Страница 39 из 55
Потом будут «Грачи», «Ярослав Мудрый», «Избранное», «Исповедь его жены», «Из жизни начальника уголовного розыска», «Следствие ведут знатоки»… Так постепенно Леонид Филатов станет одним из самых востребованных актеров советского кино, как и предсказывал актеру Александр Митта на съемках «Экипажа».
Летом 1983 года Юрий Любимов, чувствуя растущее недовольство властей его персоной, обращается в ЦК КПСС с просьбой отпустить его в Лондон, мотивируя это двумя причинами: во-первых, личной — режиссер намеревался подлечиться в одной из лондонских клиник, а во-вторых, творческой — ему пришло предложение поставить в театре «Лирик-сиэтр» спектакль «Преступление и наказание» Ф. Достоевского.
Любимова отпустили — он покинул Москву вместе с женой и сыном. Обратно он не вернулся.
В Театр на Таганке пришел новый режиссер — Анатолий Васильевич Эфрос, режиссер театра на Малой Бронной.
Пришел — и был встречен «в штыки». В глазах актеров Эфрос выглядел выдвиженцем власти в противовес «вечному диссиденту» Любимову, глашатаю свободы.
Эфрос пришел в Театр на Таганке, чтобы работать, но работать с ним никто не хотел. Актеры «закусили удила» и понеслись… неважно куда, главное — чтобы с шумом!
Эфрос ставит «На дне» Горького. Предлагает Филатову роль Васьки Пепла. Вот что вспоминал сам актер: «Эфрос, мне кажется, меня любил. Потому что неоднократно предлагал мне работать. Причем так настойчиво. Можно сказать, настырно. Он говорил: „Лень, ты мне скажи, ты будешь работать или не будешь?“ А я как бы так шлялся по театру, в „На дне“ работать не хотел. Он меня все на Ваську Пепла тянул. Я говорю: у вас же репетирует Золотухин, вы его в дурацкое положение поставите, у нас не бывает второго состава. Это я врал сгоряча. Ну он, огорченный, — он не злился никогда — так, пожимал плечами и отходил…».
Премьера спектакля состоялась без Анатолия Васильевича — он слег в больницу с инфарктом.
Филатов покинул «Таганку» и перешел в «Современник», куда его давно настойчиво звали. Вместе с Филатовым труппу Театра на Таганке покинули еще два актера: Вениамин Смехов и Виталий Шаповалов. Сам Эфрос высказался по поводу их ухода на страницах «Литературной газеты»: «Три актера из театра ушли. Думаю, что они испугались кропотливой, повседневной работы. Хотя, конечно, слова они говорят совсем другие. Одно дело болтать о театре, другое — ежедневно репетировать. К сожалению, не всякий на это способен…».
Филатов продолжает сниматься в кино — «Успех», «Чичерин», «Берега в тумане».
Он не теряет связи с Театром на Таганке, в труппе которого осталась его жена, Нина Шацкая.
Он по-прежнему отрицательно относится к Эфросу — в апреле 1986 года Филатов, Смехов и Шаповалов на юбилейном вечере, посвященном тридцатилетию театра «Современник», исполнили куплеты собственного (большей частью — Филатовского) сочинения, где весьма, скажем так — критично отозвались об Эфросе.
Куплеты они исполнили самовольно, на свой страх и риск. На дворе — горбачевская перестройка, можно позволить себе определенные вольности — попинать неугодного режиссера.
Эфрос не злопамятен — когда Филатов явится на премьеру спектакля «Мизантроп» в Театре на Таганке, он подойдет к нему, стоящему у стены, первым и скажет: «Леня, а что вы прячетесь? Вы пришли в свой театр. Проходите, будьте желанным гостем, если уж вы теперь в другом театре. И не надо бегать по углам — садитесь в зал. Вы пришли в свой театр, в свой дом». Филатов был сражен таким благородством.
Благородному человеку тяжело жить во все времена. Эфроса травят, травят всеми доступными способами, без разбора, тем более что с прямой санкции Михаила Горбачева уже активно ведутся переговоры с Любимовым. Мэтра просят вернуться. Мэтр кочевряжится, но не отказывается от приглашения.
Анатолий Васильевич Эфрос умирает от инфаркта в возрасте шестидесяти лет.
Его смерть потрясет Филатова. Актер найдет в себе мужество, чтобы покаяться. Не сразу, но найдет:
«Я свой гнев расходовал на людей, которые этого не заслуживали. Один из самых ярких примеров — Эфрос. Я был недоброжелателен. Жесток, прямо сказать…
Вообще, его внесли бы в театр на руках. Если б только он пришел по-другому. Не с начальством. Это все понимали. Но при этом все ощетинились. Хотя одновременно было его и жалко. Как бы дальним зрением я понимал, что вся усушка-утряска произойдет и мы будем не правы. Но я не смог с собой сладить. И это при том, что Эфрос, мне кажется, меня любил. Потому что неоднократно предлагал мне работать…
Я б ушел из театра и так, но ушел бы, не хлопая громко дверью. Сейчас. Тогда мне казалось, что все надо делать громко. Но он опять сделал гениальный режиссерский ход. Взял и умер. Как будто ему надоело с нами, мелочью…
И я виноват перед ним. На 30-летии „Современника“, куда ушел, и, так как это болело, я стишок такой прочитал. Как бы сентиментальный, но там было: „Наши дети мудры, их нельзя удержать от вопроса, почему все случилось не эдак, а именно так, почему возле имени, скажем, того же Эфроса будет вечно гореть вот такой вопросительный знак“. Хотя это было почти за год до его смерти, но он был очень ранен. Как мне говорили…
Я был в церкви и ставил за него свечку. Но на могиле не был. Мне кажется, это неприлично. Встретить там его близких — совсем…».
Филатов был единственным из актеров Театра на Таганке, сказавшим подобное. Скажут другие — в феврале 1987 года в «Литературной газете» была помещена статья Виктора Розова «Мои надежды», где было сказано: «…Эфрос перешел работать на Таганку. Перешел с самыми добрыми намерениями — помочь театру в тяжелые дни, когда коллектив был покинут своим руководителем. И здесь „демократия“ достигла самых отвратительных пределов. Началась травля. Прокалывали баллоны на „Жигулях“ Эфроса, исписывали бранными, гадкими словами его дубленку, фрондировали открыто и нагло. Мне не забыть, как на прекрасном юбилейном вечере, посвященном 30-летию образования театра „Современник“, трое таганских актеров, только что принятых в труппу „Современника“, пели на сцене пошлейшие куплеты, оскорбительные для Эфроса. Присутствующих на юбилее охватили стыд и чувство, будто все неожиданно оступились и угодили в помойную яму…
Разгул современной черни — да, да! Чернь существует и поныне — она ненавидит всех, кто талантливее ее, чище, лучше, добросовестнее, работоспособнее, в конце концов. И сейчас надо быть начеку, чтоб не дать возможности ей разгуляться…».
Новым художественным руководителем Театра на Таганке труппа избрала Н. Губенко (напомню — уже наступили «горбачевские» времена, когда выбирали, или делали вид, что выбирали, всех и вся).
Времена действительно изменились — в мае 1987 года МХАТ распадется надвое при полном согласии властей. И ничего — со временем зритель перестанет ходить и в Камергерский переулок, и на Тверской бульвар. Следом за МХАТом поспешит развалиться и Театр на Таганке — расколется на две агонизирующие половины — «любимовскую» и «губенковскую».
В том же году сказку «Про Федота-стрельца, удалого молодца» печатают в «Юности» и снимают на телевидении — Филатов сам читает свое произведение.
Осенью 1987 года Филатов возвращается в Театр на Таганке. Его даже вводят в худсовет. Теперь он играет аж в шести спектаклях (положение обязывает) и продолжает сниматься в кино (в ту осень — в фильме «Шаг»).
В интервью, напечатанном в журнале «Советский экран» в январе 1988 года, Филатов скажет: «…я, например, сейчас совершенно в бессильном состоянии, а у меня полно дел в кино и огромное количество забот, связанных с театром. И, кроме всего прочего, далеко не все в порядке со здоровьем, изношено сердце. Нет, я соберусь, конечно, хотя бы и „через не могу“, как, собственно, уже привык работать последние годы».
В мае 1988 года в Москву возвращается Любимов. Кается перед властью и получает отпущение грехов. Живет он то на родине, то за границей — теперь так можно. Он вернется в родной театр и… сразу же начнет конфликтовать с актерами. Сплотившаяся за годы травли Эфроса труппа с удовольствием набросится на некогда обожаемого мэтра — больше все равно грызть некого.