Бомба для Гейдриха

Что ему оставалось делать? Он вернулся к сливовице. А когда пришел в себя вторично, пражские улицы были заполнены серыми мундирами вермахта.

Его коллеги в это время уже отдыхали в лондонском отеле.

...А что же те двое, Кубиш и Габчик?

Они еще не знакомы, хотя их судьбы похожи на судьбы тысяч других парней их возраста. Все они пережили капитуляцию и оккупацию как личный позор. И, как многие, они решали: оставаться ли им здесь? Нет, надо сражаться. Говорят, за границей формируется чехословацкая армия.

И, подобно тысячам других парней, они бежали за границу. В сумке за спиной — самые необходимые вещи и еда на пару дней, которую собрала мать. Это побег через несколько границ. У Остравы границу переходили тысячи людей, она еще не была неприступной. Переводила через границу молодая девушка в белом свитере. Каждый вечер она уходила в поле в обнимку с новым парнем, а потом возвращалась одна. Когда проходил патруль, она шептала: «Прижмись ко мне, целуй меня! Когда они пройдут мимо, иди вперед, до конца того поля, потом направо, по направлению к одноэтажному домику. Поцелуй меня еще. От домика дорога ведет через ложбину, а там — все. Иди, иди, счастливого пути». Скольких мужчин перецеловала она таким образом, прежде чем перевела их через границу. Потом ее схватила полиция. Говорят, над ней надругался целый караульный взвод, прежде чем ей — живой или мертвой? — пустили пулю в висок.

Но Кубиш и Габчик к тому времени уже находились, как и тысячи других, в эмигрантском центре. Они хотели сражаться.

Вы правы, господин полковник; каждый, что может, — на алтарь отечества.

...Это письмо д-р Эдвард Бенеш получил в США, куда он скрылся после своего ухода с поста президента. «Денежки в карман, уложил чемодан и — за океан» — так комментировала народная поговорка трагический крах упрямо отстаиваемой Бенешем в течение многих лет внешней политики, направленной на союз с западными державами и погребенной мюнхенским сговором в сентябре 1938 г., когда Англия и Франция согласились, чтобы пограничные районы Чехословакии отошли к гитлеровской Германии.

Провалилась политика, провалился и ее вдохновитель и защитник. Ему пришлось уехать. «Денежки в карман, уложил чемодан...»

«Доктору Эдварду Бенешу, президенту Чехословацкой республики», — гласил адрес на конверте письма. Но ведь президентом был Эмиль Гаха. Бенеш сам послал ему поздравление по поводу его вступления в должность президента. Как потом сожалел он об этом театральном и неискреннем жесте! Ведь его, этот жест, истолковали как признание Бенешем Гахи и самоустранение. Хотя Бенеш пользовался титулом «президент», но перед ним теперь стояло слово «бывший».

...Этого письма не сохранилось ни в архиве президентской канцелярии, ни в архиве генерального штаба. Мы приводим его содержание по рассказам лиц из ближайшего окружения Моравца, потому что это письмо послал из Лондона в Америку полковник Франтишек Моравец.

«Уважаемый господин президент»... — так, конечно, начиналось письмо, ибо Моравец, прежде всего, заверяет Бенеша, что президентом республики и единственным подлинным представителем нации он считает его и только его, Бенешу это, конечно, чрезвычайно льстило, так как тогда, в начале войны, он отнюдь не был общепризнанным главой буржуазной эмиграции. Его политическое и личное банкротство было еще слишком памятно и вызывало неприязнь и критику даже справа. В Париже образовалась сильная группа аграрной партии во главе с Осуским и Годжей. Бенеш безуспешно оспаривал право занять в ней ведущее положение.

Итак, начало письма было приятным, но несравнимо большее значение и больший интерес представляло для Бенеша его продолжение. Моравец сообщал, что, используя гостеприимство соответствующих британских учреждений и получая от них полную материальную поддержку — а Бенеш прекрасно знал, что имеется в виду под гостеприимством и полной материальной поддержкой, — он сохранил тесную связь с родиной. У него налажена связь с офицерскими кругами и с некоторыми влиятельными политическими деятелями, которые служат источником важной информации, высоко ценимой британской стороной. Он, Моравец, полагает, что эти связи могли бы быть очень полезны господину президенту, как ведущему политическому руководителю, и считает своим патриотическим долгом предоставить их в его полное распоряжение...

Бенеш прекрасно знал, кто такой Моравец, знал так же хорошо, что полковник связан с британской секретной службой, чьи интересы угадывались и за этим предложением, а потому бывший президент сразу же принял его.

Ему только это и нужно было! Тайные связи Моравца вели через Амстердам и Стамбул в Прагу. Полковник имел радиопередатчики, шифровальщиков и вышколенный персонал. К тому же Моравец располагал значительными финансовыми средствами разведывательного фонда, которые он разместил еще до крушения республики в нескольких заграничных банках. Например, только в Париже он имел вклад в полмиллиона швейцарских франков. Используя антинемецкую шпионскую сеть и агентов, Моравец был прекрасно обо всем информирован, знал больше, чем многие политики. Он и из Лондона поддерживал связь со своим высокопоставленным агентом Паулем Тюммелем, одним из самых ценных своих информаторов, который между тем стал начальником отделения военной разведки Канариса в Праге.

Тюммель, например, выяснил и послал Моравцу в Лондон донесение о подробностях готовившейся в 1940 г. высадки гитлеровских войск в Англии. 4 сентября он даже сообщил тщательно сохранявшуюся в тайне дату этой будущей операции — 15 сентября, а также что при наступлении должно быть использовано 18 тысяч самолетов, «которые будут налетать волнами и пустят в ход слезоточивые и удушливые газы. Во время налета немцы должны попытаться высадиться с помощью всех видов морского флота, в том числе быстроходных катеров и подводных лодок». Англичане, получившие такие же сведения и из других источников, приняли энергичные оборонительные меры, которые не остались для Берлина тайной. Служба безопасности Гейдриха и контрразведка Канариса лихорадочно искали каналы, по которым шли шпионские сведения. Но тем не менее Тюммеля им удалось разоблачить и обезвредить только в начале 1942 г., хотя и до этого на него не раз падали подозрения[4].

Можно себе представить, как сумел Бенеш, который вообще был мастером кулуарной политики, использовать информацию, предоставленную ему Моравцем. Как эффектно он вставлял в беседе с английским министром иностранных дел несколько слов, свидетельствовавших о его, Бенеша, осведомленности. Как он пускал среди непринужденной беседы в кругу влиятельных английских лордов один-другой пробные шары, чтобы произвести впечатление человека, блестяще ориентирующегося в политической обстановке. Так он постепенно укреплял свою пошатнувшуюся репутацию «признанного руководителя нации». В самом деле, что это за руководитель, если у него нет хорошо налаженной связи с родиной!

А монополия на связь была в руках Моравца. И позже, когда в Лондоне образовалось министерство национальной обороны эмигрантского правительства, а Моравец снова стал начальником разведывательного отдела, он сохранил эту монополию. В его руках сосредоточивались все нити, связи, через него проходили все депеши, телеграммы, донесения, радиограммы. Он мог кое-что утаить, кое-что подправить, приспособить. И все деятели чешской буржуазной эмиграции, стремившиеся получить вести с родины в большем объеме, чем публиковалось в газетах, должны были заискивать перед тем же Моравцем. А Моравец разрешал пользоваться этими преимуществами прежде всего Бенешу и его приближенным. Это обстоятельство сыграло далеко не последнюю роль в ходе борьбы буржуазных группировок за ведущее положение в западной эмиграции и способствовало тому, что в этой борьбе явственно одерживал победу Бенеш. В конце концов ему удалось объединить почти все течения и группы под своим руководством и добиться того, что все они волей-неволей признали его.

4

В полной мере правда о причинах сотрудничества Тюммеля с иностранными разведками не известна, но, очевидно, тут сыграли роль не только деньги, но и какая-то старая обида, за которую Тюммель мстил. Методы его сотрудничества также не совсем ясны; Тюммель, по-видимому, объяснял перед гестапо свои связи с чешским Сопротивлением, которые не остались в тайне, задачами далеко идущих контрразведывательных операций. Трудно сказать, до какой степени он только симулировал деятельность, направленную против Сопротивления, а до какой степени вел ее всерьез.