чтобы больше никто о замене Мироновой с ним никогда не говорил. Зоя пробыла на своём посту в Женеве 14 лет и ушла на пенсию действительно по состоянию здоровья.
Специфика работы разведки в Швейцарии заключается в том, что эта страна серьёзно отличается от других стран особой дисциплинированностью швейцарцев, я бы сказал — их гражданской бдительностью. Мы с этим в нашей работе сталкивались очень часто. Был период, когда по всей Швейцарии на автобусных остановках, на вокзалах и просто на улицах висели большие постеры с изображением либо солидного, убелённого сединой мужчины, либо молоденькой девушки, либо молодого человека, и большими буквами было написано: «Проявляй бдительность, позвони!», — и далее шёл номер телефона полиции.
Как-то в представительство на летнюю практику приехал как слушатель дипломатической академии МИДа наш сотрудник. Он был хорошо законспирирован, был из набора в академию с периферийных служб КГБ, о его принадлежности к нашей службе знало только руководство резидентуры. В доме представительства была небольшая гостиница, и наш парень поселился там. К вечеру он был приглашён на ужин к одному из сотрудников представительства. Выпили, и «наш парень» после возвращения в гостиницу, не находя себе места, решил отправиться гулять по городу.
Перелезая через забор, он порвал свои джинсы. Через забор он полез, видимо, потому что не хотел в подвыпившем состоянии проходить мимо дежурного на проходной. Побродив по городу и заблудившись, захотел «отдохнуть». И ничего лучшего не придумав, как он потом объяснял, решил поспать пару часов в одном из припаркованных на улице автомобилей и начал пробовать, какой из них открыт. Хотя улица и была совершенно пустынна, нашёлся бдительный швейцарец и сообщил о подозрительном человеке.
Полиция явилась моментально, и наш здоровый парень был скручен полицейскими и в наручниках доставлен в комиссариат. Растерзанный вид и особенно рваные джинсы не располагали полицейских к деликатному обращению, и он был помещён в камеру без стульев и кровати. Наш парень по глупости к тому же стал выдавать себя за испанца, надеясь, что его пребывание в полиции не станет известно в представительстве. Часам к трём ночи он, достаточно протрезвев, попросил свидания с дежурным и рассказал ему, что он сотрудник советского представительства. Из полиции около четырёх ночи позвонили в представительство нашему офицеру безопасности, который тут же доложил мне о происшествии.
Я «тихо ахнул» и попросил офицера как можно быстрее забрать нашего парня из комиссариата, а в 5 часов утра уже разговаривал с «героем» в представительстве. Я не сомневался в правдивости его рассказа, тем более что полицейские каких-то особых претензий к парню не предъявляли, указав только, что он был без документов, в нетрезвом виде, пытался скрыть свою личность и мог нарушить общественный порядок.
Мы в самом спокойном тоне доложили в центр о приключении нашего парня. Указание из центра поступило быстро, было однозначным: «Отозвать, отправив ближайшим рейсом Аэрофлота». Знаю, что его отчислили из Дипломатической академии и отправили обратно к себе на периферию. Жалко парня! Но думаю, что в нашем деле иначе нельзя.
Наши возможности по получению информации о действиях специальных служб противника против советских граждан несколько расширились, и это позволяло проводить не только оборонительные мероприятия, но и в некоторых случаях наступать. Советская колония хотя и состояла из образованных, хорошо подготовленных и в абсолютном своём большинстве приличных и порядочных людей, но различного рода происшествия довольно часто могли давать почву для провокационных действий противника, а в отдельных случаях это и имело место. Чтобы закончить со швейцарской полицией, расскажу о двух эпизодах.
Поздно вечером нашему офицеру безопасности поступило сообщение о том, что полицией задержан крупный советский международный чиновник. Сообщение было сделано руководством полицейской службы, а не просто дежурным по комиссариату. Василий Николаевич, наш офицер безопасности, к полуночи привёз в представительство виновника беспокойства. Это был сотрудник МИДа, достаточно высокого ранга, короче говоря, речь шла о типе, назовём его Иванов, который проводил «сеансы» эксгибиционизма. На голое тело у него было надето московское длинное пальто (дело было осенью), и он в одном из злачных мест Женевы (скажу сразу, что таких мест в Женеве совсем немного) демонстрировал «свои достоинства» двум-трём барышням, которые дежурили в это время на улице.