Страница 10 из 59
Основная идея была определена. Позже все фабрики смерти, среди которых Освенцим — крупнейшая, стали не чем иным, как воспроизведением этой первой экспериментальной станции убийств, с той только разницей, что они были более усовершенствованы и лучше технически оснащены.
Гейдрих изложил этот замысел на совещании, которое созвал 20 февраля 1942 г. в Берлине, на Ам Гроссен Ваннзее. Участвовали в нем только особо избранные, доверенные лица, представляющие те учреждения, которые должны были принять участие в «окончательном решении еврейского вопроса». Все должно было остаться в полной тайне, подробности об этом совещании стали известны лишь на Нюрнбергском процессе гитлеровских военных преступников.
Окончательное решение еврейского вопроса входит исключительно в компетенцию рейхсфюрера СС и шефа службы безопасности, то есть в компетенцию Гиммлера и Гейдриха.
Это во-первых. Во-вторых, переселенческую кампанию необходимо рассматривать только как временное решение... «Между тем рейхсфюрер СС запретил дальнейшее выселение евреев, учитывая обстановку, вызванную войной, а также возможности, которые появляются на Востоке... В рамках этого окончательного решения европейского еврейского вопроса принять во внимание эвакуацию около 11 миллионов европейских евреев. Евреи будут на Востоке работать на прокладке дорог и других объектов под соответствующим контролем крупными формированиями, раздельно, в соответствии с полом, причем бесспорно большая часть этих людей подвергнется естественному отбору».
Доклад Гейдриха не был пространным, он был скорее отрывочным и сжатым. И хотя среди его слушателей не было ни одного «невинного агнца», все с дрожью ощутили особое значение и смысл каждой его фразы. Они знали, что Гейдрих не бросает слов на ветер.
«В ходе практического осуществления окончательного решения будет прочесана вся Европа... Эвакуированные евреи доставляются прежде всего через временные гетто, оттуда их будут перевозить дальше на Восток...»
А там, на Востоке?
«Фюрер отдал приказ о физическом уничтожении евреев», — сказал Гейдрих Эйхману еще накануне этого совещания.
Там, на Востоке, это были горы трупов, зарытых в противотанковых рвах, сожженных в специальных ямах, прикрытых сверху хворостом — для лучшей тяги и экономии бензина; это были газовые камеры и крематории, это был Освенцим.
Через несколько месяцев после совещания на Ам Гроссен Ваннзее жизнь Гейдриха закончилась. Человек этот не пережил большей части своих жертв. Конец его жизни, однако, не означал конца его замыслов и планов. Они осуществлялись также автоматически точно, как автоматически точно он их разработал.
Нацистское понимание «окончательного решения еврейского вопроса» и после его смерти нисколько не изменилось. И это опять-таки один из трагических парадоксов: мертвый Гейдрих убивал миллионы живых, только мертвый Гейдрих убивал в таких масштабах, каких при жизни еще не сумел достичь.
Как ни ужасна была трагедия евреев (ее нельзя сравнить даже с мифическим Апокалипсисом, извечным символом всех ужасов), в понимании нацистов она не была ни апогеем, ни вообще чем-то особенным. Они лишь пробовали силы, отрабатывали приемы. Не только после «окончательного решения еврейского вопроса», но еще параллельно с ним должна была настать очередь следующих групп, обществ и наций. Теория расового и национального превосходства, возведенная в закон, логически порождала новые и новые «вопросы», «окончательное решение» которых вырисовывалось на горизонте, а точнее, в головах наиболее рьяных исполнителей гитлеровских идейных концепций.
Понятно, что нынешнему читателю, и особенно молодому, все это может показаться чем-то непостижимым, бредовым. Действительно, здравый рассудок не способен понять целый ряд вещей, он восстает против многого из недавнего прошлого. И тем не менее это было.
Вот что говорили Гитлер:
«Природа жестока, поэтому и мы должны быть жестоки. Если я могу послать цвет германской нации в ад войны и без малейшего сожаления, что прольется драгоценная кровь, тем большее право имеем мы устранять миллионы людей низшей расы, которые размножаются как мошкара».
Гиммлер:
«Что станет с каким-то русским или чехом — это меня совершенно не интересует... Живут эти нации в благополучии или умирают от голода — это меня интересует только до тех пор, пока они нужны нам, нашей культуре как рабы. Если погибнут от истощения десять тысяч русских женщин, роющих противотанковые рвы, это меня будет интересовать лишь с одной точки зрения, готов ли этот ров».
Помимо многих других должностей Гиммлер занимал еще и пост полномочного имперского комиссара по укреплению германизма. Будучи его правой рукой, Гейдрих часто вылетал из Берлина в Голландию, Бельгию, Францию, Данию, Норвегию. Патриоты-антигитлеровцы этих стран в ту пору в полной мере ощутили на себе его жестокость. Вместе с тем, поскольку эти страны либо части их территорий, так же как и некоторые другие страны и области, представляли собой перспективные для германизации пространства, районы будущих заселений только самой чистой расой, Гейдрих ездил туда, чтобы произвести рекогносцировку и создать практические предпосылки для германизации.
В своем выступлении 2 октября 1941 г. шеф службы безопасности изложил основные черты этого обширного замысла, еще не вполне завершенного, и высказал ряд соображений. «Вот как мне это представляется» — так начал он фразу, в которой наряду с уже упомянутыми странами как часть будущей немецкой территории назвал Чехию и Моравию, часть Польши, земли Прибалтики, а затем и Швецию.
В этом выступлении он уделил наибольшее внимание «чешско-моравскому пространству». Мы еще расскажем об этом, а сейчас лишь отметим мысль Гейдриха о сходстве будущей судьбы чешского народа с судьбой, уготованной еврейскому населению.
Тщательно разработанный план истребления чешской нации не остался только на бумаге, а был положен в основу политической практики оккупантов, осуществлением которой занимался и Гейдрих.
К характеристике Гейдриха можно еще добавить только одну деталь: в ту пору, когда поле его деятельности распространилось почти на всю Европу и он как призрачное предвестие смерти появлялся то в Париже, то в Голландии, Дании, Норвегии, в ту же самую пору он постоянно держал наготове для себя истребитель. Бывший офицер морского флота, он еще задолго до войны обучился пилотированию. Дважды генерал — обергруппенфюрер СС (это генеральский чин) и генерал полиции — он надевал на себя мундир офицера воздушных сил и, сев в самолет, подлетал к прифронтовой полосе. Мог ли он не заметить, что целые звенья истребителей охраняли его безопасность? Приземлившись на аэродроме, он принимал курьеров, отдавал по радио и телетайпу шифрованные указания шпионским центрам, прочитывал и подписывал секретные бумаги. В кабине пилота, держа палец на спусковом крючке пулемета, он испытывал иллюзии боевого азарта, риска, мужества. Затем он возвращался к обычным обязанностям шефа имперской безопасности, к своим планам и комбинациям, которыми в буквальном смысле слова угрожал самому существованию многих европейских народов.
Да, в своей деятельности это был человек не просто исполнительный и способный, но поистине способный на все.
И этот человек — адъютант придерживает дверцу автомобиля, правые руки встречающих вытянуты вверх — осенью 1941 года вступил в Пражский Град.
Близится двенадцатый час.
Ружейный залп, каски застыли в неподвижности.
— Смирно! Равнение направо!
Барабанные палочки взлетают вверх и падают:
— Тррам-тарам-трамтам!
Грохот барабанов разрывает тишину Градчанской площади. Дребезжат оконные стекла, за которыми не видно людей, вздрагивают стеклянные колпаки фонарей. Музыкантская команда подносит к губам свои дудки и над площадью разносится «Слава Пруссии».
Почетный караул вермахта, СС и полиции держит равнение направо.