Забытый легион

Пленников кормили очень скудно, только чтобы поддержать жизнь. Всякий раз, когда в ограде появлялись охранники, чтобы поставить еду на землю, там воцарялся хаос. Люди, словно дикие звери, дрались за сухие корки и затхлую воду. Лишь благодаря все возраставшему авторитету Тарквиния его друзья вообще имели возможность есть и пить. Этруск неустанно возился с ранеными, промывал им раны и прикладывал какие-то травки из кожаного кошеля, который он каким-то немыслимым образом сберег от победителей. Ромул постоянно помогал ему в этом. Постепенно уверовавшие в мистическое дарование этруска солдаты зауважали его еще сильнее и даже откладывали для него пищу. Такой человек, как этот гаруспик, надеялись они, способен помочь им выбраться даже из того немыслимого ужаса, в котором они оказались.

Многих раненых постепенно доканывал недостаток воды. Парфяне убирали начинавшие вздуваться трупы, лишь если римляне подносили их к самым воротам. Чтобы уберечь близлежащий город от заразы, стражники устроили огромный костер, который приходилось поддерживать постоянно, — иначе они не смогли бы сжечь столько трупов. По ночам его мятущийся свет озарял осунувшиеся от голода лица. Все вокруг пропиталось смрадом горящей плоти, и от этого людям становилось еще тяжелее.

— Лучше бы эти мерзавцы казнили нас! — вспылил на рассвете двенадцатого дня Ромул. — Еще неделя-другая, и со всеми нами будет то же самое.

На земле лежало полтора десятка умерших легионеров.

— Терпение, — посоветовал Тарквиний. — Я уловил движение воздуха. Скоро мы что-то узнаем.

Ромул неуверенно кивнул. А вот Феликса вид умерших товарищей привел в бешенство.

— Мне бы хоть какое оружие! — воскликнул он и уперся руками в бревна.

Страж заметил поведение низкорослого галла и выразительно погрозил копьем: мол, отойди и успокойся.

— Уймись! — прошипел Бренн. Он-то был согласен ждать столько, сколько сочтет нужным Тарквиний. — Ты же не хочешь кончить как тот легионер.

Раздувшееся на жаре человеческое тело, висевшее на столбе с перекладиной неподалеку от загона, в котором содержали пленных, служило жестоким примером парфянской дисциплины. Двумя днями раньше ветеран шестого легиона, могучий мужчина, плюнул на ногу стражнику. Его сразу же выволокли наружу и распяли на кресте.

Ступни ног и руки ему пробили толстыми железными гвоздями, так что от страшной боли он не мог ни стоять, ни висеть. Тщетно пытаясь выбрать менее мучительное положение, он отчаянно дергался на кресте. Вскоре его воля иссякла, и он начал орать. Жестокое представление продолжалось несколько часов. Потом, решив, что пленники твердо усвоили урок, кто-то из стражников походя, ударом копья, прекратил его страдания. Труп же оставили на кресте в качестве наглядного примера.

Феликс сел на землю.

Копьеносец продолжил свой обход вокруг ограды.

— Мы еще живы, а это значит, что они что-то затевают, — сказал этруск.

— Публичную казнь, — прорычал Феликс. — Галлы поступили бы именно так.

— Только не с простыми солдатами.

Ромула его слова все же не убедили.

— В Риме мы окончили бы жизнь на арене. Неужели эти дикари чем-то лучше наших?

— У них нет ни гладиаторов, ни звериных боев. Мы же не в Италии, — веско произнес Тарквиний. — Слышите?

Гонги и барабаны парфян гремели с самого рассвета. Шум народного ликования почти не смолкал с того дня, когда их пригнали под стены Селевкии, но сегодня звуки были другими. Они становились все громче и казались какими-то зловещими. По мере того как солнце поднималось в ясное голубое небо, жара быстро усиливалась. Обливающиеся потом солдаты начали тревожиться.

Бренн поднялся на ноги и взглянул в ту сторону, где змеились уходящие в город улочки.

— Звуки приближаются.

Шум снаружи ограды делался все громче, а внутри ее, напротив, все притихли. Обмотанные окровавленным тряпьем, грязные, обожженные солнцем бывшие воины шестого легиона поднимались на ноги, а стражники, не обращая на них внимания, о чем-то возбужденно переговаривались.

— Тарквиний, что происходит? — Как и многие другие, Феликс не сомневался в том, что этруску известны намерения и поступки парфян.

К ним сразу же обратилось множество лиц.

Тарквиний задумчиво потер подбородок.

— Они ведь еще не устроили настоящего праздника…

— А что с Крассом? — полюбопытствовал Ромул.

После боя о римском полководце не было ни слуху ни духу. Но никто не сомневался в том, что в предстоящем торжестве ему будет отведена заметная роль.

Этруск собрался было ответить, но тут из арки городских ворот на мощеную площадку перед тюрьмой вышел отряд из пятидесяти необыкновенно высоких воинов. На них были новые кольчуги, начищенные до блеска шлемы, каждый был вооружен тяжелым копьем и круглым щитом. За отрядом следовали несколько десятков парфян, одетых в мантии; эти играли на музыкальных инструментах. Процессия остановилась, но устрашающая музыка продолжала греметь.

Римляне поспешно осеняли себя знаками, отвращающими зло.

— Царская охрана, — пробормотал Тарквиний. — Ород решил нашу судьбу.

— Ты и это знаешь? — Ромул взглянул на этруска, но тот, по своему обыкновению, ответил загадочной улыбкой.

Юноша скрипнул зубами.

— А еще что-нибудь ты видел? — осведомился Бренн.

— Я же не раз говорил тебе: нам предстоит дальний поход на Восток.

Встревоженные предсказанием солдаты, не скрывая испуга, поглядывали на гаруспика.

— В те места, где Александр провел величайшую из армий, какие только видел мир. — За время, проведенное взаперти, Тарквиний рассказал товарищам по несчастью много историй о легендарном походе в неведомое, совершенном греками три столетия тому назад.

У многих лица совсем вытянулись. Ромул же всегда восхищался этими сказаниями. И кровь у него в жилах забурлила от радостных предвкушений.

— Нам надо радоваться, что они зашли так далеко. — Тарквиний похлопал по спрятанному за пазухой кожаному мешочку, где хранились травы и древняя карта, которую он лишь однажды показал друзьям. После того как их взяли в плен, из всех скудных пожитков у него сохранились лишь этот кощель, кольцо с изображением скарабея и литуус. — Ее начертил один из солдат Александра. И в руки ко мне она попала, конечно, не без причины, — шепотом добавил он.

Снаружи донесся громкий голос начальника вновь прибывших воинов, окликнувшего стражей тюрьмы, и Тарквиний умолк. Между тем стражники быстро извлекли откуда-то толстые канаты — те самые, которыми вязали побежденных после битвы. Страх, все эти дни не оставлявший пленников, полностью овладел ими. Когда одну створку ворот наполовину приоткрыли, испуганные причитания легионеров зазвучали громче. Находясь в замкнутом пространстве, они ощущали какое-то подобие безопасности. Что же ждало их теперь?

В сопровождении нескольких крепких воинов, державших копья наготове, командир дворцовой стражи вошел в загон и жестом приказал нескольким ближайшим к нему пленникам выйти. Те повиновались с видимой неохотой. Как только они вышли из ворот, на шеи им накинули веревочные петли. Вскоре перед тюрьмой образовалась длинная цепочка связанных друг с другом людей. А парфяне, отсчитывая одинаковые группы, выгоняли из загородки все новых и новых пленников, которых тут же пристраивали в хвост.

Один из легионеров решил, что с него хватит. Хотя на нем была приметная кираса опциона, парфяне почему-то не увели его восвояси вместе с остальными офицерами. Теперь же, когда стражник указал ему копьем на выход, он шагнул вперед и сильно толкнул его в грудь.

— Что он делает, дурак этакий?! — прошептал Ромул. — Знает ведь, чем это кончится.

Тарквиний пристально взглянул на молодого друга:

— Он сам выбрал свою судьбу. Такое право есть у каждого из нас.

Ромул вспомнил Бассия — его милосердие проявилось в том, что под Каррами он убил двоих наемников, вместо того чтобы бросить их на медленную и мучительную смерть. Возможность самому выбирать свою участь представляла в жизни мощную движущую силу, и он старался постичь свои истинные намерения.