Страница 26 из 79
— Донна Гонория Даванцатти — сестра моего покойного отца, единственная родственница, которая у меня осталась с отцовской стороны.
— Скажу прямо, вам тут нечем гордиться. На ваше счастье, вы ничуть на нее не похожи, и это к лучшему. А теперь покончим с упреками. Вы отвлекаете меня и мешаете думать. Со своими жалобами обратитесь к Ее Величеству... Если у вас достанет мужества, конечно, да и говорить я бы вам советовала совсем в другом тоне. Она вас не слишком любит!
Лоренца чуть было не ответила, что и она не слишком любит королеву, но удержалась, сообразив, что, быть может, эта дю Тийе только и ждет от нее подобного признания, не преминет сообщить о нем королеве, и тогда жизнь Лоренцы окончательно превратится в ад.
Не услышав ответа Лоренцы, ее спутница наклонилась к ней, чтобы получше рассмотреть выражение ее лица.
— Можно подумать, что нелюбовь королевы вас не удивляет? Разве добрая крестная мать не должна испытывать нежности по отношению к малому дитятке, которое она знала с купели?
Лоренца пожала плечами.
— Между моим крещением и свадьбой моей крестной матери, на которой я имела честь присутствовать, несмотря на свой нежный возраст, мы с ней ни разу не виделись. Трудно проникнуться любовью при таком количестве встреч.
— Ну, так будьте уверены, моя милочка...
— Я не ваша милочка и не ваша горничная! Мои предки издавна носят на своем щите герб.
Она приготовилась выслушать саркастическую реплику своей спутницы, но мадемуазель дю Тийе весело рассмеялась, а потом посмотрела на Лоренцу с улыбкой. И улыбка была просто очаровательной.
— Браво! Характера у вас не отнять, но постарайтесь не слишком его демонстрировать. Если я вам сказала, что королева вас не любит, то только для того, чтобы вас предупредить об этом. Вы слишком хороши собой, чтобы ей понравиться, и я буду очень удивлена, если после вашего замужества вы будете часто появляться при дворе.
— У меня нет никакого желания появляться при дворе. Я хочу вернуться к себе во Флоренцию.
— На самом деле? Но если бы вы взялись за дело разумно, то обеспечили бы себе блестящее будущее. Нет никакого сомнения, что вы очень нравитесь королю!
— Но он мне нравится не больше господина де Сарранса! — воскликнула Лоренца в отчаянии. — Мне семнадцать лет, мадам! И кто в моем возрасте может мечтать о том, чтобы принадлежать старику?!
— Говорите, пожалуйста, потише, прошу вас! И оставьте манеру постоянно говорить о своих чувствах и о том, чего вам хочется и чего не хочется. Имейте в виду, что это опасно.
— Если бы вы знали, до какой степени подобные опасности мне безразличны!
— Но не мне, поскольку я слушаю ваши откровения. Двор — опасное место, где произнесенные слова могут оказаться смертельными и для губ, которые их произнесли, и для ушей, которые их выслушали. Если вы хотите жить — просто-напросто жить, понимаете? — научитесь молчать. Или, по крайней мере, точно знайте, с кем можно говорить, а с кем нет.
Все великолепие мадемуазель внезапно померкло, она выглядела весьма обеспокоенной. Лоренца вновь пожала плечами.
— Вы испугались? Но кто и в чем вас может обвинить? Лакеи?
— Перестаньте наконец говорить глупости! Я не желаю вам никакого зла и должна признаться, что обманывалась на ваш счет. Теперь я спрашиваю себя...
— Я не могу понять, почему...
— И не пытайтесь понять! Следуйте моему совету: когда вы окажетесь перед своей крестной, будьте почтительной и покорной. Помните в первую очередь о том, что она королева. Все свои жалобы забудьте. Ими вы добьетесь только усиленной слежки за собой, а за вами будут следить до того, как передадут с рук на руки вашему супругу. После свадьбы королеве не будет до вас никакого дела, потому что она надеется никогда больше вас не видеть благодаря старому Гектору, который согласен держать вас под замком. Так они между собой условились. Как вы понимаете, долго вам принуждать себя не придется, — заключила она с удовлетворением, которое в один миг уничтожило у Лоренцы проблеск симпатии, возникшей благодаря недавней улыбке своей спутницы.
— Я постараюсь о себе позаботиться, — процедила Лоренца сквозь зубы, и больше они уже не сказали друг другу ни слова до самого Луврского дворца.
Во двор, куда они въехали, было позволено въезжать только принцессам, но могла ли не пропустить караульная служба карету, принадлежащую Марии де Медичи? Остановилась карета у особой королевской лестницы, которую охраняли гвардейцы в сине-белой форме.
Старый Лувр подавлял величием издалека, но вблизи терял три четверти своего великолепия из-за серых, тусклых и грязных стен.
Вновь прибывшая гостья не успела спросить себя, как может мириться с подобным убожеством Мария де Медичи, столь привязанная к роскоши. Хотя, впрочем, в уголке двора, похоже, все-таки начинались какие-то ремонтные работы... Лоренца, выйдя из кареты, сделала всего три шага, переступила порог, и дворец, словно по волшебству, превратился в сказочное жилище фей. Флорентийская роскошь и французский вкус украсили старинное здание мраморными лестницами, коврами, стенными росписями, зеркалами, мраморными и бронзовыми статуями, позолоченной мебелью, одели слуг в богатые ливреи. Роскошь Фонтенбло не могла сравниться с роскошью Лувра. И надо всей этой роскошью витал запах кухни, пожалуй, не слишком уместный.
— Их Величества изволят кушать, — сообщила мадемуазель дю Тийе. — Я провожу вас в отведенные вам покои. Вас приютит одна из подруг королевы на время до вашей свадьбы, впрочем, не ведая об этом...
Покои королевы занимали ту часть Лувра, что выходила окнами на Сену, а на следующем этаже располагались комнаты, где имели право располагаться особы, которых королева почтила своей дружбой: принцесса де Гиз со своей дочерью, принцесса де Конти или мадам де Монпансье. Еще один этаж был в распоряжении фрейлин и свитских дам, если их собственные жилища находились вдалеке от Лувра. Отдельные покои были отведены молочной сестре королевы.
— Вы тоже располагаете здесь апартаментами? — осведомилась Лоренца, полагая, что и дальше будет находиться под опекой мадемуазель дю Тийе.
— Нет. Я живу неподалеку от Лувра, а вы до вашей свадьбы займете две комнаты, принадлежащие мадам де Монпансье, самой доброй и очаровательной дамы. Но ее сейчас нет в Париже. Вам будет здесь удобно. Постарайтесь только не слишком шуметь.
— Не понимаю, зачем бы я стала шуметь. Но почему шуметь нельзя?
— Потому что вашей соседкой будет фаворитка Ее Величества.
— Вы хотите сказать, любовница короля? — уточнила, совершенно растерявшись, Лоренца.
— Да нет же, маленькая дурочка! При чем тут король? Фаворитка королевы. Определение, быть может, слишком яркое, но по-другому не скажешь, — заявила мадемуазель дю Тийе с неприятным смешком. — Дама из ваших мест, тощая, смуглая карлица, страшная, как семь смертных грехов, не снимающая никогда черной вуали, которая делает эту фигуру еще более зловещей.
— Неужели она так уродлива? — спросила Лоренца, которая прекрасно поняла, о ком шла речь, но хотела узнать, что думает об этой даме фрейлина.
— Вуаль предназначена не для сокрытия ее уродства, а для того, чтобы избежать сглаза. Дама понимает, что ее не любят, и боится, а вуаль помогает ей спрятаться от посторонних взглядов. Обычно она проводит время в своих покоях — говорят, что их роскошь неописуема, — и выходит только вечером, когда придворная жизнь затихает. По внутренней потайной лестнице она спускается, чтобы повидать королеву, и они подолгу беседуют наедине. О чем они говорят, — неизвестно, но бывает, что поутру королева меняет свое мнение на противоположное относительно какой-либо проблемы. Этому никто не удивляется. Все знают, что мадам Галигаи крепко держит Ее Величество в своих руках.
— Как такое возможно? Разве не духовник — главный советчик моей крестной матери?
— Одно не мешает другому. Когда уходит духовник, появляется советчица-вдохновительница. Зачастую поздней ночью. И что более всего удивительно, — она ведает нарядами королевы.