Я хочу быть ветром

— Разница в том... — начала было Сара и осеклась, наткнувшись на его пристальный взгляд. — Может, продолжим этот разговор где-нибудь в другом месте? — пролепетала она.

— Где именно?

Он что, с ней заигрывает? Одна только мысль о такой возможности привела Сару в смятение.

— Я уже начинаю замерзать.

Мартин развернулся и направился к лесенке, чтобы вылезти из бассейна. Сара последовала за ним.

Нет, конечно, он с ней не заигрывал. Это она сама напридумывала себе всяких «ужасов». Последние шестнадцать лет Сара прожила как в вакууме, эмоциональном и физиологическом вакууме, который сама же себе и создала. Ее первый и последний опыт физической — и душевной, невесело усмехнулась про себя Сара, — близости с мужчиной закончился плачевно. Так что ничего удивительного не было в том, что Мартин Раффер взволновал ее. В конце концов, он был потрясающе привлекательным мужчиной. И то, как он иногда смотрел на нее... его вкрадчивый, проникновенный голос... способны были вскружить голову любой женщине. И особенно — женщине, которая уже столько лет не знала тепла и любви.

Сара уселась в шезлонг — в самый дальний от того, в котором устроился сам Мартин, — и попыталась сосредоточиться на мыслях о Линде. И о Найджеле. Воспоминания об этих двоих помогали ей держать себя в руках и сопротивляться тому волнению, которое охватывало Сару всякий раз, когда Мартин смотрел на нее.

— Насколько я поняла, Брайан вовсе не собирается запираться где-нибудь на чердаке и рисовать картиночки, как вы это называете. Но даже если и так, почему бы вам не уважать его выбор?

— Я думал, что эту тему мы исчерпали. — Мартин закинул руки за голову и закрыл глаза.

Сара взбесилась по-настоящему. Как же так получается: Мартин, человек умный и проницательный, не видит того, что лежит на поверхности? Что он нужен своему сыну?

— Если бы все стремились стать директорами крупных компаний, мир стал бы скучным.

— Не спорю. Кто-то должен и картины писать.

— Кто-то, но не ваш сын.

Мартин внимательно посмотрел на Сару, но взгляд его был холодным.

— Уж кто бы читал мне лекции, только не вы.

— То есть? — нахмурилась Сара.

— Вы обвиняете меня в том, что я пытаюсь заставить сына прожить ту жизнь, какую хотел бы прожить сам, но не прожил... Но ведь вы стремитесь к тому же.

— Я просто желаю добра своей дочери.

— Добра в вашем понимании.

Сара вдруг поймала себя на том, что изо всех сил вцепилась в подлокотники шезлонга. Хорошо, что те были не стеклянные, а то она бы точно их раздавила.

— Я в жизни не встречала такого, как вы... невозможного человека! — с яростью проговорила она. — А вы знаете, каково это, когда... Впрочем, откуда вам знать?

Сара и сама поразилась неизбывной горечи, которая звучала в ее голосе. Прошлое, со всей ее болью и грязью, навалилось на нее и погребло под собой точно горный обвал.

Мартин вскочил. Сара не успела понять, как это произошло: еще секунду назад он спокойно сидел в шезлонге и вот уже наклонился над ней, опершись руками о подлокотники ее кресла.

— Каково это, когда — что? — спросил он, и теперь в его голосе появилась странная горячность. — И снимите вы эти чертовы очки! Я хочу видеть ваши глаза, когда с вами разговариваю!

Затем сам снял с нее очки. Без них Сара почувствовала себя уязвимой и незащищенной, как рыба, которую вытащили из воды и бросили задыхаться на берегу.

Напряжение между ними было так велико, что в воздухе едва не вспыхивали искры.

— И все же признайтесь, что Брайану будет намного легче, чем Эллен.

— Я так не считаю. Наоборот, в каком-то смысле ему будет сложнее. Ему придется доказывать, что он сам по себе чего-то стоит. Сам! Ему еще придется учиться быть независимым и самостоятельным, а не полагаться на мои деньги, мои связи и положение. — Похоже, Мартин был вне себя.

— Вы просто не понимаете, — упрямо проговорила Сара, по-прежнему не решаясь посмотреть ему в глаза. Она боялась, что Мартин разглядит отчаянное томление и безудержное желание, которые скрывались за ее негодованием.

Он запустил руку ей в волосы и заставил повернуться лицом к нему.

— Вы тоже самая невозможная женщина из всех, кого я знаю, — проговорил он так тихо, что Сара с трудом разобрала слова. — И готовы на все, чтобы ваша дочь не совершила ошибок, которые вы сами совершили в свое время. Или просто убедили себя, что это были ошибки... Впрочем, речь сейчас не о том. Я просто хочу сказать, что вы не сможете защищать Эллен всю жизнь. И уж, конечно, не убережете от нее самой.

— Если вы мните себя великим психоаналитиком, то сильно заблуждаетесь на сей счет, мистер Раффер!

Сара и сама поняла, что сморозила глупость. А ведь она всегда считала себя женщиной широких взглядов. «Живи и давай жить другим» — таков был ее девиз. Как же так получилось, что она стала поучать Мартина Раффера? Тем более что сама уже начала сомневаться в том, правильно ли прожила свою жизнь?

Неужели это все из-за Найджела? Неужели он оставил в ее душе настолько глубокий след, что Сара шла на все, лишь бы только не пережить эту боль еще раз? Или в том, что она выбрала жизнь затворницы, виноват вовсе не Найджел, а она сама?

И Мартин Раффер заставила Сару задуматься над этими вопросами. Именно заставил. Своими проницательными замечаниями.

— Думайте, что хотите, — раздраженно проговорила она, давая понять, что тема закрыта.

— Вот почему, например, — как ни в чем не бывало продолжал Мартин, — у вас никого нет? Я думаю, потому что вы хотите уберечь Эллен от присутствия нежелательного, как вам кажется, человека, который способен нарушить уютный мирок, созданный вами для себя и своей дочери.

— Это не так! — с жаром возразила Сара.

— Точно?

— Вы сами не знаете, о чем говорите!

Уж кому-кому, только не Мартину Рафферу порицать недостатки других. Он явно не тянул на номинацию «Лучший отец года». Да и кто дал ему право лезть в ее личную жизнь? Она живет так, как хочет. И не обязана ни перед кем отчитываться.

Еще недавно она гордилась тем, что полагается только на себя. Но теперь у нее вдруг мелькнула мысль, что независимость — оборотная сторона одиночества. И что рано или поздно одиночество становится горьким и тягостным. Впрочем, Сара не стала задерживаться на этой мысли. Потому что подобные размышления могли бы завести в такие дебри...

Сейчас у нее есть Эллен. Но Эллен не вечно будет при ней. Скоро она станет взрослой и, как говорится, вылетит из гнезда. А что потом? Сару вдруг пробил неприятный озноб.

— Вы ужасно упрямая, — заявил Мартин, но теперь его голос стал почему-то мягче.

— Думайте, как хотите.

— Да. И не надо на меня дуться.

Сара попыталась расслабиться и придать своему лицу выражение непрошибаемого спокойствия. Это далось ей не без труда. Она все еще злилась на Мартина. Пусть даже в его словах заключалась доля правды, он все равно не должен был учить ее жить.

Сара сделала глубокий вдох... и вдохнула запах Мартина. Мужской, пьянящий, волнующий запах, который ударил ей в голову точно вино.

— Я, пожалуй, пойду к себе. — Сара заерзала в шезлонге, не решаясь подняться. Потому что Мартин так и замер, склонившись над ней. Если бы Сара встала, то обязательно прикоснулась бы к нему. А ей почему-то казалось, что, дотронувшись до него, она обожжется.

— Уже? — удивился Мартин.

— Здесь очень жарко.

— Нет, вы злитесь на меня за то, что я лезу к вам в душу.

Сара действительно пыталась пробудить в себе ту здоровую злость, которая кипела у нее внутри еще минуту назад. Но близость Мартина кружила голову в буквальном смысле слова.

— Давайте просто согласимся с тем, что в определенных вопросах наши мнения расходятся. Я — ваша гостья. — Она все же решилась посмотреть в глаза Мартину. — И я совсем не хочу с вами спорить...

Сара вдруг поняла, что сейчас он ее поцелует. И даже не поняла, а почувствовала. Всем своим существом. И еще она почувствовала, что желание поцеловать ее явилось полной неожиданностью и для Мартина тоже.