Страница 6 из 8
- Видишь? - Александр указал на двухмачтовую шхуну, которая была почти готова. - Это наш первый корабль. Только первый. Его имя «Геспер».
- А что это значит?
- Это имя из истории греческих богов. Геспер был то ли сыном, то ли братом Атланта, унесенным ветром и превращенным в прекрасную звезду. Наш корабль будет плавать под звездами, и мне хотелось, чтобы он носил красивое имя.
- А это наш корабль?
- Да, малыш. Он принадлежит мне, тебе и маме.
- Мама его видела?
- Конечно. Он ей очень понравился. Но однажды я построю и другую шхуну. Шхуну, которая будет носить ее имя…
Отец исполнил свое обещание. Шхуна «Вероника» была возведена на верфи в Глазго и отправилась в плавание в мае 1820 года. В сентябре 1839-го она погибла во время плавания через Индийский океан, сгинув в объятиях внезапно налетевшей бури. Когда пришло известие об исчезновении шхуны, Рэнсом как раз хоронил мать, тихо и незаметно сошедшую в могилу следом за отцом. Наверное, Вероника Сильверстайн сочла бы гибель корабля знаком. Сочла бы… но не успела.
Рэнсом отодвинул опустевшую кружку. Лица отца и матери виделись ему сейчас столь отчетливо, как будто он говорил с ними пять минут назад. А может, так оно и было: ведь обращение к столь сильным, ярким воспоминаниям - своего рода разговор. Воспоминания были убежищем. Иногда. Потому что обычно Рэнсом полагал, что ему не нужно прятаться от превратностей судьбы.
Он расплатился и вышел на улицу, в загустевшие сумерки Лондона. Пора возвращаться в дом, похожий на склеп, и исполнять свой долг.
Рэнсома разбудили посреди ночи. Уэстли стоял у постели со свечой в руке.
- Граф умирает… Вы нужны там…
Рэнсом спал, практически не раздеваясь; он сунул ноги в сапоги, застегнул жилет и пошел следом за осунувшимся Уэстли. Дом сморила мертвая тишина, по коридору тянуло запахом лекарств и ладана.
Дед хрипел на огромной постели, метался в бреду, выталкивал сквозь зубы неразличимые уже слова. Слева от постели стояли лекарь и священник; последний шептал молитвы, но Рэнсом не стал вслушиваться в монотонный перестук фраз. Он подошел справа и остановился, глядя в лицо деду.
Вот таким его и следует запомнить. Да Рэнсом и не знал его другим. У отца даже портрета не сохранилось, и вряд ли Александр горел желанием повесить портрет графа в своем новом доме… А Рэнсому останется лишь эта память: пляска пламени на фитилях толстых свечей, унылые лица доктора и мистера Уэстли, бормотание священника и похожее на череп лицо умирающего.
Дед затих, и на миг Рэнсому показалось, что он умер. Молчание было как застоявшаяся вода. Граф снова дернулся, открыл глаза, повел мутным взглядом и, увидев внука, прищурился, словно кот на солнце. Сизые губы шевельнулись.
- Что? - священник склонился к нему. - Вы хотите помолиться, сын мой?
Нет, он не хотел. Граф смотрел на Рэнсома в упор, как будто внук был кем-то вроде Люцифера, пришедшего забрать его темную душу. Пальцы-когти царапнули одеяло, из горла вырвался неясный хрип… На третий раз Рэнсому удалось расслышать слово.
- Прости…
Он присел на край кровати, взял в руку пальцы деда. Не хотелось этого делать, но как отступишь перед лицом смерти? Как себя потом оправдаешь?
- Я прощаю вас, - негромко произнес Рэнсом, - за себя и за отца. Идите с миром.
Еле заметная улыбка тронула губы графа Сильверстайна, и в следующий миг его глаза остановились, словно у деревянной куклы, и жизнь разом ушла из тщедушного тела. Рэнсом выпустил руку деда и встал. Он поступил так, как хотел отец и как велит Бог, но прощение было ненастоящим. Фальшивка, которую граф принял за чистую монету. Пусть так. Может, это и не самая страшная ложь.
Может, за это на том свете простится - зато священник и мистер Уэстли смотрят одобрительно. Ах да, им же это выгодно.
Рэнсом развернулся и вышел. Проводить ночь у бездыханного тела он посчитал излишним.
Похороны назначили через неделю.
Следовало отвезти тело деда в Сильверстайн-Мэнор, чтобы упокоить навеки в семейном склепе. Также нужно было разобраться со внезапно свалившимся наследством, и это, как полагал Рэнсом, будет похуже водоворота.
Его начало затягивать сразу, как только он попытался вникнуть в суть дела.
Мистер Уэстли, ставший невероятно обходительным, на следующий же день после смерти старого графа взялся вводить нового в курс дел.
Оказалось, что, помимо родового поместья Сильверстайн-Мэнор, графу принадлежит уйма недвижимости, несколько фабрик, парочка небольших судов и солидный счет в банке. Все это весьма порадовало бы человека алчного, а вот Рэнсома ввергло в тоску, так как он не собирался всем этим управлять.
Он не мыслил своей жизни без моря. Он дышал морским ветром и иногда всерьез проверял, не выросли ли у него еще жабры. Он не мог себе представить, что останется прикован к земле, словно каторжник к чугунному ядру, и не сможет больше совершать путешествия на «Счастливице» - любимом своем корабле. А ведь есть еще «Геспер», самый первый, и «Морская волчица», и «Стригунок», только что отплывший с грузом в Индию. Корабельщик Сильверстайн не желал становиться светским львом графом Сильверстайном и посещать глупые балы, когда на свете существует море.
Но мистер Уэстли, конечно же, полагал иначе.
С самого утра он ходил за Рэнсомом по пятам и наконец загнал его в весьма запущенную комнату, оказавшуюся дедовым кабинетом. Тут дух почившего старика ощущался особенно остро. Не из-за запаха или лекарств, а из-за того, что он проводил здесь много времени, как пояснил мистер Уэстли. Управляющий заставил Рэнсома усесться в кресло и принялся подробно втолковывать ему все его новые обязанности. Коль уж начались неприятности, то они будут продолжаться, пока не переменится ветер.
- Подождите, - прервал Рэнсом пламенную речь мистера Уэстли где-то на пятнадцатой минуте. - И что же, я должен теперь все это делать?
- Должны, милорд, должны.
- Кому?
Этот вопрос поставил милейшего мистера Уэстли в тупик.
- Семье, я полагаю. Вы же Сильверстайн. Вы просто обязаны…
- Какой семье? Я никого не знаю.
- Так это дело поправимое; уже завтра приедут ваша двоюродная тетя, миссис Норман, и ваш кузен, лорд Норман. Я написал им еще вчера.
- Зачем?
- Но ваш дед умер. Они захотят присутствовать на похоронах.
- Они могли бы отправиться в Сильверстайн-Мэнор.
- Да, но пока мы в Лондоне…
- Вы тоже туда отправитесь и проследите, чтобы похороны прошли, как полагается.
Мистер Уэстли схватился за сердце. Рэнсом заподозрил его в склонности к театральным эффектам.
- Вы не собираетесь присутствовать на похоронах своего деда, милорд?!
- Нет, - отрезал Рэнсом. - Мне совершенно не хочется куда-нибудь ехать и затягивать свое пребывание здесь. Тем более торжественно хоронить человека, который выгнал своего сына из дома и тридцать лет не желал с ним общаться. Все, что от меня требовалось, я уже проделал. Давайте завершим те дела, которые нужно завершить, и закончим с этим.
- Но… но… вы же наследник!
- Что это означает, мистер Уэстли? - прищурился Рэнсом. Если бы он знал, как сейчас напоминает деда, наверное, это бы ему не понравилось.
- Вам принадлежит все имущество Сильверстайнов…
- И я могу делать с ним что угодно?
- Да…
- Тогда я хочу его продать.
Мистер Уэстли потрясенно помолчал, потом сказал серьезно, без театральности:
- Милорд, при всем уважении к вам, которое я испытываю, несомненно, с первой минуты нашего знакомства, ваше желание не так легко осуществить. Во-первых, майорат не продается. Он - наследие вашего рода, от этого вы не можете избавиться при всем желании. Закон не позволит. Все остальное, разумеется, может быть продано, однако на это потребуется время.
- Сколько?
- Около месяца, я полагаю. Или больше.
- А если поторопиться?
- Милорд…
- Я не хочу задерживаться в Лондоне больше, чем необходимо, мистер Уэстли. Сколько?