Чингисхан

В начале XX века Свен Геден рисует близкую картину: «Солнце поднимается, жара становится невыносимой, тучами налетают оводы. Страдания, которые нам причиняют эти мухи, временами становятся невыносимы. После ночного перехода мы все выбились из сил, люди и животные. Я бросился в тень первого встречного тамариска и заснул глубоким сном, пока солнце не начало печь мне голову. Днем термометр поднялся до +40 градусов в тени». Это происходит в июле 1900 года. Двумя неделями позже шведский путешественник отмечает: «14 августа. Ночью температура понизилась до -3,2 градуса. Скованная морозом почва, в начале пути твердая, но мало-помалу она становится мягче и после полудня превращается в ужасную трясину».

Климат отмечен необычайно резкими контрастами, колебания температуры значительны: большую часть года солнечная активность велика, но зимы длятся бесконечно. Самый милосердный сезон — осень: небо ясно, ветер слаб, ночной холод достаточно терпим, в то время как тепло солнечных лучей великодушно. Но очень быстро морозы крепчают, зимняя стужа набирает силу, и порывы ветра, как будто охваченные жаждой разрушения, пригибают к земле чахлую растительность степи.

Однако эти необъятные степи, тянущиеся почти непрерывно от маньчжурских границ до ворот Европы, не совсем бесплодны. В мягком субтропическом климате, как в Иране, почва, не знающая засухи, покрывается сложным растительным ковром. Всюду, где появляется влага, воцаряется жизнь. Берега больших рек, таких, как Онон, Керулен или Орхон, покрыты растительностью, как и берега маленьких речушек, мелеющих и пересыхающих, которые рождаются в тундре и иссякают в песках; теневые склоны гор буйно зеленеют, в то время как солнечные становятся похожи на лысеющую тундру.

Продолжение сибирской тайги — лесные зоны, затеняющие пейзаж, насчитывают довольно разнообразные виды: сосны, ели, лиственницы, белые и черные березы, ивы и осины. В хорошее время года на лесистых вершинах гор, которые монголы называют qanghai, появляются бесчисленные разновидности диких растений: незабудки, мальвы, водосбор, ломонос, ирисы, горечавка, ревень, дикорастущие маки, рододендроны. Здесь находят себе пищу дикие животные: массивные лоси, медведи, рыси, косули, олени-маралы, столь любимые монгольской мифологией. Это также и территория пушного зверя: белки, росомахи, куницы и соболя, на которых охотники ставят капканы, и даже снежного леопарда. В более открытых зонах, где травы чередуются со щебнем, растет еще шиповник, козья жимолость и общие для всех холодных краев кустарники со съедобными плодами. Там, где почва приближается к полупустыне, растительность становится не такой густой, но и здесь встречаются дикие растения: синий кровавик, овсяница кудрявая…

На высокогорных плато, возвещающих близость Тибета, растительность становится реже, здесь встречаются куланы, пугливые дикие ослы, зайцы и lagomys, внешне похожие на собак прерий. Это также область, где водятся огромные яки из семейства быков, с длинной шерстью, отлично переносящие морозы. Водоплавающие птицы собираются по берегам болот, привлекая к себе хищников.

Подлинное лицо Монголии — степь. Там, где засуха не делает ее бесплодной, расстилаются луга, не боящиеся ничего, кроме капризов климата. Здесь растут травы для выпаса: луговик, лебеда, папоротник перистый, полынь. На более каменистых почвах встречается неистребимая трава «железная проволока», акация «верблюжий хвост» и луковичные растения, такие, как лук, дикий чеснок или тюльпаны. Летом степь покрывается на несколько недель разноцветным руном, удивительно разнообразным. Здесь живут пугливые стада зобатых газелей и антилоп — сайгаков, а также любопытные дикие бараны, изогнутые рога которых, по свидетельству францисканца Виллема де Рубрука, используют для изготовления больших кубков. Здесь также водятся дикие верблюды khavigtai маленького роста, с непредсказуемым поведением, дикие ослы, или еще знаменитые маленькие монгольские лошади, близкие к тарпанам, описанные Пржевальским прямые потомки доисторического вида, на которых монголы сначала охотились из-за их мяса, а затем стали использовать для верховой езды.

Тучи птиц живут в этих краях: множество серых куропаток и жаворонков, галки и вороны. Водится также много хищников, которых монголы дрессировали для соколиной охоты. Марко Поло поведал нам о прирученных львах, леопардах, волках и орлах, но кажется мало вероятным, чтобы монголы использовали этих животных, кроме соколов и орлов, для охоты:

«Знайте также, что у сеньора есть отлично прирученные леопарды, которые очень хороши для охоты и ловли животных. У него есть также большое количество прирученных волков, каждый из которых хорошо берет зверя и весьма пригоден для охоты. У него есть также множество львов, более крупных, чем вавилонские, у них очень красивая окраска и шкура вся в продольных полосах, черных, желтых и белых; они выдрессированы, чтобы брать кабанов, диких быков, медведей, диких ослов, оленей и других крупных и сильных животных… Когда хотят охотиться с этими львами, их везут в закрытой повозке и каждого сопровождает маленькая собачка. Есть также великое множество орлов, которые все приучены к охоте на волков, лис, ланей и козлят, и берут их в очень большом количестве. Но те, которые приучены к охоте на волков, — очень большие и могучие, и нет такого волка, который смог бы от них ускользнуть».

Львы — это, очевидно, тигры, а волки, дрессированные для охоты, видимо, рождены воображением мессира Поло, который путает их с собаками, используемыми для большой облавной охоты.

Итак, эти неблагодарные края далеки от того, чтобы быть необитаемыми. В доисторические времена возникли культуры каменного века, в частности, в окрестностях озера Байкал, откуда они распространились на территории Монголии и в различные районы Сибири. В этих местах, на первый взгляд негостеприимных, люди создали племенные сообщества. Со временем они объединятся в княжества и в один прекрасный день создадут гигантскую империю.

В этом суровом, если не враждебном мире родился тот, кому суждено было стать Чингисханом.

«Предок Чингисхана Бортэ-Цино [Голубой Волк], рожденный от Неба, которое в вышине, — по небесному повелению, супруга его — Ко’ай-Марал [Рыжая Лань]. Они пришли сюда из-за моря. Когда он разбил свое стойбище у истоков реки Онон, у горы Бурхан-Халдун, появился рожденный [от них] Батаки-хан. Сыном Батаки-хана был Тамака; и родился у Тамаки сын, Корикар-мерган. Сыном Корикар-мергана был А’уйам-Боро’ул…»

Так начинается «Сокровенное сказание о монголах», эпическая хроника основателя Империи монголов и Чингисидов, его потомков.

По версии певцов монгольских степей, волк и лань были первыми прародителями княжеских родов до Чингисхана. Это эмблематические животные, которых часто находили отлитыми в бронзе в многочисленных поселениях Сибири. Волк — животное-тотем великих древних мифов у тюрко-монгольских народов. Можно удивляться при виде лани, спаренной с волком, хищником, чьей добычей она чаще всего является. Но речь идет здесь, очевидно, о символическом союзе мужских качеств волка — силы и смелости — с женскими добродетелями лани — ловкостью и грацией. Так же, как существует символическая ассоциация с плотоядностью и травоядностью, изучению которой тюрколог Жан-Поль Ру посвятил книгу «Религия тюркских й монгольских народов»; здесь можно видеть ссылку на животный тотемизм. Среди других мифов, восходящих к предкам Чингисхана, известна легенда, которая связана одновременно с животными и с солнцем: так, от союза волка и лани родилась женщина по имени Алан Ко’а. Затем она была оплодотворена солнечным лучом, который, проникнув через отверстие для дыма в крыше юрты, коснулся живота женщины, и из него вышли предки великого хана.

Будущий Чингисхан родился под крышей очень скромной войлочной юрты. Монгольская хроника сообщает, что новорожденный появился на свет со сгустком крови, зажатым в правой руке. По тюрко-монгольской традиции это было предзнаменованием славного будущего на поле брани. Кажется, отец мальчика, Есугэй, дал имя Тэмуджин своему первенцу в память о татарском воине, над которым он одержал победу незадолго до того и который носил это имя. То, что Есугэй захотел дать сыну имя побежденного, может показаться странным, но по традиции степных воинов побежденный враг должен был передать свою энергию победителю, отдавая ему свою живую силу. Кроме того, может быть, в этом была и доля тщеславия — Есугэю приятно было вспоминать победу, одержанную в бою. Можно найти в слове Тэмуджин близость к тюрко-монгольскому корню темур (temur — железо) и перевести, как «Кузнец» — имя будущего основателя Империи монголов. Несмотря на отдельные легенды ничто не позволяет утверждать, что Тэмуджин в молодости был кузнецом, но, возможно, здесь есть связь с шаманским символом: монголы, как показал Жан-Поль Ру, устанавливают бесспорную связь между металлургией и шаманом, «владеющим огнем и железом».