Ловец снов

Обошлось! — ликовал Генри. — Обошлось, стерва ты этакая! Последняя туго натянутая нить самообладания лопнула, и «скаут» развернуло боком. Машину затрясло, как в горячке, когда колеса снова отыскали колею, только на этот раз влепились поперек. Трудяга-«скаут» все еще пытался встать на верный путь, найти устойчивое положение, «задом наперед, все наоборот», — как пели они в начальной школе, стоя в строю, но налетел то ли на камень, то ли на бревно и с ужасающим грохотом опрокинулся, сначала набок, со стороны пассажирского сиденья, засыпав все вокруг осколками битых стекол, а потом на крышу. Одна половина ремня безопасности порвалась, и Генри вышибло из кресла. Он приземлился на левое плечо, ударившись мошонкой о рулевую колонку, и сразу ощутил свинцовую тяжесть в паху. Сломанная ручка управления поворотником вонзилась в бедро, по ноге побежала теплая струйка крови, сразу намочившая джинсы. «Кларет, — как объявлял когда-то радиокомментатор боксерских матчей. — Глядите, ребята, кларет потек». Пит то ли выл, то ли визжал, то ли то и другое вместе.

Несколько минут двигатель продолжал работать, но потом сила притяжения сделала свое дело, и мотор заглох. Некогда сильная машина превратилась всего лишь в уродливый горб на дороге, хотя колеса все еще вертелись, а свет продолжал обшаривать занесенные снегом сосны по левой стороне. Вскоре одна фара погасла, но другая еще не сдавалась.

Генри много и долго беседовал с Джоунси о несчастном случае (правда, не столько говорил, сколько слушал, терапия в основном и состояла в способности творчески выслушивать пациента) и знал, что Джоунси не запомнил самого столкновения. Насколько мог сказать Генри, он сам после аварии ни на мгновение не терял сознания, и цепочка воспоминаний не разрывалась. Он отчетливо помнил, что возится с застежкой ремня, пытаясь поскорее избавиться от этого дерьма, а Пит тем временем орет, что у него нога сломана, его чертова нога сломана. Помнил ритмичное «шурх-шурх» «дворников», мерцание индикаторов на приборной доске, которая теперь оказалась над головой. Он нашел застежку ремня, тут же потерял, снова нашел и нажал на кнопку. Ремень поддался, и Генри неловко упал, стукнувшись о крышу плечом и разбив пластиковый потолочный плафон. Неуклюже пошарив рукой по дверце, он нашел ручку, попытался открыть, но ничего не получалось.

— Моя нога! Ах ты с-сука!..

— Заткнись, — велел Генри. — Ничего с твоей ногой не случилось.

Можно подумать, он точно знал.

Генри снова отыскал ручку, нажал, но дверца не открывалась. Наконец он сообразил, в чем дело: машина лежит вверх колесами, и он тянет не в ту сторону. Он возобновил усилия под беспощадным светом обнажившейся лампы бывшего потолочного плафона, и дверца щелкнула. Он толкнул ее ладонью, почти уверенный, что ничего не выйдет: раму наверняка погнуло, и повезет еще, если удастся отвести, приоткрыть щель дюймов на шесть.

Но дверца заскрипела, и в лицо ударила целая пригоршня снега, обожгла холодом лицо и шею. Генри приналег плечом, но только когда ноги оторвались от рулевой колонки, сообразил, что фактически висит в воздухе. И сейчас, сделав нечто вроде сальто, вдруг обнаружил, что пристально рассматривает свой, затянутый в джинсы пах, словно решил попробовать поцеловать ноющие яйца, как обычно делают дети, когда хотят, чтобы «бо-бо» прошло. Диафрагма сплюснулась вдвое под самым невероятным углом, и дышать становилось все труднее.

— Генри, помоги! Я застрял! Застрял, мать твою!

— Минутку! — прохрипел он каким-то чужим, сдавленным голосом.

Даже из этого положения он видел, что верх левой штанины потемнел от крови. Ветер в соснах гудел, как холодильник «Электролюкс» самого Господа Бога.

Генри схватился за дверцу, тихо радуясь, что вел машину в перчатках, и дернулся что было сил: необходимо во что бы то ни стало выбраться, освободить диафрагму, иначе он задохнется. Еще мгновение, и он вылетел наружу, как пробка из бутылки. Какое-то время он не мог двинуться: просто лежал, отдуваясь, смаргивая налипшие на веки снежинки, глядя на переливающуюся, колышущуюся снежную сеть. Небо над головой было совершенно обычным, как всегда, ничего странного, он готов был в этом поклясться в суде на всех Библиях мира. Только низко нависшие серые брюшки облаков и психоделическое обвальное мелькание снега.

Пит звал его с нарастающей паникой.

Генри перевернулся, встал на колени, понял, что, кажется, обошлось, и осмелился подняться. Постоял, качаясь на ветру, опасаясь, что раненая нога подломится и снова опрокинет его в снег, но устоял. Тряхнул головой и, ковыляя, обошел «скаут» посмотреть, чем можно помочь Питу. И мельком глянул в сторону женщины, из-за которой они попали в этот чертов переплет. Она по-прежнему сидела в позе лотоса посреди дороги, полузанесенная снегом. Жилет развевался и хлопал по ветру, с ушанки все так же радостно подмигивали ленточки. Она даже не обернулась посмотреть на них и по-прежнему пялилась в сторону магазина Госслина. Широкий изгибающийся след протектора прошел примерно в футе от ее согнутой ноги, и Генри до сих пор не мог понять, как ему удалось ее объехать.

— Генри! ГЕНРИ, ДА ПОМОГИ ЖЕ!

Он похромал по глубокому снегу к противоположной дверце. Ее заклинило, но когда Генри снова встал на колени и дернул обеими руками, она нехотя приоткрылась. Генри снова плюхнулся на колени, стиснул плечо Пита и потянул. Ничего.

— Отстегни ремень, Пит.

Пит повозился немного, но так и не смог найти пряжку, хотя она красовалась прямо на животе. Осторожно, без малейшего признака нетерпения (похоже, он все еще был в шоке) Генри отстегнул пряжку, и Пит мешком свалился на крышу. Голова бессильно свесилась набок. Пит взвизгнул от боли и удивления, но тут же сообразил, что делать, и, извиваясь ужом, выполз из полуоткрытой дверцы. Генри подхватил его под мышки и оттащил подальше. Оба свалились в снег, и Генри вдруг поразило мгновенное дежавю, столь сильное и неожиданное, что он едва не потерял сознание. Разве не так они играли детьми? Ну конечно! Как в тот день, когда научили Даддитса лепить снежных ангелов.

Откуда-то донесся пронзительный смех, и Генри растерянно вздрогнул. И тут же осознал, что смеется он сам. Пит резко сел — широко открытые безумные глаза, залепленная снегом спина, сжатые кулаки — и немедленно набросился на Генри.

— Какого хрена ты ржешь? Этот козел едва не отправил нас на тот свет! Удушу сукина сына!

— Не сына, а саму суку, — поправил Генри, смеясь еще громче.

Вполне возможно, что Пит не расслышал его за воем ветра, но какая разница! Как давно ему не было так легко!

Пит без особых усилий поднялся с земли, и Генри уже хотел изречь что-то мудрое вроде того, что тот исключительно легко двигается для человека со сломанной ногой, но тут Пит снова рухнул, вопя от боли. Генри подошел ближе и пощупал вытянутую ногу Пита. Похоже, все в порядке, хотя разве можно определить наверняка сквозь два слоя одежды?

— Она все-таки не сломана, — сказал Пит, морщась от боли. — Мениск потянул, совсем как когда играл в футбол. Где она? Это точно женщина?

— Да.

Пит встал и, волоча ногу, обошел машину спереди. Оставшаяся фара по-прежнему героически освещала снег.

— Если выяснится, что она не калека и не слепая, за себя не отвечаю, — объявил он Генри. — Отвешу такого пенделя, что мигом долетит до лавки Госслина.

Генри снова разобрал смех, стоило представить, как Пит, подпрыгивая на здоровой ноге, пинает незнакомку больной. Совсем как блядские «Рокеттс»![13]

— Пит, не смей ее трогать! — закричал он, сильно подозревая, что всякий эффект от строгого приказа будет уничтожен приступами маниакального хохота.

— Не стану, если она не будет огрызаться, — пообещал Пит тоном оскорбленной старой девы, что вызвало новый приступ смеха.

Немного отдышавшись, Генри спустил джинсы и кальсоны, чтобы взглянуть на рану. Оказалось, что это всего лишь царапина длиной дюйма три на внутренней стороне бедра. Правда, кровь еще не совсем унялась, но Генри показалось, что ничего особенно страшного нет.

13

Женский танцевально-вокальный ансамбль, славящийся кордебалетом.