Бомба для Гейдриха

...Этот пропеллер перестал вращаться уже давно. С той поры, как обнаружилось, что металл куда надежнее для изготовления пропеллеров, чем дерево. Теперь эта реликвия давно минувших дней авиации, искусно склеенная из нескольких слоев древесины, украшает стены бара пардубицкого отеля «Веселка». Она напоминает посетителям, что он находится в городе пионера воздухоплавания инженера Кашпара и сидит в помещении, интерьер которого выдержан в стиле 30-х годов, когда Восточночешский аэроклуб был в зените славы.

Вместо пропеллера теперь вертятся вокруг столиков бара посетители. Каждый по-своему. Потому что сегодня последний день 1941 года. Правда, танцевать запрещено (империя ведет войну, и на Восточном фронте гибнут верные воины Адольфа Гитлера), но недостатка в развлечениях и шумном веселье не ощущается. У кого достаточно денег, тот может позволить себе куда больше, чем дает протекторатный паек,

«Прозит! Виктория!» («За ваше здоровье! Победа!») — раздается за столом, где празднуют последний день года какие-то разгоряченные господа.

Что значит, например, для одного из них пятидесятикронная мелочь за гардероб, куда он с вечера сдал свое серо-зеленое кожаное пальто и тирольскую шляпу с загнутыми полями. Он громко чокается за победу, которая не пришла в уходящем году — ничего, дождемся ее в новом году, не правда ли? Зачем в конце концов торопиться. Господа, чьи служебные кабинеты находятся на четвертом этаже здания бывшего Управления почт и телеграфа, носят в кармане бляху со служебным номером и пистолет: это признаки власти и хорошей жизни.

Трио музыкантов на подмостках получают выпивку и распоряжение сыграть «Englandlied». Гость, который напевает им первый куплет этой модной песенки, принадлежит к обществу голубых мундиров — офицеров «Люфтваффе», воздушных сил, с местного аэродрома. Его компания сопровождает музыку пьяным пением.

Англию долой!

Англию долой! — звучит вновь и вновь.

Стаканы звонко звякают.

И выпускник торговой школы Зденек Тоушек из Оломоуца не выдерживает.

До сих пор он довольно робко развлекался на противоположном конце бара в обществе нескольких пардубицких граждан. Своим просторным костюмом и круглым загорелым лицом он мало чем напоминает выпускника торговой школы, а скорее смахивает на деревенского парня, приехавшего в город по приглашению богатого дядюшки и впервые участвующего в новогоднем кутеже.

Сейчас он резким движением, так что заскрипел паркет, отодвинул стул и решительно зашагал на середину зала.

— Франта, ступай за ним! — сдавленным голосом крикнул инженер Палоуш.

Франтишек Гладена, еще недавно известный мотоциклетный гонщик, а ныне торговый агент фирмы «Праговка», и здесь не утратил ориентировки. Понял грозящую опасность. Несколько прыжков — и он уже следует по пятам своего компаньона по столу.

— Was ist schneller Franz? (Что такое «быстрый Франц»?), — окликнул Гладену из-за стола, где сидела компания гестаповцев, секретарь уголовного отдела Линзель.

Сотрудники пардубицкой тайной полиции знали экс-чемпиона Гладену не только как «быстрого Франца», но особенно как щедрого собутыльника, за счет которого не раз кутили до утра. Поэтому Гладена принадлежал к той горстке протекторатных граждан, которые имели разрешение немецкого оберландрата ездить на собственных автомашинах и получали паек бензина. Гестаповцы, конечно, не знали, какую роль в самом начале спектакля, сцена из которого сейчас на миг привлекла их внимание, сыграл именно автомобиль Гладены.

Кто он, тот, кого сейчас Гладена схватил за плечо? Его тут никто не видел прежде.

Между столами ловко протискивается подвижный, услужливый, энергичный человек в очках. Это владелец бара и гостиницы Кошталь. Он всегда хорошо осведомлен о гостях, в которых заинтересован. Он знает, что у блондина с загорелым лицом, который как раз в эту минуту оттолкнул Гладену и, сунув руки в карман, направился к группе горланящих офицеров «Люфтваффе», на пиджаке еще лежит позавчерашняя пыль улиц английской столицы, в пиджаке — английский «кольт». А желудок его уже заправлен тремя рюмками коньяку, которые Кошталь налил ему собственноручно.

Нервы гонщика Гладены напряжены даже сильнее, чем вчера, когда он вез в своем автомобиле парашют, радиостанцию английской марки «Ширейдер», а на заднем сиденье — этого блондина, который сейчас остановился возле распевающих «Englandlied» у самых подмостков, где восседают музыканты.

...Блондин медленно вынимает руку из кармана. В ней не только кроны, но и марки, проделавшие двойной путь через Ла-Манш и обратно.

— Давайте-ка «Ах, кабачок...»!

Зазвенел бубен, к нему присоединился рояль, затем скрипка. И бодрый голос выпускника торговой школы Тоушека из Оломоуца показал, что значит моравский темперамент:

Офицеры из имперского воздушного флота, разумеется, постольку, поскольку речь идет о голосовых связках, побеждены. Старший помощник начальника гестапо Кербер заинтересовался, что это за песенка. Гестаповец Ганауске, бывший чешский жандарм, бойко переводит по-немецки своему начальнику слова песни. Ничего предосудительного: затасканная кабацкая песенка.

— Господин Кербер, этот парень сам из кабака, — говорит, наклонившись над столом, вездесущий хозяин бара Кошталь, — ведь он так хорошо осведомлен о своих посетителях, в которых заинтересован. — Его отец — мой хороший знакомый, владелец ресторана в Моравской Остраве. Можете не беспокоиться. Этот человек вполне благонадежен, — добавил он, довольный собственной сообразительностью.

И вдруг Кошталь догадывается...

— выводит между тем соло Тоушек.

Но где там! — это поет уже не подставной выпускник торговой школы, а ротмистр Йозеф Валчик.

«Кабачок»! Ведь это неписаный гимн чехословацкой бригады в Англии. Его ритм они отбивали каждое утро по дороге на учения и каждый вечер, возвращаясь в казарму. Его мелодия звучала в апреле прошлого года во время парадного марша в Лимингтонском военном городке перед президентом Бенешем и Уинстоном Черчиллем. Его слова заставляли чешских парней грустить в укромных уголках лондонских кабачков. Сколько раз они пытались представить себе тот день, когда будут петь его дома. Слышите, товарищи, там, далеко за Ла-Маншем, я уже пою эту песню дома! И прямо в лицо немцам.

— Браво! — захлопал в ладоши гестаповец Линзель.

— Иди сюда, парень. У тебя нервы, видать, железные, — шепчет с облегчением «быстрый Франц». — Выпьем за Новый год.

Тут снова вырастает вездесущий хозяин бара. В руке у него бутылка первосортного довоенного коньяка. Он наливает из нее тем гостям, в которых заинтересован.

— Наденешь завтра фрак, — говорит Кошталь.

Валчик сперва смеется, но потом идея хозяина

«Веселки» начинает ему нравиться. Почему бы нет? Раз его Кошталь представил местным гестаповцам как сына своего знакомого ресторатора, не будет ничего страшного, если с нового года он начнет работать в баре «Веселки» официантом. Он никогда не имел дела с подносом? Ерунда! Кто из парней кончил Батевскую школу в Злине, тот должен уметь делать все.

А дело это заманчивое. Подносить тарелки с едой и при этом подслушивать, что говорят в баре гестаповцы. Наливать в стаканы пиво немецким офицерам и следить, как развязываются под действием алкоголя их языки. Налаживать контакты с посетителями-соотечественниками при оплате счетов. Стоять вечер в одежде официанта на «вахте», зато в течение всего дня иметь полную свободу и использовать ее для целей «Сильвер А». Прекрасная маскировка, словно специально подготовленная для агента осведомительной службы! Итак, за ваше здоровье!

— И за Навратила! — заговорщически, шепотом провозглашает кружок пардубицких приятелей Валчика и чокается.

Кружок этот вскоре разрастется, и в один роковой день нового, 1942 года его выстроят в целую шеренгу. Один возле другого, рядом. Под дулом нацистских палачей. Кроме «быстрого Франца», который избежит этой участи, сделав свое последнее сальто-мортале с четвертого этажа местного управления гестапо.