Страница 1 из 60
Дорба Иван Васильевич
Свой среди чужих
.
В омуте истины
Когда вы читаете биографию, помните, что правда никогда не годится для опубликования.
Б. Шоу
СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ
Читателя стараются увлечь невероятными приключениями, но обычно не посвящают в подлинную работу тайной службы... Кто эти люда? Под какими личинами живут? Что исповедуют?.. Секретные агенты известны с незапамятных времен. Моисей, блуждая по пустыне, посылал в Ханаан своих соглядатаев. Вавилон, Египет, Древний Рим, Византия — у всех были свои осведомители, сыщики, провокаторы. Наполеон, пожалуй, впервые установил сложную и постоянную систему политического шпионажа. С тех пор эта деятельность совершенствовалась во всех областях.
Романы, очерки, рассказы, воспоминания, написанные нередко на задворках дипломатии и служб безопасности, еще до недавнего времени сочинялись в зависимости от того, как на это посмотрит цензура, начальство... Разумеется, были советские разведчики, а все прочие — оборотни, подлецы, мерзавцы — шпионы!
В своих воспоминаниях я стараюсь прежде всего неприкрашенно рассказать о думах и чаяниях молодого поколения белоэмигрантов за рубежом, о сложной, порой трагической, судьбе встречавшихся на моем пути недюжинных людей, волею случая ставших сотрудниками разведок разных стран; упомянуть о методах деятельности этих служб и в какой-то мере раскрыть собственную душу...
Революция заставила меня покинуть Отечество... После чего судьба швыряла меня из страны в страну...
Ностальгия—одно из самых горьких переживаний... Обида на одураченное «быдло», развалившее великую Империю... ненависть к большевистскому кагалу порождали желание бороться!
Став мужчиной и вступив в самую деятельную, как мне казалось, организацию — Национально-трудовой союз нового поколения—ныне Народно-трудовой союз (НТС)—я, по ряду причин, занялся контрразведкой.
В то время ГПУ нанесло по белой эмиграции ряд ударов. В начале войны на меня, как и на многих российских эмигрантов, подействовал призыв Сталина «к братьям и сестрам»: спасать Отечество!
Мы ведь не жили в стране лжи, мы верили, что «Отец народов» действительно помышляет о восстановлении России!
Так, «перескакивая с кочки на кочку», я очутился на родине!
Успел повоевать, полежать полгода в госпитале, посидеть в тюрьме на Лубянке, а потом в камере смертников Пугачевской башни, выйти на свободу, даже стать членом Союза писателей СССР, близко познакомиться и подружиться со многими ведущими писателями страны... получить за свой первый роман «Белые тени» литературную премию от Андропова!
Я всем сердцем, всей душой люблю Россию! Верю, что навалившиеся на нее беды пробудят из летаргического сна совесть моего народа!
Верю, что русский человек поймет, под чьей пятой прозябает...
И восстанет!!!
Автор. 1992 год
Глава первая. НЕИСПОВЕДИМАЯ СУДЬБА
Лишь в человеке встретиться могло Священное с порочным. Все его Мученья происходят оттого...
М. Лермонтов
1
Человек делает только первый шаг—остальное судьба! И не потому ли, что он жадно ищет, жадно впитывает и красивое, и уродливое?.. А среда, обстоятельства, принуждение? Мудр или глуп человек, «шагающий наперекор» судьбе?
Такие мысли приходят спустя много лет, когда делаешь оценку пройденного, долгого, похожего на лабиринт, жизненного пути...
Сталкиваться с непонятным, непостижимым, даже чудесным, довелось не только мне, последнему в роду, но и далекому моему предку, который, «вышед из немца, муж честна ратна», служил царю Алексею Михайловичу; и прадеду Матвею Павловичу Чеботаеву, начинавшему беднеть рязанскому помещику, получившему в дар от императрицы Елизаветы Петровны 5000 десятин земли и 350 душ крепостных в Новороссии, в 15 верстах от г. Александрии («родины» первого в России гусарского полка «Гусары смерти»).
Так, наряду с переселением сербов, шла и русская колонизация. На реке Ингулец возникла деревня Бандуровка.
Мой дед был женат на дочери соседа по имению Фальц-Фейна Елизавете. У них родились три дочери и сын: Мария, Анна, Лариса, Дмитрий. Мария и Анна вышли замуж за гвардейских офицеров — Крамерова и Бонафеде. Первый получил в приданое 500 десятин земли — и от Бандуровки отделился хутор, ставший потом деревней Крамеровкой. Бонафеде свои 500 десятин продал и купил роскошную виллу в Алупке.
Лариса увлеклась политикой, стала эсеркой, пыталась совершить на кого-то покушение, отсидела в тюрьме, раздала свои 500 десятин крестьянам и поселилась в Одессе. И когда государь император отправлялся через Одессу на отдых в Ливадию, ее, на всякий случай, «изолировали». И все-таки одно покушение, хоть и неудачное, она организовала: стреляла в мою мать. Вечером мать подошла к окну закрыть ставни—раздался выстрел, пуля попала в грудь, вернее, в висевший на груди медальон... Причина этого поступка навсегда похоронена с другими тайнами рода... Знаю только, что отец называл Ларису «бешеной крысой».
В начале века наши предки были чудаками, порой людьми «не от мира сего». Они чаще прислушивались к велениям совести, а не к эгоистическим желаниям, старались влиться в гармонию великого духа вселенной... старались!
Увы, далеко не всегда это получалось; они были честными и думали, что все люди такие же... Их обманывали... В этом мы убедились в 1918 году, с приходом большевиков...
Мой отец Дмитрий Федорович слыл оригиналом среди помещиков Александрийского уезда, тем не менее был уважаем и не раз избирался предводителем уездного дворянства. Звали его «ходячая энциклопедия». Это было почетно, если учесть, что уезд славился громкими фамилиями: Орлан, Протопоповы, Винберги, Фалыд-Фейны, Хорваты — генералы, министры, приближенные ко двору, предприниматели (Хорват строил Дальневосточную железную дорогу).
Отец мой родился в 1868 году. Окончив «курс наук», отправился, по установленной в ту пору традиции, «поглядеть мир», но, в отличие от многих дворянских сынков, не ограничился веселым времяпрепровождением в борделях Парижа или фешенебельных курортах, а жадно познавал мир...
Десять лет!
Такой страстью, как известно, заражены были когда-то древние философы. Моисей недаром заставил сорок лет блуждать свой народ! Болеют этим многие писатели; с двумя-тремя мне посчастливилось даже близко сойтись: мой добрый учитель Евгений Германович Лундберг в молодости исходил пешком всю Европу. Довелось даже прочесть в старой киевской газете о том, как молодой писатель-анахорет, блуждая в лесах Сербии, был заеден волками.
Но Лундберг прожил долго — в 1922 году он привез из Берлина «графа» Алексея Толстого (который потом перестал с ним здороваться). При Сталине и Берии, благодаря «доброму» врачу-психиатру, до самой их кончины числился на учете в «дурдоме» — слишком много знал!..
Таким же неутомимым путешественником был председатель Пенклуба Эстонии, впоследствии народный поэт, Иоганес Семпер. Не менее интересен был путешественник по морям народный писатель Латвии Вилис Лацис... или мой друг Сергей Смирнов... У каждого своя судьба!..
Весьма любопытен неоспоримый факт: некоторые, даже самые талантливые писатели, лишенные в сталинские времена возможности познавать мир, обычно пили горькую... и когда приоткрылся железный занавес при Хрущеве и можно было путешествовать, — таким, как Максим Рыльский или Семен Скляренко, — они все реже брались за рюмку...
В людях заложена потребность с пра-пра-древних времен кочевать, вбирать красоту и уродство мира, его добро и зло, правду и ложь.
Помню, с какой жадностью мальчиком я перелистывал альбомы, грудой наваленные рядом с французскими, немецкими, итальянскими газетами, журналами и книгами в бумажных переплетах, в большом светлом помещении, которое находилось рядом со службами и почему-то называлось кладовой. Я внимательно разглядывал мастерски сделанные фотографии высоких снежных гор Гималаев или Альп, долин широких рек, низвергающихся водопадов, тропиков и голых пустынь Африки, льдов Севера или цветущих садов Андалузии... Или изучал галерею людей пяти континентов: белых, черных, желтых, красных... Фото запечатлели скуластое лицо самоеда и овальное красивое испанки, страшного обезьяноподобного зулуса или волоокую красавицу-марокканку, толстого баварца и поджарого француза... Глядя на все это, меня неудержимо тянуло в мир...